Журнал «Modern Age» заслуживает теплых слов благодарности за статью «Консерватизм и свобода» в осеннем номере 1960 года. Безусловно, сегодня нет более важной интеллектуальной задачи, чем начать диалог, направленный на синтез двух важнейших интеллектуальных течений американских «правых»: консервативного и либертарианского. «Modern Age» может внести и уже начал вносить заметный вклад в этот диалог. Как либертарианец, я уже давно осознаю, что важно не только обратить авторитарных консерваторов на сторону свободы, но и убедить либертарианцев в огромной важности признания существования объективного морального порядка. Как отмечают господа Мейер и Эванс, не может быть подлинно морального выбора, если этот выбор не сделан в условиях свободы; точно так же не может быть действительно твердо обоснованной и последовательной защиты свободы, если эта защита не укоренена в моральных принципах. Концентрируя внимание на целях выбора, консерватор, пренебрегая условиями выбора, теряет ту самую мораль поведения, которая его так волнует. А либертарианец, концентрируясь только на средствах, или условиях, выбора и игнорируя цели, лишается важнейшей моральной защиты своей собственной позиции.

Написать это эссе меня побудил недавний всплеск активности подкастеров право-либертарианских взглядов, которые снова выступают с давно избитой критикой социализма. Обычно их аргумент звучит как-то так: «Почему это до сих пор существует? Когда они, наконец, поймут, что ЭТО НЕ РАБОТАЕТ, и откажутся от этого?»

Эта критика заслуживает более тщательного анализа. Возможно, и сам социализм тоже. Кстати, я определяю социализм как экономическую парадигму, которая предусматривает передачу средств производства «обществу», «работникам» или другой фиктивной сущности, которая на деле означает государство, и ограничивает или запрещает частную собственность.

На протяжении веков государство и его интеллектуальные апологеты распространяли миф о том, что государство — это добровольный инструмент общества. Существенной частью этого мифа является идея о том, что государство возникло на добровольной или по крайней мере на естественной основе, органически вытекающей из потребностей общества. Ведь если государство возникло естественно или добровольно, то из этого, вероятно, следует, что оно выполняло и продолжает выполнять жизненно важную общественную функцию. Два основных варианта мифа о происхождении государства — это идея о том, что государство возникло в результате «общественного договора», заключенного всеми членами общества. Отбросив теории о том, как должно было возникнуть государство, ради реалистичного исторического исследования того, как оно возникло на самом деле, австрийский социолог конца XIX века Людвиг Гумплович указал, что на самом деле государства рождаются в результате завоевания и принуждения одной этнической или «расовой» группы другой.

Ральф Райко описывает рост, развитие и возможное будущее классического либерализма. Либерализм зародился в Европе в тесной связи с христианством. Почему именно в Европе? Восток не знал идеи свободы от государства и никогда не создавал правовой системы, способной защищать богатство. В Европе существовали многочисленные децентрализованные соперничающие силы, а не единая империя.

Стейкхолдерство подрывает определяющую черту капитализма: исключительные права собственности

Поговорка утверждает, что «существует больше одного способа содрать шкуру с кошки». Коллективисты, смущённые позорным провалом экономического планирования, которое не смогло обеспечить достойную жизнь людям, которым не повезло жить при таком строе, проявили изрядную креативность в поисках новых способов подорвать капитализм. Некоторые из этих попыток исходят от так называемых философов, которые, в поисках работы, открыли для себя «бизнес-этику». Она довольно выгодна для менеджмента, но это ни в коем случае не предпринимательское открытие. Директора компаний, акционеры и различные «жирные коты» (без шкуры) ежедневно подвергаются бомбардировке требованиями к бизнесу быть «социально ответственным»; это требование, которое многие менеджеры с радостью удовлетворяют: в конце концов, работа на «общество», несомненно, более морально приятна и менее требовательна, чем работа на акционера.

Кеннет Эмде из Миннесоты, который достиг совершеннолетия в эпоху “свингующих шестидесятых”, недавно объяснил, почему он бездетен.

Наш современный культурный ландшафт наполнен языком классового конфликта, идеологичности, предвзятости (сознательной или бессознательной) и политизации. Хотя для этого есть множество причин, в наибольшей степени виноват в этом Карл Маркс и его теория классового сознания и классового конфликта. Хотя эти концепции не относятся к экономическим идеям Маркса, они овладели воображением многих, особенно в современном западном мире.

Тезис достаточно прост: люди по своей природе предвзяты в пользу своего «класса», — осознанно или неосознанно; следовательно, все, что они считают «истинным» или «правильным», на самом деле представляет собой своеобразное обоснование их собственных интересов. Иными словами, люди не стремятся к объективной истине, да и такое стремление невозможно; скорее, они выступают апологетами и пропагандистами интересов своей группы (экономической, расовой, гендерной и т. д.). Более того, любая попытка отрицать это утверждение только подтверждает его, демонстрируя попутно глубину “ложного сознания”.

На протяжении веков сторонники усиления государственной власти утверждали, что современные суверенные государства подобны семьям.

Выгода этой стратегии очевидна: большинство людей считают семьи необходимыми и естественными. Даже в наше время, когда люди часто разводятся и существует множество неполных семей, идея «семьи» (в различных её определениях) по-прежнему остаётся популярной. Таким образом, для политика, стремящегося повысить легитимность государства, логично пытаться показать, что семья аналогична государству — что государство является своего рода семьёй в большом масштабе.