"Собственность и справедливость: либеральная теория естественных прав", Билли Кристмас, Routledge, 2021; xii + 184 стр.

На чем основаны права собственности? Ответ Мюррея Ротбарда исходит из самопринадлежности. Каждый человек владеет самим собой и это является той основой, которая позволяет ему присваивать не занятые ресурсы. Большинство современных политических философов отвергают подобные локкианские теории. Одна из основных причин для этого связана с ключевой частью прав собственности — правом исключения. Конечно, говорят оппоненты, вы можете собрать в лесу хворост, который не использовали другие люди и было бы неправильно, если бы кто-то попытался отобрать его у вас; но если вы бросите хворост на землю, почему у вас есть право не дать кому-то другому воспользоваться им? Или, предположим, какие-то люди проложили тропу для прогулок и не исключали никого из использования этой тропы. Почему кто-то может присвоить землю, включающую тропу, и затем запретить ее использование? Кроме этой сложности, есть еще одна: что именно вам нужно сделать, чтобы присвоить ресурсы? Что произойдет, если люди не согласятся по этому поводу? Похоже, нет объективного способа разрешить разногласия.

Билли Кристмас, который преподает политическую философию в Кигнс Колледже в Лондоне, написал блестящую книгу, в которой он подходит к проблеме присвоения, сосредоточившись на использовании ресурсов людьми.

Те, кто изучал труды Людвига фон Мизеса найдут ключевые идеи этой книги близкими для себя. Люди — акторы, которые используют средства для достижения целей. Необходимость в политической и социальной морали возникает из того, что Кристмас, следуя Дэвиду Юму, называет обстоятельствами справедливости. Люди могут извлекать выгоду из социального сотрудничества, но они не слишком доверяют людям, которых не знают. Ресурсы, необходимые людям для реализации своих проектов, ограничены, и должен быть какой-то способ разрешения конфликтов относительно них. Как выражается Кристмас,

Обстоятельства справедливости… определяют форму, которую она принимает. Учитывая, что справедливость — это моральная добродетель, которая определяет, как координировать потенциально взаимно не заинтересованных людей в общем физическом мире, справедливость должна устанавливать правила приоритета, определяя, кто, каким образом и по отношению к каким частям мира имеет право действовать. Уменьшение конфликтов между агентами придает справедливости структуру собственности.

Кристмас не рассматривает взаимопонимание в обстоятельствах справедливости просто как вопрос удобства. Другими словами, он не задает вопрос только в таком ключе: “Учитывая, что мы не можем получить то, что хотим, не принимая во внимание других людей, как мы можем прийти к наилучшему взаимовыгодному устройству? Как объясняет Кристмас, Юм рассматривает справедливость следующим образом:

На картине, нарисованной Юмом, справедливость представляется как морально необязательная для индивида. Из-за ограничений, предъявляемых человеческим обществом, наших социальных недостатков и пороков других, мы должны соблюдать правила справедливости, чтобы в этих условиях достичь наших целей. Но это “должны” является чисто инструментальным. Это просто средство, с помощью которого мы успешно преследуем цели в социально-экономическом контексте… [Но] факт, что личности имеют способность, и следовательно, потенциал устанавливать и преследовать свои собственные цели, и что они делают это в условиях редкости и наличия других лиц, которых они могут не знать, не является ограничением наших действий, так что мы должны осмотрительно или просто инструментально принимать правила справедливости, чтобы действовать наилучшим образом.

Кристмас не согласен. Он считает действия по сотрудничеству в условиях справедливости моральным обязательством.

Тогда какие правила необходимы, чтобы избежать конфликтов за ресурсы? Эти правила должны четко указывать, кто имеет право использовать каждый ресурс в любой данный момент. Этот набор прав должен быть “совместимым”, термин, который философ Хиллель Штайнер, у которого Кристмас учился, выдвинул на первый план в современной литературе. “Набор прав всегда совместим, когда действия, которые он разрешает, запрещает и требует, взаимно исполнимы.” Без совместимости могут возникнуть конфликты по поводу использования ресурса.

Кристмас находится на прочной почве, считая, что совместимость является высоко желаемой характеристикой правовой или моральной системы. Но один из его аргументов за совместимость кажется ошибочным. Он говорит, что если вы отрицаете совместимость и допускаете конфликты по поводу прав, вы просто переносите проблему устранения несоответствий на один шаг вверх. Кажется, должны быть правила для разрешения этих конфликтов: и если эти правила также допускают конфликт, возникает бесконечный регресс. Если вы пытаетесь избежать регресса, позволяя судьям решать конфликты, как они считают нужным, без фиксированных правил, вы просто принимаете правило “Пусть решают судьи”.

Этот аргумент предполагает, что правовая или моральная система должна иметь какой-то способ справляться с любым конфликтом. Но это не обязательно: система может просто не иметь способа разрешать все споры. Неверно будет говорить, что в этом случае используется правило — “Пусть разбираются заинтересованные стороны”, потому что это не принятая процедура принятия решений. Просто таковой процедуры нет. Полнота не является логически необходимой чертой правового или морального кодекса, как бы желательна она ни была.

Теперь мы наконец, находимся в положении, в котором мы можем понять инновацию Кристмаса. Вместо того чтобы спрашивать, как мы присваиваем собственность, он спрашивает, какие ресурсы нам нужны для выполнения одной из наших активностей. Если у каждого есть равное право на свободу, то я свободен заниматься проектом по своему выбору, пока я не мешаю чужому проекту. Момент начала активности имеет жизненно важное значение. Если вы начинаете активность после меня, вы не можете использовать ресурсы, необходимые для моего проекта; и когда вы начали свой более поздний проект, у вас не может быть претензии на эти ресурсы, на том основании, что они нужны вам. Это соответствует точке зрения Ротбарда о том, что как только ресурс был присвоен, другие люди не могут использовать его без разрешения владельца.

У меня возникает возражение к этой точке зрения, хотя, возможно, Кристмас не считал бы это проблемой. Предположим, вы приобрели права на землю с целью построить лесопильный завод. Спустя некоторое время вы решаете использовать землю для ведения сельского хозяйства. Теперь вы можете столкнуться с ограничениями по использованию вашей земли, которых не было, когда вы управляли лесопильным заводом. Это связано с тем, что ваше сельское хозяйство может мешать проектам, которые начались после открытия вами лесопильного завода, но до начала фермерства. Это кажется контринтуитивным.

Что означает акцент Кристмаса на деятельности, а не на присвоении ресурсов для объяснения прав собственности? Его концепция поддерживает полное право собственности или нечто близкое к этому, но не всегда. Некоторые виды деятельности позволяют более чем одному человеку использовать один и тот же физический ресурс, при условии, что один человек не мешает другому использовать его. Предположим, например, что вы выращиваете яблоневый сад на своем участке. Мне нужно пройти по вашей земле, чтобы посмотреть на планеты и звезды с этого места, и это не мешает вашему саду. По версии Кристмаса, у меня есть право быть здесь, и вы не можете заставить меня уйти. Напротив, по версии Ротбарда, вы можете выгнать меня, даже если я не причиняю вреда вашему проекту. Простой факт моего присутствия на вашей земле дает вам абсолютное право решать, что делать в данной ситуации.

Кристмас эффективно и убедительно представил свою точку зрения на собственность, но, как мне кажется, он не доказал, что его метод приводит к совместимому набору прав. Почему люди не будут сталкиваться с конфликтами относительно того, как определить виды деятельности, в которых они участвуют? В главе “Намерения и конвенции” Кристмас отмечает, что чтобы понять, что делает человек, нам нужно понять его намерение. Существует два способа взгляда на намерение. Одним из них является психологическое намерение — что происходит в голове актора, когда он предпринимает действие. Другим является публичный смысл или намерение, которое зависит от социальных правил и практик. Если вы видите, как два человека перемещают определенные объекты на доске, и вы знаете правила шахмат, вы можете сказать, что они играют в шахматы, не пытаясь узнать, что “у них в голове”. Смысл их действия публичен. Очевидно, Кристмас многому научился у Людвига Витгенштейна и Элизабет Анском, и я надеюсь, что его обсуждение намерений найдет много читателей. Он прав в том, что в большинстве случаев публичные намерения гораздо легче понять, чем психологические. Но даже если мы ограничиваемся публичными намерениями, он не показал, что существует ясный способ разрешить конфликты относительно того, что делает человек. Мы можем увидеть это, рассмотрев цитату из «Человеческой деятельности», представленную Кристмасом в обсуждении публичных и частных намерений. Людвиг фон Мизес говорит: «Каждое действие имеет два аспекта. С одной стороны, это частичное действие в рамках более широкого действия. … С другой стороны, это целое по отношению к действиям, нацеленным на выполнение его собственных частей». Кристмас приводит отличный пример к аргументу Мизеса. «Например, когда человек нажимает на выключатель, он может включать свет, освещать комнату и отпугивать злоумышленника» Все это — публичные действия, но как это урегулирует различия во мнениях о том, что происходит?

Мне пришлось опустить множество интересных и ценных моментов в книге, таких как аргумент Кристмаса о том, что его подход к деятельности решает “проблему фотона” для самопринадлежности, поднятую Дэвидом Фридманом и другими. “Собственность и справедливость” — это значительное достижение.

Оригинал статьи

Перевод: Наталия Афончина

Редактор: Владимир Золоторев