После стремительной этатистской революции, которая сильно отодвинула нас назад на пути к свободе пришло время для некоторого оптимизма.

Многие философы и историки говорили о “Zeitgeist” эпохи — идее, которая витает в воздухе и движет историю вперед. В сфере идей бывает так, что ранее немыслимые вещи внезапно становятся само собой разумеющимися — крах божественного права королей, индивидуальные права, отмена рабства, избирательное право женщин, право на развод, права геев. Большинство этих идей были радикальными для своего времени, при этом, если смотреть на них в масштабах истории, они были приняты неожиданно быстро.

В сфере технологий бесчисленные примеры одновременных инноваций показывают нам, что в какой-то момент мировая экономическая и социальная структура просто созрела для определенной идеи. Если бы Эдисон не изобрел лампочку, примерно в то же время это сделал бы кто-то другой — и история, какой мы ее знаем, развивалась примерно так же.

Идея, время которой пришло, слишком сильна, чтобы ее можно было предотвратить с помощью каких-либо контркультурных шагов или с помощью политиков, использующих насильственную власть государства. Сильно упрощая историю последних двух столетий западного мира, можно сказать, что девятнадцатый век был веком зарождающихся глобальных связей и расширения массовых политических франшиз, двадцатый — веком массового производства и массового этатизма (с сопровождающими его массовыми убийствами), а двадцать первый век выглядит так, как будто он может стать веком подлинной свободы.

Многие люди говорили похожие вещи о том, что они считали правильным для своего времени, и многие ошибались. Скорее всего, я тоже, но выслушайте меня.

Фундаментальная ценность, лежащая в основе свободного общества, — это не только свобода слова, свобода религии и свобода передвижения; это также права собственности, которые являются продолжением более широкого принципа — оставить людей в покое. Ты делаешь свое, а я — свое. Мой выбор потребления или выбор, который я делаю в отношении людей, которыми я себя окружаю, — это не ваше дело. Основная идея — “каждому свое”.

По большей части поп-культура изображает человека, любящего свободу, либо как ненавидящего налоги и маньячащего на деньгах социопата, либо как психа-выживальщика, помешанного на владении оружием для защиты от постоянно вторгающегося правительства (для полноты картины добавим травку, золото, закопанное на заднем дворе, и штабелированные банки тунца на случай неминуемого кризиса).

На самом деле большинство людей инстинктивно разделяют основные принципы морали: манифест Мэтта Киббе не зря называется “Не причиняй вред людям и не забирай их вещи”. Большинство людей разделяют эти не вызывающие возражений идеи и воплощают эти принципы в своих повседневных действиях. Я не могу вмешиваться в вашу жизнь и ваш выбор; наши отличающиеся ценности не являются причиной конфликта, а являются причиной рыночного сотрудничества или мирного игнорирования друг друга. Мы оба можем процветать, если будем специализироваться на том, в чем мы относительно хороши, и предоставим друг другу возможность вводить новшества и совершенствоваться. В конечном итоге, как продолжает указывать фантастическая Дейрдра Макклоски, вы сделаете меня богатым.

Левые, интеллектуально следуя за Джоном Стюартом Миллем, хотят, чтобы другие перестали осуждать, мешать, наказывать и запрещать действия, черты характера и поведение, которые не наносят вред другим. Они не хотят, чтобы правительства стояли на пути основных человеческих свобод — переезжать, объединяться, вступать в брак.

Правые, в конечном итоге последовавшие за Бёрком, но с множеством изменений, не хотят, чтобы правительства занимались социальной инженерией и вмешивались в медленную работу старых гражданских институтов.

Подлинная свобода не смешивает дисфункционально нетерпимых левых и маниакально разжигающих войну правых, но в своей основе она содержит в себе ценности, которыми дорожат обе группы. Джон Тэмни сделал правильный анализ в своей книге “Они оба неправы: руководство для разочарованных независимых мыслителей Америки”: более мирный и справедливый мир позволяет обеим группам воплощать в жизнь свои собственные идеологические мечты.

Так как же наша нынешняя политическая катастрофа свидетельствует о большей свободе в мире? В начале пандемии сама идея свободы подверглась нападкам (“В эпидемии нет либертарианцев”), на что естественной реакцией было: “Возможно, но этатистов там точно нет”.

Ничто за последние двенадцать месяцев не показало нам, что Большое Правительство более эффективно, более справедливо или что оно лучше подготовлено для решения больших или малых проблем. Во всяком случае, мы узнали, что когда доходит до дела, мы остаемся предоставленными сами себе — что означает, что мы полагаемся на тех, с кем взаимодействуем, на семью и друзей, которыми мы себя окружаем.

Совершенно очевидно, что централизованно планируемые запреты и лишение личной свободы — которые в прошлом году часто изображались ответственными и необходимыми мерами — вызывают обратную реакцию. Люди, даже те, кто выдает распоряжения, игнорируют правила направо и налево, потому что эти правила не работают с реальной жизнью. Те, кто не принадлежит к политической или интеллектуальной элите (или не зарабатывает приличные деньги), в подавляющем большинстве сообщают, что события 2020 года сделали их жизнь хуже. Анархист, растущий в умах каждого, обязательно выйдет наружу; инфантилизация взрослых людей вызовет подпитываемую свободой реакцию. Отстаньте. От. Нас.

Но моя идея века свободы основана на гораздо большем — на мегатенденциях, которым правительства и государственнические идеологии не в состоянии противостоять. Интернет и его массовый доступ к информации. Криптография и ее массовая способность скрывать от глаз государства. И да, биткоин и массовая способность сохранять мгновенно телепортируемую ценность (в некоторой степени) выходит за рамки компетенции дяди Сэма или банков, подвергающих цензуре платежи, которые им не нравятся.

Вдобавок к этому пандемия научила нас заниматься нашей деятельностью по созданию ценности издалека и тому, что мы можем географически не быть привязанными к местам, в которых работаем. Совершенно очевидно, что удаленная работа и фриланс производят давно готовящийся переворот, давая работникам инструменты, позволяющие брать на себя ответственность за свои собственные средства к существованию, создавая предприятия, сотрудников которых можно нанимать по всему миру, а сами эти работники могут перемещаться в регионы, которые относятся к ним лучше. Конкуренция на службе личной свободы.

Давайте посмотрим на калифорнийский исход.

Впервые я услышал о людях, стекающихся в Остин, штат Техас, — артистический синий (демократический — прим. ред.) город в море “пистолетов и библий”, — это было в 2016 году от переехавшей туда в поисках свободы пары. С тех пор волна не прекратилась: сотни тысяч людей каждый год голосовали ногами, спасались от обременительного безумия Калифорнии в менее безумной свободе Техаса. Полтора года назад The Economist представил битву двух видений Америки на своей обложке “Texafornia Dreaming”. Теперь все, в ком есть хоть капля свободы, похоже, увлечены Остином — Джо Роган и Илон Маск только самые известные имена.

Ценности молодых людей (“iGen”) также в целом указывают на наше будущее: они поддерживают легализацию марихуаны, однополые браки и право на аборт; они не любят смертную казнь и национальное здравоохранение: “Как iGen может придерживаться этих, казалось бы, противоречивых убеждений?” — спросила Джин Твенге, профессор психологии в государственном университете Сан-Диего, в 2017 году. Что ж, она продолжает:

“это, потому, что они либертарианцы (или, по крайней мере, в большей степени либертарианцы, чем их старшие товарищи). iGen выросли в очень индивидуалистической культуре, в которой предпочтение отдавалось себе, а не группе; такие фразы, как “делай то, что для тебя правильно” и “верь в себя, и все возможно”, звучали в их детстве.

Либертарианство настолько близко к культурному индивидуализму, насколько это возможно на политической арене, отстаивая индивидуальные права и борясь против государственного регулирования”.

Все успешные предприятия приносят больше пользы тем, кто начал участвовать в них раньше. И в некоторых самых грандиозных предприятиях последних лет либертарианцы уже давно участвуют. В этом смысле биткоин — это передача богатства от государственников-бумеров к индивидуалистам, анархистам и свободолюбивым молодым людям. Если бы меня спросили, я бы сказал, что политические взгляды Teslanaires непропорционально ориентированы на свободу.

И, конечно же сюда следует отнести технологически подкованных гиков, которые рано присоединились к биткоин-вечеринке. Я впервые услышал о чудесах Остина от либертарианцев, именно либертарианцы рассказали мне о биткоине и научили им пользоваться в последние пять лет. (Вряд ли является чистым совпадением то, что компания Unchained Capital, предоставляющая финансовые услуги в области биткоинов, находится в Остине.)

Может быть, я просто жертва проблемы тщательного отбора событий постфактум: может быть, я просто помню предвестники того, что на самом деле произошло, и для удобства забыл признаки, указывающие на исход, которого не произошло.

Тем не менее, если отбросить безумие короны и инфантилизирующий политический ландшафт, с того места, где я стою двадцать первый век виден, как век настоящей свободы.

Оригинал статьи

Перевод: Наталия Афончина

Редатор: Владимир Золоторев