В течение восемнадцатого и девятнадцатого веков партия laissez-faire и свободных рынков — сегодня известная как «классические либералы» — часто продвигала политическую программу, включавшую принятие писаных конституций. Старые либералы — такие как американские революционеры и французские буржуазные реформаторы — считали, что писаные конституции обеспечат серьёзный барьер против злоупотреблений государственной властью.

Конституционная программа классических либералов не должна смешиваться с их основной идеологией — тем, что сегодня обычно называют «либертарианством». Тем не менее, конституционализм исторически был важной тактикой, к которой прибегали либералы/либертарианцы. Считалось, что писаные конституции могут быть средством для обеспечения либеральных целей. Идеология классических либералов исходила из минимизации государственной власти, чтобы негосударственные институты — то, что называлось «обществом» — могли расти и процветать без вмешательства государства.

К сожалению, писаные конституции не достигли этой цели. На протяжении эпохи становления новых либеральных государств — от конца восемнадцатого века до середины девятнадцатого — центральные правительства быстро получили полномочия, которые нельзя было представить даже при старых монархических режимах Европы.

Конституционные реформы либералов не смогли предотвратить рост налогов, разрастание бюрократии и введение воинской повинности в национальных государствах, формально принявших либеральные конституции. Этот либеральный проект потерпел неудачу, потому что он принял идею централизации и консолидации власти в едином национальном государственном аппарате. В большинстве случаев подобная централизация рассматривалась как рецепт усиления государства. Однако либералы наивно полагали, что полномочия этих новых, централизованных «либеральных» государств будут ограничены и контролируемы их писаными конституциями.

Всё сложилось иначе. Консолидация государственной власти в новых, унифицированных и национальных «конституционных» рамках позволила государствам преодолеть и уничтожить прежние децентрализованные структуры власти, которые раньше сдерживали рост государственного могущества.

В конце концов, либеральный проект исходил из того, что необходимо упразднить все старые промежуточные институты прежних режимов, которые, конечно, накладывали свои собственные ограничения на свободы жителей. Однако оказалось, что эти институты также сдерживали свободу и могущество центрального государства. Как отметил Йорг Гвидо Хюльсман, конституционная программа сначала проложила путь для либеральных реформ. Но когда идеологическая мода меняется, то новообретённое «либеральное» государство вскоре обнаруживает, что теперь оно сталкивается с меньшими реальными препятствиями для своей власти. Хюльсман пишет:

После того как пыл либеральных реформаторов утихает, ничто не мешает дальнейшему расширению монопольных полномочий государства в других областях, таких как социальное обеспечение, искусство, экономика и т. д. …

В худшем из всех случаев, а к сожалению, такие случаи составляют большинство, либеральные реформы осуществляются путём создания дополнительных гегемонических связей с более обширным политическим агентством (централизация). Чтобы избавиться от аристократических привилегий, классические либералы сначала поддержали короля против мелкой аристократии, а затем сосредоточили ещё больше полномочий в руках демократического централизованного государства, чтобы бороться со всеми региональными и местными формами монархизма и аристократии. Вместо того чтобы ограничить политическую власть, они лишь сместили её и централизовали, создав ещё более могущественные политические институты, чем те, которые пытались преодолеть. Таким образом, классические либералы купили свои краткосрочные успехи ценой очень обременительных долгосрочных обязательств, некоторые из которых мы оплатили в двадцатом веке.

Именно поэтому классический либерализм в конечном счёте потерпел неудачу. Важно осознать, что быстрые успехи классических либералов прямо связанны с тоталитарными схемами, которые терзали нас в прошлом веке. Основной факт заключается в том, что либеральные реформы не были спонтанно приняты различными местными сообществами, а были навязаны им. Верно, что эта «техника» оказалась очень эффективной для того, чтобы реализовать классико-либеральную программу сразу и на всей территории, контролируемой новым демократическим централизованным государством. Без этого процесс был бы постепенным и предполагал бы сохранение островков Старого режима на очень долгое время. Но как и все чисто технические приёмы, этот оказался обоюдоострым мечом, который в конечном итоге был обращён против жизни, свободы и собственности.

Некоторые из более прозорливых французских либералов почти сразу увидели ошибку. Историк Ральф Райко отмечает, что как только старый режим был сметён, на первый план вышла проблема современного централизованного государства. Он пишет:

В центре всех угроз индивидуальной свободе оказалось само государство. Церковь, дворянство, гильдии и другие корпорации, обладавшие принудительными привилегиями и мешавшие свободному функционированию людей, сошли со сцены, и через пропасть, созданную их исчезновением, индивид и государство впервые встали лицом к лицу друг с другом.

И теперь отношение либералов к государству претерпело изменения. Если прежние французские либералы видели в государстве потенциальный инструмент для установления свободы, и даже считали возможным использовать его для реализации некоторых «философских» ценностей, то такие мыслители, как влиятельный французский либерал Бенжамен Констан, начали видеть в нём собрание постоянных угроз индивидуальной свободе: правительство есть «естественный враг свободы»; министры любой партии по самой своей природе являются «вечными противниками свободы печати»; правительства всегда будут рассматривать войну как «средство увеличения своей власти». Таким образом, у Констана, главного выразителя либеральных идеалов своего поколения, мы видим истоки «ненависти к государству» в классическом либерализме, которая после двойственного отношения XVIII века стала отличительной чертой этой теории вплоть до наших дней…

Так наивная вера в потенциал централизованных либеральных конституций быстро превратилась в острое осознание опасности государственной власти, независимо от того, какова её писаная конституция.

Но ущерб уже был нанесен. Попытка перейти к либерально-ориентированной политической системе через более сильное централизованное государство привела к созданию консолидированных национальных государств, которые быстро приступили к подрыву либеральных достижений. В Соединённых Штатах, например, которые, пожалуй, среди национальных государств реализовали наиболее либеральную национальную конституцию, ситуация почти сразу начала ухудшаться. Первоначальная весьма либеральная конституция вскоре была заменена на более централизованную. Затем сторонники ещё более консолидированной национальной власти начали процесс дальнейшей централизации власти.

Райко пишет о Билле о правах:

Это была героическая попытка ограничить власть правительства, но очень быстро в Америке появилась традиция Гамильтона, а затем вигов, которая стремилась расширить полномочия национального правительства. Точно так же очень быстро Верховный суд национального правительства провозгласил себя высшим арбитром Конституции и её толкователем. Это крайне опасно. Что могло бы защитить от этого? Что могло бы стать преградой для национального правительства, совершающего самые разные действия в экономике — вводящего протекционистские тарифы, так называемые «внутренние улучшения», раздающего подряды своим друзьям в железнодорожной отрасли, печатающего деньги и навязывающего всё это людям? Что могло бы помешать федеральному правительству делать это? …

Теперь, похоже, нет никаких ограничений — ни институциональных, ни теоретических — на то, что может делать национальное правительство. Вы скажете: «Ну, у нас всё ещё есть Билль о правах». Да, у нас есть Билль о правах, но Билль о правах нужно толковать. А толкует его федеральный Верховный суд.

Иными словами, как только федеральные суды соглашаются с антилиберальными силами, выступающими за централизацию, то не остаётся такого уровня централизации и роста государства, который считался бы «незаконным» или противоречащим конституции. Это потому, что «юридические» средства борьбы с деспотизмом, такие как писаные конституции, сами по себе не способны сдерживать власть государства. Этот процесс занял больше времени в Соединённых Штатах, чем во многих других национальных государствах, построенных вокруг либеральных конституций. Но конечный результат оказался схожим во всех случаях. Бенжамен Констан, например, понимал, что:

Все конституции, которые давались Франции, одинаково провозглашали индивидуальную свободу, и под властью этих конституций индивидуальная свобода непрестанно нарушалась. Дело в том, что простого провозглашения недостаточно. Необходимы реальные гарантии; необходимы институты, достаточно сильные, чтобы использовать санкционированные законом средства защиты в пользу угнетённых.

Реалистично, однако, эти «позитивные гарантии» не могут находиться внутри самого центрального правительства. То есть ни «верховный суд», ни аналогичные институты, если они являются продолжением центральной власти, не могут считаться силами, ограничивающими сами институты, которым они служат.

Многие либералы, тем не менее, ищут решение проблемы в придумках, которые якобы создают «сдержки и противовесы» внутри центрального правительства. Однако это уже давно стало общей характеристикой либеральных конституций, которые до сих пор не смогли ограничить власть государства.

Единственным устойчивым и реалистичным решением является демонтаж консолидированного конституционного государства, созданного либералами. Если наши современные, чрезмерно могущественные государства возникли в результате ослабления локальных, независимых институтов старого порядка, то ослабление государства возможно через наделение подобных институтов новой силой как противовеса национальному государству. Эти независимые институты, мотивированные защитой собственных прерогатив от центра, станут важными союзниками в деле демонтажа государства и отмены централизационных процессов, начатых ранними либералами.

В своей работе по противодействию государственной власти Райко делает вывод, что ответом на провал либеральных конституций должно быть разложение самого государства, главным образом путём радикальной децентрализации и сецессии:

Так что же делать? С тех пор, как много лет назад я перевёл «Либерализм» Мизеса, и даже раньше, меня интересовала история классического либерализма, и большая часть моих исследований была посвящена именно этому. Я прихожу к выводу — который я теоретически разделял и теперь ощущаю ещё сильнее, можно сказать, практически, — что внутри классического либерализма ответа нет. У либералов не было ответа, потому что они стремились сохранить государство. Я говорю: «разделял теоретически», потому что согласен с Мюрреем Ротбардом, моим старым другом, что в конечном итоге та система, к которой мы стремимся, — это система, где люди уполномочены выбирать собственные средства защиты — свои собственные агентства безопасности и собственные суды, так же как они выбирают любую другую услугу. Так что теоретически я разделял эту точку зрения давно, но сейчас говорю вам: совершенно ясно, что нет способа спасти «ограниченное правительство». Оно будет становиться всё хуже и хуже, поэтому наша насущная цель должна заключаться в уничтожении централизованного государства, в постепенной ликвидации централизованного государства.

В частности, Райко указывает на сецессию как на средство для обратного разворота процесса централизации политической власти в национальных государствах. В этом, разумеется, он следует за многими классическими либералами — такими как Гюстав де Молинари, Шарль Дюнуайе, Томас Джефферсон и Джон Локк — которые не придерживались централистского либерального направления, к сожалению, столь распространённого и успешного.

Важно отметить, что когда Райко говорит о том, что «нет ответа внутри классического либерализма», он имеет в виду средства, а не цели. Райко никогда не отступал от своей идеологической приверженности либерализму в пользу ослабления государства и подрыва государственной власти. Однако он справедливо заключает, что старые либеральные политические тактики — конституционализм, строительство государства и всеобщее избирательное право — явно потерпели неудачу.

Оригинал статьи

Перевод: Наталия Афончина

Редактор: Владимир Золоторев