Слова “экономика” и “экология” имеют общие корни, оба произошли от греческого слова oikos (οйкос, экос), “дом”. В слове “Экономика” добавлен суффикс “nemein” (νέμειν) обозначающий “управление”, создание “ойкономии”, “управление домашним хозяйством” или, чаще, “управления материальными ресурсами”, в то время как “logia” (λόγια) в конце слова “Экология” означает “изучение”.

Несмотря на эти общие лингвистические корни, убеждения представителей этих наук сильно расходятся. Для тех, кто (не) охотно участвовал в дискуссиях с современными экологами, это утверждение вряд ли будет неожиданным, они знают, что экологи порочны, тоталитарны и совершенно не хотят учитывать выгоды, которые дает, например, ископаемое топливо. Те, кто занимается “экономикой” — экономисты, — делают упор на эффективность, компромиссы и децентрализованные знания, те, кто занимается “экологией”, — экологи, — подчеркивают необходимость сохранения, чистоты и вертикального централизованного планирования.

Что поразительно в сравнении этих двух подходов, так это то, что экологи все-таки применяют правильные экономические представления — очень избирательно — и всегда когда дело не касается экономики.

Происхождение экологии

Происхождение экологии как интеллектуального движения глубоко антикапиталистично. Со времен Мальтуса, до Рэйчел Карлсон, Эла Гора и, Греты Тунберг (или, как мы должны правильно ее называть, “святой Греты”), крайняя враждебность по отношению к капитализму остается основной ценностью современных экологов. Нашей нетронутой и уязвимой природе всегда угрожают потребление, рост населения и экономический рост.

Чарльз Манн в своем недавнем “Волшебнике и Пророке” показывает, как Уильям Фогт — самый влиятельный защитник окружающей среды 20-го века, о котором вы никогда не слышали, — рассматривал капитализм как “основную причину большинства мировых экологических проблем”.

Отложив в сторону свои биологические теории, Фогт полностью посвятил себя пропаганде идеи смирения перед сложными и неопределенными процессами, которые мы не в полной мере понимаем. Для улучшения экосистем, Фогт и современные ему дисциплины рекомендуют ограничения нисходящего вмешательства и манипуляции с естественными отходами посредством генетических модификаций или использования их в качестве удобрений. То, что даровано божественной природой, не может быть улучшено людьми. Их аргументация заключается в том, что мы не можем полностью предвидеть или контролировать экологические реакции; мы можем принести больше вреда, чем пользы.

Существует множество экологических примеров, подтверждающих эту точку зрения: кролики, завезенные в Австралию, обрекли некоторые виды деревьев на вымирание и внесли большой вклад в эрозию почвы по всему континенту — лисы, ввезенные либо для целей охоты, либо для борьбы с кроликами, убивали беззащитных млекопитающих, непривычных к таким хищникам. Также в Австралию была завезена тростниковая жаба — уроженец Южной Америки — чтобы управлять популяцией насекомых, но закончилась это тем, что она стала причиной гибели огромного количества рептилий и крокодилов. Крылатки, вероятно, убежавшие из аквариумов, сеют хаос в Атлантическом и Карибском морях, поглощая местных рыб и разрушая рифы. Малый индийский мангуст, завезенный на острова в западной части Тихого океана и на Гавайи для борьбы с крысами, стал причиной локального вымирания птиц и рептилий.

По этой же причине более поздние предложения, такие как идея искоренить болезнетворных комаров, могут обернуться вредом, поскольку это может угрожать какао-деревьям или иметь другие непредвиденные последствия — предположительно, даже более серьезные, чем малярия, которую они призваны уничтожить.

Но не беспокойтесь, мы можем управлять экономикой

Никто на самом деле не оспаривает, что мы не до конца понимаем экологические процессы; они происходят на молекулярном уровне, они глобальны, они включают в себя миллионы видов и микроскопические химические реакции, которые вместе создают результаты, часто непредсказуемые. Прогноз погоды, несмотря на то, что он значительно улучшился за последние десятилетия, является тому примером.

Дело в том, что экономические процессы еще сложнее экологических. Почему? Помимо бесчисленных миллионов взаимодействий, люди — в отличие от камней, атмосферы и пчел — действуют. В отличие от муравьев, неизменно притягиваемых сахаром, или акул, привлекаемых кровью, люди наделены часто изменяющимися шкалами ценностей — на нас воздействуют те же самые факторы, что и на животных, плюс наша способность ограничивать и регулировать их по желанию. Мы можем воздерживаться от того, чтобы есть, действовать, преследовать или делать что-либо по культурным, социальным или религиозным мотивам. Мы выбираем, что делает нас еще более сложными, чем животные и деревья, или молекулы углекислого газа.

Даже когда политический смысл экологии и экономики пересекается, как в дебатах по изменению климата и разработке экологической политики, те же самые экологи, которые за несколько минут до этого подчеркивали сложный и непредсказуемый характер системы, в качестве конкретных предложений будут предлагать безумные вещи:

• удобрения и пестициды убивают пчел и это плохо; исправить это нужно с помощью “естественного” (читай: неэффективного) экологического земледелия, которое нанесет ущерб нашим запасам продовольствия.

• производство электроэнергии изменяет атмосферу, что плохо, потому что атмосфера не может быть изменена; давайте вместо этого использовать возобновляемые источники энергии то есть, применим неэффективные и даже более инвазивные способы. Создавайте дорогие солнечные панели и ветряные турбины, даже если они требуют больше, а не меньше материальных ресурсов от земли и не предоставляют экономические услуги, которые люди ожидают от них.

Обложить налогом или запретить все, что движется (мясо, авиаперевозки. богатство, энергию) и субсидировать все, что не движется — разве это может как-то повлиять на экономику?

Мы можем упомянуть другие области, где прогрессивистская позиция относительно сложных систем неожиданно переворачивается вверх ногами.

Прогрессисты с удовольствием высмеивают некоторых консерваторов за их скептицизм в отношении эволюции. Полагать, что удивительно хорошо адаптированные конструкции подразумевают дизайнера, означает не понимать концепцию отбора в сложных системах. Исправляя нежелательные результаты капиталистических рынков, еще более сложной системы, чем человеческая биология, те же прогрессисты с радостью поддерживают и расширяют полномочия правительств к вмешательству. Организованный снизу вверх спонтанный порядок, который экологи идентифицируют в природе, каким-то образом не замечается в экономической сфере; левые, бывшие перед этим такими умными и просвещенными внезапно переворачиваются с ног на голову и начинают говорить, что иерархически организованное вмешательство не просто осуществимо, но и желательно.

Экологи выступают против развития в любой форме на территории природных чудес (исландских вулканов, лесов Амазонки, русл рек Гранд Каньона). Причина? Чтобы защитить нетронутую окружающую среду от трудно предсказуемых воздействий человека. Справедливо, но это ограничивает число людей, которые могут получить доступ к этим чудесам нашей планеты – это в основном очень бедные и обездоленные люди, которых, как правило, поддерживают левые. Разве мы не должны делиться — перераспределять — это природное богатство как можно сильнее?

Нет, говорят они, поскольку экосистема уязвима, и вмешательство человека может повредить и уничтожить ее. Теперь замените “природные чудеса” экономическими чудесами (продуктами и состояниями, созданными Джеффом Безосом, Стивом Джобсом и Франсуазой Мейерс), не должна ли система, создавшая их — капитализм свободного рынка, — быть защищена аналогичным образом? Нет, возражает наивный эколог; мы должны делиться этим богатством как можно шире, воздействуя на систему.

Экологи, несмотря на нынешнюю манию, охватившую мировые СМИ, понимают сложные стихийные порядки и восходящие системы. Они понимают, что вмешательство в непредсказуемую и сложную систему может разрушить качества, которые сделали эту систему процветающей. По какой-то причине им просто не удается применить это понимание там, где это наиболее важно – в экономике.

Оригинал статьи

Перевод: Наталия Афончина

Редактор: Владимир Золоторев