В последнее время крупные технологические компании и компании, занимающиеся социальными сетями часто обвиняются в цензуре. Мысль о том, что эти компании являются частью грандиозного, целенаправленного, но невидимого мирового порядка, или что им приказывают определять победителей и проигравших на рынке идей, несомненно, удобна. Однако, такая интерпретация весьма опасна, так как может привести к неверным политическим решениям. Такие поспешно сформированные нарративы не в состоянии предложить решения сложной проблемы.

Будучи частными компаниями, предприятия, занимающиеся социальными сетями, имеют право регулировать доступ к своим услугам и определять контент по своему усмотрению, независимо от того, насколько крупными или влиятельными они становятся. Утверждение о том, что при достижении некоего произвольного количества пользователей или учетных записей, уровня рыночной капитализации или при достижении какой-либо другой произвольной метрики владелец теряет неограниченное право на использование или распоряжение собственностью глубоко ошибочно. С другой стороны, учитывая политическое давление (выражающееся, например, в угрозах антимонопольных проверок), крупные технологические компании и компании, занимающиеся социальными сетями, могут рассматриваться как неотъемлемые правительственные придатки или аксессуары. Стремление к примирению с государственными интересами является причиной того, что крупные фирмы, такие как Facebook или Google, применяют политики, которые функционально расширяют государственную власть.

Пандемия прошлого года, как и все остальное, что происходило в то время, была очень политизирована. Поэтому решение руководителей социальных сетей о запрете определенной информации и продвижении другой неизбежно вызвало бурю обвинений в предвзятости и в заговоре. Тот факт, что соцсети запрещали определенную информацию действительно имеет место, поскольку в то время господствовало мнение, что новая информация не должна влиять на жесткую позицию безопасности. Обвинения же в заговоре просто абсурдны.

Даже среди тех, кто считал действия соцсетей заговором предполагаемые решения проблемы растущего влияния правительства, Big Science и “основных средств массовой информации” на биг тех и социальные сети (которые, следует отметить, в некоторых кругах рассматриваются как часть средств массовой информации) были неадекватными с точки зрения достижения целей. Обсуждались принудительные изъятия активов, новые формы лицензирования, принудительное включение в контент оппозиционных взглядов, огромные штрафы и уголовное преследование руководителей. Каждое из этих решений имеет сомнительную эффективность и создает новые проблемы. И лишь на периферии этих дебатов были предложены более ориентированные на рынок формы воздействия, включая кампании по побуждению массового бегства с преступных платформ, а также предпринимательскую активность активистов.

Уйти с платформ, на которых пользователи проводили много времени, для многих не так просто, как сменить торговую марку кукурузных хлопьев. Социальные сети — это не только способы общения, но и архивы жизненного опыта. После многих лет использования учетные записи в социальных сетях могут содержать значительное количество сентиментальных элементов, включая истории и фотографии. Для других, сколь бы неприятной ни была политическая пристрастность платформы, возможность общаться с специализированными, часто расположенными далеко друг от друга сообществами перевешивает неудобства.

Предпринимательство активистов, направленное на создание конкурентоспособных альтернатив существующим социальным сетям и технологическим предприятиям, также проблематично. Преимущество платформ, созданных первопроходцами значительно и оно оставляет выскочкам гораздо больший “медиа”, чем “социальный” компонент. Судьба Parler, который пытался конкурировать с Twitter, но оказался в тисках технологических пандусов, символизирует еще одну проблему: сложность поиска рыночных альтернатив в отрасли с многочисленными сложными связями и зависимостями.

Однако, никакое из этих решений не касается сути проблемы. Правильный вопрос в свете растущего влияния биг теха и его кооптации политическими силами: как эти фирмы стали такими большими и так быстро? Соответственно, почему конкуренция — столь эффективная в снижении цен и увеличении ассортимента доступных продуктов и услуг в других отраслях и секторах — кажется совершенно неэффективной в отношении социальных сетей и больших технологий? В тех немногих местах, где рассматривался этот вопрос, достоверных ответов тоже не появилось. “Сетевые эффекты” описывают, как данная социальная сеть становится популярной и почему выбранный контент становится вирусным, но не объясняют, почему возникла олигополия. Объяснение, которое сводится к тому, что несмотря на жалобы, крупнейшие и наиболее авторитетные фирмы хорошо обслуживают своих клиентов тоже неудовлетворительно. Если бы все сводилось только к этому, у техногигантов все равно существовали бы небольшие конкуренты. В чем состоит причина того, что небольшая горстка технологических фирм закрепилась на вершине до такой степени, что стала практически недосягаемой даже для хорошо финансируемых конкурентов? В чем причина того, что рыночная капитализация этих фирм в некоторые моменты превышала 1 триллион долларов, и того, что они становились все более политически однородными?

Основной ответ: патенты. (Более точный ответ — “патенты и другие формы интеллектуальной собственности, а также привычный образ мышления, связанный с этой концепцией”.)

Отвлечемся на мгновение от биг теха и социальных сетей. Администрация Байдена недавно решила поддержать отказ Всемирной торговой организации от защиты интеллектуальной собственности (ИС) на вакцины против Covid-19, вызвав волну похвалы со стороны левых политических сил и презрения со стороны правых. Аргументы против отмены патентов и других средств защиты этих инноваций были как будто бы взяты прямо из пособия по И.С.: фирмы, как утверждается, не будут вкладывать средства в длительные, дорогостоящие и ненадежные исследовательские программы без гарантированной в течение определенного периода времени прибыли. Без какой-либо формы ограниченной во времени монополии, чисто умозрительные исследования будут исключены. Ни одна фирма или изобретатель-одиночка не возьмется за длительное экспериментальное предприятие, если существует вероятность того, что в случае успеха их идея может быть немедленно скопирована или улучшена конкурирующей организацией.

Этот аргумент апеллирует к инстинктам безопасности и алчности, но терпит крах при ближайшем рассмотрении. Множество технологиеских прорывов в истории случилось несмотря на отсутствие защиты со стороны правительства: компьютеры, пенициллин, рентгеновские лучи. Замечательная статья 2012 года показывает, что из 8000 американских и британских инноваций, представленных на Всемирных выставках в период с 1851 по 1915 год, большинство не было защищено патентами. Примеров помимо этого предостаточно.

Это эмпирика. Экономическая теория, которая поддерживает патентную защиту, также ненадежна: она утверждает, что открытия и инновации, сделанные с большим трудом, и требующие больших затрат, после своего опубликования неисключаемы и неконкурентны по своей природе. С этой точки зрения новое знание похоже на общественное благо. Если инновации легко копировать, то это означает, что существует провал рынка, вследствие которого создатели будут воздерживаться от исследования определенных областей без разумной вероятности возмещения затрат, понесенных в процессе изобретения.

Но это, на самом деле, полная чушь. Термин “интеллектуальная собственность” подразумевает редкость, и то, что идей не так уж и много. (Если вы сомневаетесь в этом, посетите четыре или пять художественных музеев в разных местах мира.) На самом деле, все обстоит как раз наоборот; концепции и постулаты, рожденные умом, можно бесконечно повторять. Они есть у каждого человека, в каждый момент времени, в любом месте на Земле, где есть люди. Как пишет Стефан Кинселла

Если вы скопируете книгу, которую я написал, у меня все еще будет оригинальная (материальная) книга, и у меня все еще “есть” набор слов, из которых состоит книга. Таким образом, авторские работы не являются редкими в том же смысле, что и участок земли или автомобиль. Если вы возьмете мою машину, у меня ее больше не будет. Но если вы “возьмете” черновик книги и сделаете из нее свою физическую книгу, у меня все равно останется моя собственная копия. То же самое верно и для изобретений, и для любого “паттерна” или информации, которую они создают. Как писал Томас Джефферсон — который сам был изобретателем, а также первым патентным экспертом в США: “Тот, кто получает от меня идею, получает инструкции, не умаляя моих; так же, как тот, кто зажигает свечу от моей, получает свет, не омрачая меня”. Поскольку использование другими моей идеи не лишает меня возможности использовать ее, конфликт из-за ее использования невозможен; идеи, следовательно, не являются кандидатами на право собственности… Явление редкости не распространяется на идеи.

Как отмечалось ранее, это относится не только к патентам, но и к другим формам интеллектуальной собственности: товарным знакам, авторским правам и т. д. Помимо негативных последствий от созданных государством монополий вроде стремления к получению ренты, существуют и другие неблагоприятные последствия режима интеллектуальной собственности: затяжные правовые споры, дорогостоящие судебные разбирательства, замедление распространения знаний, искажение рыночных структур и патентный троллинг.

Соответствует ли наш набросок фактам?

Только в 2019 году Facebook получил 989 патентов, что на 64 процента больше, чем в 2018 году… В 2014 году Facebook было выдано 279 патентов… Патенты иллюстрируют тот факт, что Facebook усердно тратит деньги на исследования и разработки с ожиданием прибыли в будущем… в этом он похож на конкурентов Apple и Amazon, которые пытаются опередить технологические тенденции…. Большинство патентов Facebook относились к таким областям, как обработка данных и их передача, но 169 патентов относились к категории оптических элементов. Они были связаны с гарнитурами виртуальной реальности.

Из компаний, получивших наибольшее количество патентов в США в 2020 году, Apple (2791), Amazon (2244) и Google (1817) входят в 20-ку лидеров. Большинство других фирм в высших рейтингах тоже хорошо знакомы: IBM (# 1 лауреат), Ford, AT&T, Dell и Halliburton.

Глядя на этот список, неизбежно задаешься вопросом, насколько эти крупные предприятия заслуживают тех похвал, которую они иногда получают за коммерческую изобретательность. Действительно ли эти “голубые фишки”, занимающие видное место в основных индексах фондовых рынков, создают новые и более совершенные способы производства и предоставления продуктов и услуг? Или вместо этого значительная часть этих предприятий просто объединяет предоставляемые государством правовые средства защиты вокруг существующих способов ведения дел, чтобы держать выскочек в страхе? (Сам факт существования правовой стратегии, основанной на “оборонительных патентах”, весьма поучителен.)

Несомненно, весьма захватывающе полагать, что существуют зловещие, темные силы — секретные правительственные встречи между спецслужбами и фирмами, занимающимися социальными сетями, для согласования политик и постепенного осуществления Total Control (™) — но более умеренный подход предполагает гораздо более разумные выводы. Крупные технологические компании имеют доминирующее положение благодаря системе легальных монополий, порождаемой законами об интеллектуальной собственности, что благодаря антимонопольному законодательству и законам об обычных перевозчиках приводит к квазисимбиотическим отношениям с правительством. Это все, что требуется для понимания причин подъема биг теха и это все, на чем должны быть основаны средства, с помощью которых можно решить эту проблему.

Социальные сети и в целом биг тех были бы гораздо менее привлекательной целью для кооптации со стороны правительства, если бы вместо двух или трех крупных фирм было бы восемь, 12 или более таких организаций. Опасения по поводу карательных мер регулирования и, как следствие, стремление умиротворить политических деятелей уменьшатся в условиях более конкурентной рыночной среды социальных сетей. Обвинение в “цензуре”, так часто выдвигаемое против крупных технологических компаний, было бы, как и сегодня, неуместным описанием решений, касающихся отбраковки контента, но влияние этого выбора будет уменьшено в мире, где идеи текут так же свободно и легко, как и необоснованные сказки про интриги.

В отсутствие защиты от конкуренции со стороны государства — которая проистекает из правовой теории, рассматривающей идеи как пастбища (на которых пасутся адвокаты) — конкуренция была бы намного выше, лидеры отрасли сменялись бы чаще и было бы меньше всего, что связано с санкционированной государством концентрацией бизнеса. Предположение о том, что инновации остановятся без гарантированного вознаграждения, дискредитируется даже при самом поверхностном рассмотрении прогресса человечества. Свободные люди со свободным умом, торгующие своими товарами на свободных рынках, редко испытывают недостаток новинок.

Оригинал статьи

Перевод: Наталия Афончина

Редактор: Владимир Золоторев