Город Генуя часто исключается из истории средневекового и ренессансного республиканизма. Аналогичным образом, Генуя также отсутствует в дискуссиях о росте территориальных государств на севере Италии. Это исключение можно объяснить по-разному. С одной стороны, сами генуэзцы явно продемонстрировали отсутствие интереса к интеллектуализации своих гражданских ценностей. С другой стороны, и это гораздо более важно, Генуя не вписывается в основной нарратив “прогресса” от средневекового хаоса к современному государственному строительству и государственному управлению. Другими словами, поскольку историки-государственники не знают, куда им деть Геную, они очень часто просто игнорируют ее. В этой статье я не буду подробно рассказывать об истории Генуи — о ее появлении как морского сообщества, возникшего, как ответ на исламские набеги, о ее сложной конституционной истории и ее бесчисленных коммерческих колониях и деловых сетях, разбросанных по всему средиземноморскому миру и за его пределами¹. В этой статье нет места, чтобы сделать все это.

Моя цель состоит в том, чтобы сосредоточиться на конкретном аспекте генуэзской истории, а именно на военной организации и обороне. Я не буду конкретизировать систематическую теорию частной обороны, ее практическую осуществимость и ее моральное превосходство над различными формами военного государства и государственной монополией на насилие, потому что я не достаточно квалифицирован, чтобы пытаться предпринять такие усилия, и в любом случае Ганс-Германн Хоппе, Боб Мерфи и Уолтер Блок (среди прочих) уже сформулировали такую ​​теорию. ² Вместо этого я просто приведу несколько исторических примеров, связанных с личным богатством и частный обороной в Генуе, которые не соответствуют нынешнему историческому нарративу о росте современного, военизированного территориального государства. Я включаю личное богатство в эту дискуссию, потому что, как мы увидим, частное богатство было тесно связано со способностью собирать частные армии, создавать частные флоты, развивать финансовые и дипломатические связи, что сродни страхованию рисков.

В некотором смысле, я хочу сделать нечто удивительное. Вписывается ли история Генуи — и в данном случае, в частности, ее традиции частной защиты — в современный телеологический нарратив об образовании государств? Является ли он примером или даже просто несовершенным наброском альтернативы государственным монополиям на насилие — альтернативы, которая более уважительно относится к правам собственности и в меньшей степени стремится к расточительной агрессии? Эта тема актуальна для австро-либертарианцев, потому что, если мы хотим поставить под сомнение легитимность современного государства, мы должны изучить примеры из истории, которые показывают, как все государственные “услуги” в какой-то момент предлагались альтернативными и эффективными способами частными акторами или приватизированными “правительствами”.

Частное богатство

Итальянские войны представляли собой длительную и трагическую серию конфликтов, начавшихся в 1494 году и проходивших главным образом на итальянском полуострове. У них было множество целей, среди которых были контроль над такими городами, как Милан и Неаполь, а также борьба христианского мира против османского ислама. Короче говоря, основными соперниками были Франция — королевство, которое после окончания Столетней войны стало одним из самых военизированных на всем континенте, — и Испания, чьи Габсбургские правители держали транснациональную коллекцию корон и титулов, в том числе, титул Священной Римской империи. Этот конфликт между региональными державами ускорил упадок средневековых коммун и местного самоуправления в Италии, потому что малые государства не могли выжить в дивном новом мире больших постоянных армий, и наемников, собираемых иностранными принцами. Чтобы выжить, независимые итальянские государства должны были прийти в себя и модернизироваться, обложить людей налогом и построить эффективную бюрократию. Это, в двух словах, история, которую нам рассказывают. Триумф макиавеллиевского детерминизма.

Давайте рассмотрим эпизод, который произошел в конце 1530-х годов, когда французский король Франциск I направил запрос генуэзскому дожу (традиционный титул главы правительства в Генуе). Запрос был очень простым: Франциск I знал, что генуэзские средства использовались его противником Карлом V Габсбургом для финансирования военных кампаний, и поскольку генуэзские купцы в то время пытались наладить отношения между своим городом и Францией, чтобы получить доступ к французским рынкам, Франциск потребовал в знак доброй воли, чтобы дож приказал передать часть общественных средств и его двору, а не только испанскому Габсбургу. Ответ, полученный французским королем из Генуи, показывает интеллектуальный и идеологический разрыв, отделяющий эту итальянскую республику от ее более “современных” соседей. Дож и генуэзское правительство, сбитые с толку французской просьбой, объяснили, что в Генуе государству почти ничего не принадлежит, а его средства очень ограничены. Далее дож объяснил французскому двору, что да, это правда, что испанский монарх получил деньги из Генуи, но он сделал это, занимая на рынке капитала и занимая деньги у частных генуэзских граждан, аристократических семей и профессиональных ростовщиков. Если французский король нуждается в средствах, он может сделать то же самое.

Дож блефовал? Нет. Начиная с четырнадцатого века конституционный порядок в Генуе воплощал средневековую концепцию свободы, которая способствовала рассредоточению власти и ограничению государственных расходов. А с пятнадцатого века создание Банка Св. Георгия стало еще одним препятствием для централизации власти и формирования государства. “Святой Георгий” был не просто банком, а спонтанной, межклассовой организацией кредиторов, которые фактически приватизировали сбор налогов и приняли на себя управление колониями в Леванте: очень часто членами собрания Святого Георгия были те же бизнесмены, которые инвестировали в торговлю через Средиземное море. Они скептически относились к идее расширения полномочий конкретного дожа или правительства и к идее постоянной армии или флота, но они были готовы собрать средства, необходимые для обеспечения выживания их колоний и обеспечения верховенства закона. В результате этих институциональных изменений Генуя в шестнадцатом веке все еще была средневековым политическим образованием с рядом пересекающихся юрисдикций, городом где богатство и власть были сосредоточены у частных семей — что Джордж Горс точно описал как “антитеза Венеции”. ³

Частные силы

Обмен официальными посланиями о займе французскому двору не был первым недоразумением между французами и генуэзцами. Генуя начала итальянские войны на французской стороне, и в 1522 году ее даже разграбили испанские войска. Переворотов и контрпереворотов было слишком много, и перечислять их будет скучно и бессмысленно. Что важно, так это то, что в 1520-х годах, когда генуэзско-французские отношения ухудшились, генуэзцы и испанцы все больше начали понимать друг друга, хотя это проходило медленно и болезненно. Габсбурги разрушили последний оплот средневековой свободы в Кастилии, но остальная часть их империи (включая другие части Испании, такие как Арагон) была свободным переплетением различных политических и институциональных традиций, сложной монархией, которая должна была учитывать местную самостоятельность и проявлять тактичность в решении вопросов, касающихся военной поддержки и финансовых взносов. Габсбурги должны были сплести сеть из различных местных элит и создать международную группу семей, готовых и желающих предоставить средства, войска и военные корабли — по разным причинам, таким как престиж в их собственных общинах, общая религиозная вера и личная дружба с императором.

Эта система Габсбургов была сравнительно гибкой и гораздо более приемлемой для генуэзцев, чем высокомерные требования Франции о военных “взносах”, то есть о налогах. Прогрессирующее взаимопонимание между Генуей и Габсбургской Испанией создало условия для смены альянса. Сначала, в результате разграбления 1522 года, а затем после антифранцузского аристократического переворота Генуя перешла на другую сторону, и к 1528 году родился испано-генуэзский альянс (который продлится более века).

Этот союз был основан на взаимных интересах и уважении, которое испанский император проявлял к независимости и конституционной организации Генуи. Я хочу еще раз подчеркнуть, что именно благодаря процессу дипломатических проб и ошибок испанцы осознали, насколько вспыльчивыми могут быть генуэзцы, когда союзник пытается обращаться с ними как с зависимым или (что еще хуже) как с “современным” государством с государственными средствами и государственными активами. В 1524 году, после испанского разграбления Генуи и во время первой попытки согласовать интересы Испании и Генуи, император Карл V приказал своему послу в Генуе потребовать, чтобы генуэзцы внесли свой вклад в планируемую имперскую атаку на побережье южной Франции. Результат ? Я позволю вам быть судьями. Вот мой перевод части письма, которое испанский посол послал Карлу V:

Я оказал давление на дожа Генуи, чтобы заставить его и жителей этой республики вооружить как можно больше кораблей. Однако он говорит, что в случае, если экспедиции в Прованс будет необходимо, он вооружит как можно больше кораблей, но генуэзцы не сделают этого просто для того, чтобы сопровождать галеры вашего величества, чтобы атаковать побережье Прованса, потому что это будет иметь разрушительные последствия для этого сообщества.⁴

Другими словами, практически все генуэзские галеры находились в частной собственности. Несколько галер, которые дож в конечном итоге вывел в море, не сражались за испанцев в Провансе, а оставались недалеко от побережья Италии, чтобы патрулировать Лигурийское море. Некоторые генуэзские галеры принимали участие в морском противостоянии в Провансе, но это были галеры семьи Дориа, которую наняли французы. Точно так же, как эпизод о займах предполагает, что Генуя оставалась городом частного богатства, так и эпизод, который я только что описал, подтверждает, что Генуя опоздала с развитием так называемой монополии на насилие: большинство военной силы осталось в частных руках. Эта аномалия иногда отмечалась историками. Родольфо Савелли описал идею поздне-средневековья и ранне-современной Генуи как “repubblica disarmata” (“безоружная республика”). ⁵ А Томас Кирк посвятил часть своей книги “Генуя и море” дебатам о создании общественного флота в шестнадцатом и семнадцатом веках.⁶

Интересным фактом является то, что, хотя историки обычно предполагают, что с раннего современного периода каждое политическое образование, которое желало выжить, должно было иметь централизованное и военизированное государство, “невооруженная” Генуя пережила бурю итальянских войн и с ее частными военными силами представляла собой ключевую часть военной коалиции, которая защищала христианский мир от османской угрозы в Средиземном море.

Безусловно, частные семьи, владеющие военными активами, которые являются одновременно экономическими активами, предназначенными для торговли и своего рода капитальными благами, не желали бы рисковать этими активами в бессмысленных военных авантюрах — или, скорее, были бы относительно менее склонны делать это, чем государственные чиновники и руководители государства, которые конфисковали такие активы или создали их, используя деньги других людей, и которые могут перенести издержки своего агрессивного поведения на других. Действительно, забавно видеть, что в Генуе “модернистская” государственническая макиавеллиевская партия была раздражена именно гибкостью модели частной обороны, которая (для них) ограничивала империалистический потенциал Генуи.

Одним из этих генуэзских диссидентов был Уберто Фольетта, который в книге 1559 года о политической ситуации в Генуе обвинил семью Дориа в том, что она владеет своими галерами вместо того, чтобы подарить их республиканскому правительству. Воинственность Фольетты стала совсем абсурдной, когда он заявил, что генуэзцы могли бы победить Ломбардию, Пизу и остальную часть Тосканы, если бы у них было единое правительство и желание вести войну. В трудах Фольетты и других членов этой партии, часто называемых “новой знатью”, мы читаем о противопоставлении частных интересов и общественного блага. Такие писатели, как Джованни Рекко, использовали это противопоставление, чтобы призывать к созданию общественного флота и повышению налогов на частное имущество.

В основном это были разочарованные голоса проигравших в долгих дебатах о государственном флоте. Республика никогда не финансировала и не строила большой флот галер, а между шестнадцатым и семнадцатым веками число общественных галер, находящихся в распоряжении дожа, оставалось очень малым, обычно не более четырех. Частных галер было более, чем достаточно — Испания наняла большее количество генуэзских галер, находящихся в частном владении семей Дориа, Ломеллини, Центурионе и других генуэзцев.

Пережиток

Напомню, что мой тезис сводится к тому, что средневековая Генуя характеризуется частным богатством и частной самообороной. Это не означает утверждения, что в Генуе вообще не было никаких налогов, или отрицание того, что местное правительство вооружало общественные флоты в течение ограниченного периода времени. Нам важны тенденции, институциональные традиции и система ценностей, которую мы можем извлечь из изучения истории Генуи.

Эта модель сохранялась даже после французского вторжения в Италию, после Макиавеллианской революции в политической теории и после того, как большинство соседей Генуи взялись за то, что многие историки считают неизбежным путем к прогрессу и современному государству. Даже после того, как фискальное давление было немного увеличено в 1560-х годах, Генуя оставалась пережитком средневекового гения, частного богатства, частной обороны, а также ограниченного правительства — не только местная церковь, но и Банк Святого Георгия гарантировали множественность юрисдикций.

Есть еще одна вещь, о которой нужно сказать, еще один момент, который заставит нас задуматься. Среди историков ренессансного республиканизма существует консенсус, который заключается в том, что в период между четырнадцатым и пятнадцатым веками итальянские государства могли выжить, только выбрав один из двух доступных путей. Либо они стали синьорией — формой правления, связанной с династией, либо превратились в империалистические республики, которые увеличивали свою территорию за счет соседних городов. Это изменение рассматривается как рациональное и телеологически ориентированное на современное государство. Например, согласно Фабрицио Риччарделли:

Вопреки тому, что произошло в Испании, Франции и Англии, где территориальное объединение было достигнуто в общенациональном масштабе, как синьории, которые утверждали себя, подавляя все формы республиканизма, так и итальянские коммуны, которые не поддавались воле авторитарных синьорий, дали жизнь региональным государствам, каждое из которых стремилось к расширению.⁷

Я просто укажу здесь, что Генуя не вписывается в эту схему. Генуя оставалась одновременно антисиньоральной и территориально маленькой. Ни одна благородная семья не смогла превратить республику в синьорию — даже семья Дориа во главе с великим и долговечным адмиралом Андреа, который фактически держал судьбу города в своих руках после того, как сверг французов в 1528 году. Не было ни одной военной кампании, направленной на расширение традиционных территориальных владений Генуи, которые представляли собой узкую полосу земли к востоку и западу от города, крепости, охраняющие стратегические проходы через горы, и остров Корсика. Масштабная военная экспансия была невозможна, потому что, как мы видели, у генуэзского государства не было как постоянной армии, так и большого общественного флота.

Еще в 1625 году генуэзское правительство имело в своем распоряжении очень ограниченное число солдат. Когда герцогство Савойское вторглось на генуэзскую территорию, Генуя защитила себя, прибегнув к сочетанию стратегий. Безусловно, были утверждены чрезвычайные средства на оплату наемных войск. Но что более интересно, в 1625 году защита Генуи была эффективной и благодаря негосударственным средствам: во-первых, благодаря дипломатическому давлению на ее традиционного союзника, Испанию, репутация которой была на грани, и финансы которой частично зависели от частных займов, полученных от генуэзских ростовщиков; во-вторых, благодаря войскам, организованным в частном порядке и оплачиваемым состоятельными семьями (например, генуэзским аристократом Франческо Серра); наконец, благодаря ополченцам, которые представляли собой группы трудоспособных мужчин в каждом городе и деревне генуэзской территории, которые имели обязанность вооружиться и сплотиться для защиты своей территории в случае вторжения. Эти ополченцы не оплачивались и не вооружались правительством, а представляли собой традиционную форму самообороны — и, следовательно, не могли использоваться в политических целях в мирное время или для военных авантюр за пределами республики.⁸ Только после войны 1625 года средневековая концепция частной обороны в Генуе начала уступать тому, что напоминает государственую оборону, это началось в 1626 году, когда был заключен новый союз с Испанией, который обязал Геную платить за армию из более чем пятнадцати тысяч человек, и затем в последующие годы с введением новых или более высоких налогов для покрытия военных расходов.⁹

Вывод

Таким образом, я кратко проиллюстрировал особую устойчивость республики со слабым государством и тот удивительный факт, что доступность частной обороны и частного капитала делала завоевание этой республики иностранной державой трудным — ее умиротворение и аннексия были практически невозможны. Это оставалось верным даже после разорения, даже после назначения нового, дружелюбного дожа во главе правительства. Потому что, в конце концов, что мог сделать дож в Генуе?

Оригинал статьи

Перевод: Наталия Афончина

Редактор: Владимир Золоторев