Профессор Ганс Хоппе в своем выдающемся предисловии к переизданию книги “Этика свободы” бьет в самую точку. Он противопоставляет Мюррея Ротбарда Роберту Нозику, — фигуре гораздо более известной среди академических философов и политических теоретиков. Хотя оба автора придерживаются либертарианства (Нозик гораздо менее последовательно, чем Ротбард), их стили мышления совершенно различны. Нозик, по мнению Хоппе, импрессионист и склонен к полетам фантазии. Ротбард, напротив, рассуждает на основе строгой дедукции из самоочевидных аксиом.

Можно соглашаться или нет с мнением Хоппе по поводу Нозика, но точность характеристики Ротбарда будет довольно трудно оспорить. Хотя я впервые прочитал “Этику свободы” за несколько лет до ее первоначальной публикации и ошибочно полагал, что хорошо знаю эту книгу, повторное ее прочтение разрушило мою самоуверенность. Ротбард оказался еще более последовательным и строгим, чем я себе представлял.

Одного примера здесь будет достаточно. Как знает даже школьник из рассказов Маколея (“Macaulay’s schoolboy” — популярное в английском языке выражение, используемое для описания идеально образованного, но наивного ученика, который знает множество фактов, но не способен к критическому анализу или глубокому пониманию. Это выражение вошло в обиход благодаря британскому историку и политику Томасу Бэбингтону Маколею, который в своих работах часто использовал анекдотические истории о таких учениках, — прим.ред.) Ротбард основал свою политическую этику на принципе самопринадлежности: каждый человек правомерно владеет своим собственным телом. Мало кто из либертарианцев возражал бы против этого; но мало кто, если вообще кто-то, видел последствия этого принципа так ясно, как Ротбард.

Для многих либертарианцев самым главным является свобода контракта. Как отмечает Ротбард, неограниченная свобода заключения контрактов, далеко не является следствием самопринадлежности и на самом деле противоречит ей. Конечно, самопринадлежность и апроприация собственности через “смешение своего труда” с ничейной собственностью, означает возможность свободно заключать различные соглашения с другими.

К сожалению, многие либертарианцы, отстаивая право на заключение договоров, считают сам договор абсолютом, а потому утверждают, что в свободном обществе любой добровольный договор должен иметь юридическую силу. Их ошибка заключается в непонимании того, что право на заключение договора строго вытекает из права частной собственности, и поэтому единственными договорами, подлежащими принудительному исполнению, … должны быть те, в которых несоблюдение договора одной стороной влечет за собой кражу имущества у другой стороны" (с. 133).

Вы не можете продать себя в рабство. Вы можете добровольно подчиниться воле другого; но, если вы передумаете, никакая законная сила не может заставить вас подчиняться воле другого. Почему нет? Повторяю, контракт не является абсолютом: можно приводить в исполнение только то, что совместимо с самопринадлежностью. Вы можете отдать только свою собственность, но не себя.

Пока что, как я подозреваю, большинство либертарианцев последовали бы за Ротбардом. (Нозик, если я его правильно понял, не стал бы.) Как только вы задумаетесь о контракте на порабощение, неограниченная свобода договора теряет свою поверхностную правдоподобность. Но Ротбард идет дальше, и здесь проявляется огромная сила его систематической последовательности.

Ротбард использует принцип самопринадлежности для решения сложной проблемы теории права. Что является основанием для принудительного исполнения договора? По мнению некоторых теоретиков, в том числе таких выдающихся, как Оливер Уэнделл Холмс и Роско Паунд, договор — это, по сути, обещание. Поскольку в обмен на вознаграждение вы обещали совершить некое действие, вас могут принудить к его выполнению.

Вариант этой позиции состоит в том, что контракт заставляет стороны ожидать поведения определенного рода. Они планируют свои действия в соответствии с этими ожиданиями и несут потери, если они не оправдываются. Для того чтобы гарантировать, что ожидания оправдаются, контракты могут исполняться принудительно.

Ротбард легко расправляется с этими теориями. И контракт как обещание, и контракт как реализованное ожидание отрицают право собственности на себя. Вы можете отчуждать только свою собственность, но не свою волю. Ротбард выводит радикальное, хотя и строго логичное следствие: никакое обещание само по себе не может быть принудительно исполнено. Каждый юридически обязывающий договор должен предполагать передачу прав собственности между сторонами в момент заключения договора.

Вывод нашего автора вытекает из его посылки, но зачем принимать аксиому о самопринадлежности? Здесь я снова обнаружил, что мое повторное чтение было поучительным. Как мне показалось, я четко уловил суть аргументации Ротбарда. Он утверждает, что возможны три альтернативы: каждый человек владеет собой, некоторые люди владеют другими, или каждый человек владеет частью всех остальных.¹

Пока все было хорошо. Но потом я ошибся. Я склонялся к мысли, что Ротбард в очередной раз прибегает к моральной интуиции. Разве не очевидно, что каждый человек должен владеть собой и что рабство должно быть отвергнуто?

На самом деле аргументация Ротбарда гораздо более тонкая и сложная, чем тот набросок, который сложился в моем сознании. В своей защите права собственности на себя он в значительной степени опирается на факт. Каждый человек в реальности контролирует свою волю. Если я повинуюсь другому, я всегда должен принять решение делать то, что он хочет; и угроза насилия с его стороны, если я последую своему пути, не меняет ситуацию. Я должен решить, уступить ли угрозе.

“Ну и что?” — скажете вы. “Даже если Ротбард прав в том, что вы не можете в некотором смысле отчуждать свою волю, как он приходит к нужному ему выводу? Как из того факта, что вы контролируете свою волю, следует этическое суждение о том, что вы не должны угрожать насилием другому собственнику? Не виновен ли Ротбард в страшном заблуждении — выведении “должен” из “есть”?”

Ротбард ответил бы на наше возражение. Он действительно выводит “надо” из “есть”, но отрицает, что виновен в заблуждении. Напротив, он утверждает, что этические принципы вытекают из природы человека. Поскольку человек обладает свободой воли, из этого действительно следует, что он не должен подвергаться принуждению со стороны других людей, если, конечно, он не является инициатором насилия: тогда, по мнению Ротбарда, на него можно ответить всей необходимой силой. (“Толстовство” в лексиконе нашего автора не является похвальным словом).

Прав ли Ротбард? Если он прав, то он опроверг доминирующий сегодня способ заниматься моральной философией. Выдвигая свои аргументы, Ротбард демонстрирует свою удивительную способность как ученого извлекать то, что ему нужно, из огромного количества источников. Произведения малоизвестных аристотелевских философов, таких как Джон Уайльд и иезуит Джон Тухи, сыграли большую роль в том, как Ротбард строит свои доводы..²

Ротбард основывает свою систему на принципе самопринадлежности и защищает этот принцип с помощью этики естественного права. Но не только в обосновании и последовательном развитии своей системы он проявляет свое мастерство. По мере прочтения книги я вновь и вновь поражался тому, как часто Ротбард предвосхищает возражения своих критиков.

Если вы можете приобрести бесхозную собственность посредством локковского смешения земли с трудом, то не дает ли это несправедливых преимуществ первому владельцу? Представьте себе группу потерпевших кораблекрушение моряков, плывущих к необитаемому острову. Получит ли этот остров в собственность тот, кто первым достигнет берега? Может ли он потом не пустить своих товарищей на остров, если они не заплатят ему непомерную ренту? Если может, то не произошло ли что-то неладное в этой якобы железной по своей логике системе?

Вовсе нет. Ротбард легко отметает это возражение.

Крузо, высадившись на большом острове, может громко трубить на весь мир о своем “владении” всем островом. Но на самом деле ему принадлежит только та часть, где он живет и которую непосредственно использует…. Заметим, что мы не утверждаем, что для того, чтобы собственность на землю была действительной, она должна постоянно использоваться. Единственное требование состоит в том, чтобы земля была однажды введена в эксплуатацию и тем самым стала собственностью того, кто соединил свой труд с землей, кто наложил на нее печать своей личной энергии. (с. 64)

На этом этапе мы можем представить себе еще одного возражающего. Предположим, Ротбард справится с возражениями джорджистов и других, что в его системе первые собственники могут удерживать собственность, чтобы держать в заложниках всех остальных. Однако, не является ли его система, какой бы логичной она ни была, не имеющей практического значения?

Большинство прав собственности сегодня не имеют четкой линии передачи от первого владельца локковского типа. Напротив, не окажется ли, что многие права собственности на землю восходят к актам насильственного отчуждения? Возможно, даже сейчас мы посягаем на землю, изначально принадлежавшую индейским племенам. Не приведет ли попытка применить систему Ротбарда на практике к хаосу?³

Как обычно, Ротбард сам подумал о возражении. Он отвечает, что бремя доказательства лежит на том, кто оспаривает земельное право. Если возражающий не может подтвердить свое притязание, текущий владелец законно владеет своей землей. Если у возражающего нет ясного доказательства того, что земля была насильно отнята у него или его предков, притязание текущего владельца остается в силе.

Но что, если возражающий сможет обосновать свои претензии? Тогда Ротбард полностью готов подчиниться следствиям своей системы. Многие землевладельцы в Латинской Америке и других странах в ротбардовском мире оказались бы в достаточно затруднительных обстоятельствах.

По-настоящему свободный рынок, по-настоящему либертарианское общество, основанное на справедливости и правах собственности, может быть создано там [в слаборазвитых странах] только путем прекращения несправедливых феодальных притязаний на собственность. Но экономисты-утилитаристы, не опирающиеся ни на какую этическую теорию прав собственности, могут лишь отстаивать произвольный сложившийся статус-кво (с. 70).

Краткая ссылка на экономистов-утилитаристов наводит на мысль еще об одном аспекте мысли Ротбарда, который проницательно подчеркнул профессор Хоппе. Наш автор стремился отделить свою мысль от альтернативных, ошибочных, на его взгляд, аргументов в защиту свободного рынка. Одно из его критических замечаний особенно заинтересовало меня по личным причинам.

В течение многих лет Мюррей добродушно подтрунивал надо мной за излишнюю пристрастность к Роберту Нозику. Я по глупости сопротивлялся его советам, но в конце концов прозрел. Вновь обратив внимание на его главу о Нозике, я не могу понять, почему мне потребовалось так много времени, чтобы изменить свое мнение.

Как отмечает Ротбард, ключевая часть аргументации Нозика в пользу государства основывается на принципиальной двусмысленности. Ротбард утверждает, что в идеале защитные услуги должны предоставляться конкурирующими частными охранными агентствами. Принудительное монопольное агентство, т.е. государство, не является ни необходимым, ни желательным.

Против Ротбарда Нозик выдвигает аргумент, который на первый взгляд кажется разрушительным. Дайте Ротбарду его рыночный анархизм, — предлагает Нозик. Тогда, в полном соответствии с системой Ротбарда, возникнет монопольное агентство. Система Ротбарда терпит поражение.

Приняв вызов, Ротбард обнаруживает существенную слабость в аргументации Нозика. Нозик уделяет большое внимание случаям, когда охранные агенства вступают в конфликт по поводу надлежащих процедур, используемых при рассмотрении дел преступников. Одним из вариантов развития событий, который рассматривает Нозик, является соглашение между ведомствами об апелляционном суде.

Пока что Нозик находится на правильном пути, да и сам Ротбард делает большой акцент на необходимости соглашений именно такого рода. Но, по мнению Нозика, агентства, пришедшие к соглашению, объединяются таким образом в одно агентство. Ротбард не находит в этом шаге никакой причины: неужели спорящие стороны, которые соглашаются на арбитраж, вдруг образуют единую фирму? Опровержение Ротбарда Нозиком полностью опирается на произвольное определение.

Я смог затронуть только некоторые из тем в этой насыщенной и продуманной книге. Правда, делая это, боюсь, что я испытываю терпение своих читателей чересчур частыми воспоминаниями. Но эта книга значит для меня очень много.

Оригинал статьи

Перевод: Наталия Афончина

Редактор: Владимир Золоторев