Liberty Education Project


Knowledge Is Freedom
Майк Робертс
Почему так опасна вульгаризация научного метода

Последнее десятилетие наблюдается сдвиг в восприятии роли науки. Нас призывают “верить в науку” и утверждают, что существует “устоявшаяся наука”.

Эти утверждения создают две большие проблемы: во-первых, наука в них выглядит как “окончательная” и неоспоримая; во-вторых, на научные утверждения навешиваются ценностные или моральные суждения.

Для примера рассмотрим такое утверждение: научные исследования показывают, что ношение шлема мотоциклистом может уменьшить травмы головы на 48%, серьезные травмы головы на 60%, травматические повреждения мозга на 53%, [и] травмы лица на 23%".

Я намерен продемонстрировать, что идея об “устоявшейся” науке противоречит самим основам науки, а моральные суждения лежат вне ее компетенции.

Чтобы найти общую позицию, мы начнем с рассмотрения достоинств и основ научного метода. Сначала делается наблюдение, затем по поводу этого наблюдения ставится вопрос. Затем формируется гипотеза, которая потенциально может ответить на вопрос. На основании гипотезы предсказываются будущие результаты, которые затем проверяются с помощью экспериментов. Анализ результатов экспериментов используется для подтверждения или опровержения гипотезы. Если результаты свидетельствуют о том, что гипотеза верна, то возникает уверенность в предсказательной силе гипотезы и ее способности описывать реальный мир. Если результаты свидетельствуют о том, что гипотеза неверна, то научный метод возвращается на круги своя, и гипотеза оспаривается, уточняется, изменяется или отбрасывается. Этот процесс строг, тщателен и требователен Он также глубоко эмпиричен, то есть опирается на информацию из реального мира; он может извлекать данные только из того, что уже произошло. Этот процесс и составляет “науку”, о которой обычно говорят в СМИ.

Теперь можно приступить к решению нашей первой серьезной проблемы. По иронии судьбы, утверждение об “установившейся науке” антинаучно. Существует несколько характеристик научного метода, которые подтверждают это утверждение. Поскольку научный метод основан на эмпирических данных в отношении гипотезы, он опирается на органы чувств и воспринимаемый опыт. Это означает, что он полностью зависит от прошлого. Наука не может правильно предсказать будущее; она может лишь смоделировать то, что уже произошло, и сделать разумный прогноз о том, что может произойти. Научный закон держится на статистической вероятности.

Кроме того, поскольку человек не всеведущ, будущее навсегда останется неизвестным. Поскольку человек продолжает исследовать физический мир, всегда существует вероятность того, что накопится достаточно данных, чтобы опровергнуть или, по крайней мере, поставить под сомнение устоявшиеся научные выводы. В силу этих условий заявления, объявляющие науку “устоявшейся”, совершенно ненаучны: они отвергают основные принципы и практику научного метода и природу человеческого опыта. Эти условия делают нелепой любую инсинуацию о том, что наука устоялась. Строго говоря, наука никогда не может быть устоявшейся. Представьте, что было бы, если бы ученые всего мира отставили в сторону свои пробирки и согласились с предполагаемым “клиническим доказательством” того, что некоторые сигареты на самом деле не вредны или с медицинской точки зрения превосходят другие марки. К счастью, постоянное использование научного метода позволило создать убедительный контраргумент, что сигареты на самом деле очень вредны для организма.

Вторая проблема, о которой мы говорили в начале, может иметь еще более опасные последствия. В предыдущем обсуждении было ясно показано, что наука способна приблизиться к статистической истине только на основе эмпирических данных. Наука, однако, совершенно не способна сказать нам, что правильно, а что нет. В научном методе нет ничего, что давало бы ему право выносить оценочные суждения или моральные решения. Она не может сказать нам, что хорошо, что плохо, что лучше, а что хуже. По сути, наука никогда не может сказать “должен” или “обязан”. Возвращаясь к нашему примеру, наука может прийти к выводу, что ношение шлема предотвращает травмы головы при авариях на мотоциклах, но она не может утверждать, что автомобилисты должны носить шлемы. Сделать это — значит вынести ценностное суждение, которое могут выносить только отдельные люди.

Ношение шлема является предписанием только в том случае, если для конкретного мотоциклиста возможность предотвратить раскол черепа важнее, чем езда с ветерком. Зная о рисках и будучи информированными наукой, большинство мотоциклистов, скорее всего, предпочтут надеть шлем, но наука не может сказать им, что именно этот выбор является наиболее ценным, поскольку у отдельных людей разные системы ценностей. Что касается науки, то то, что является правильным, определяется целями, к которым стремятся отдельные субъекты и их ценностей.

Как говорил австрийский экономист Людвиг фон Мизес: “Бесполезно спорить об адекватности этических предписаний. Конечные цели выбираются индивидуальными суждениями о ценности. Они не могут быть определены научным исследованием и логическими рассуждениями”.

Позволяя науке выносить универсальные ценностные суждения, мы также позволяем ей определять мораль. Примером тому могут служить дебаты вокруг закона об абортах. Наука может сказать нам, когда начинается сердцебиение у ребенка, насколько развит ребенок в первом, втором и третьем триместре, и даже пол ребенка. Но опять же, она абсолютно бессильна сказать нам, нравственно или нет делать аборт. Такая оценка будет зависеть от ценностных суждений и морального кодекса человека.

Итак, проблема таких лозунгов, как “верьте в науку”, заключается в тенденции смешивать науку с моралью и ценностями. Когда наука используется для создания законов, это чаще всего делается с приложением морального кодекса. Наука не в состоянии сделать это, поэтому единственный способ использования науки для создания законов — это чтобы кто-то, какой-то реальный человек или люди, где-то сделали моральный вывод на основе научных данных. Этот личный, индивидуальный моральный вывод затем применяется оптом ко всем, до кого дойдет закон. Именно по этой причине наука никогда не должна использоваться в качестве оправдания в любых действиях правительства по навязыванию моральных норм.

Это приводит к тому, что мораль и ценности немногих навязываются многим. Но только отдельные люди могут принимать решения о том, что они будут делать в отношении любого научного консенсуса. Ф.А. Хайек четко сформулировал это, когда сказал, что “индивидам должны … следовать своим собственным ценностям и предпочтениям, а не чьим-то еще”.

Результаты любого научного исследования требуют интерпретации, и любая интерпретация обязательно субъективна. Интерпретация результатов может стать основой для ценностных суждений и моральных кодексов. Но если наука перемещается в пространство, где ее выводы никогда не могут быть оспорены, а также определяет мораль, то она больше не является наукой, а приобретает характеристики религии.

Возвышение науки до такого статуса, когда она удобно сочетается с властью, может иметь катастрофические последствия, о чем свидетельствуют деяния, совершенные Третьим рейхом и другими тоталитарными режимами.

“Наука не может лгать, ибо она всегда стремится, в соответствии с сиюминутным состоянием знаний, вывести то, что истинно”, — говорил Гитлер.

Чем дальше ученые отходят от научного метода, чтобы указывать людям, что им делать, тем больше они подрывают науку и увеличивают потенциал для ограничения выбора, уничтожения человеческой свободы и причинения вреда реальным людям.

Наука может сказать нам, что телефон будет передавать наши голоса по воздуху, но она никогда не сможет сказать нам, что следует говорить.

Оригинал статьи

Перевод: Наталия Афончина

Редактор: Владимир Золоторев