Статья была впервые опубликована в журнале «The Review of Austrian Economics», 1994, том 7, №2, с. 75–90, под названием «The Consumption Tax: A Critique» («Налог на потребление: критический отзыв») в качестве ответа на призыв Алана Гринспена к введению налога на потребление.

Мнимое превосходство подоходного налога

Ортодоксальная неоклассическая экономическая теория долгое время твердит, что, с точки зрения самих налогоплательщиков, подоходный налог «лучше» акцизного налога на определенные формы потребления, поскольку, в дополнение к изъятию дохода (совокупный размер такого изъятия принимается равным в обоих случаях), акцизный сбор помещает существенную налоговую нагрузку на конкретный объект потребления. Таким образом, в дополнение к совокупно изъятой сумме денег, акцизный налог искажает и деформирует паттерны распределения расходов и ресурсов, сложившиеся в соответствии с потребительскими предпочтениями. И, в попытке придать этому тезису крепкий научный флер строгой геометрии, на свет извлекаются кривые безразличия.

Как и во многих других случаях, когда экономисты торопятся оценить образ действия как «хороший», «превосходный» или «оптимальный», предположение о ceteris paribus, то есть о том, что «все прочие условия остаются равными», которое лежит в основе этих оценок (например, в этом случае — утверждение, что уровень совокупно изъятого дохода одинаков), не всегда соответствует действительности. Так, по политическим или иным причинам, но тем не менее вполне возможным является то, что сумма совокупно изъятого дохода в результате применения одной формы налогообложения не будет равна сумме совокупно изъятого дохода в результате применения другой его формы. Сама природа конкретного налога может определять, больше или меньше денег могут быть изъяты с его помощью. Предположим, например, что все существующие налоги отменены, а сумму совокупно изымаемого дохода планируется оставить на том же уровне за счет нового подушного налога, который предусматривает обязанность каждого жителя США вносить в казну одинаковую сумму средств для содержания правительственной системы на федеральном уровне, на уровне штатов, и на местном уровне. Это значит, что текущий совокупный доход правительственной системы США, который оценивается в $1,38 триллион (точные цифры в данном случае не важны), нужно было бы поделить примерно на 243 миллиона людей. То есть каждый мужчина, каждая женщина и каждый ребенок страны должны были бы ежегодно выплачивать правительству по $5 680 (в 2014 году это было бы $5,8 триллиона, 321,2 миллиона, и $18 000 соответственно — прим. ред.). У меня огромные сомнения в собираемости подобных сумм налога властями, какими полномочиями ни вооружали бы они свое Налоговое управление (IRS). Это наглядный пример того, каким чудовищно ошибочным может быть начальное предположение о «равности прочих условий».

Но вот более важный, хоть и менее яркий, пример этого. До Второй мировой войны, Налоговое управление взимало причитающееся за предыдущий год с каждого налогоплательщика единовременно, одним платежом, ежегодно 15 марта (позже многострадальным налогоплательщикам даровали месяц отсрочки). Но во время войны, с целью обеспечения более легкого и спокойного сбора намного больших сумм налогов для финансирования военной экономики, федеральное правительство воплотило в жизнь план, предложенный вездесущим Бердсли Рамлом, руководителем крупнейшей сети розничной торговли “R.H. Macy.”, и технически внедренный ярким молодым экономистом из Министерства финансов Милтоном Фридманом. Этот план, как все мы прекрасно помним, принуждал каждого работодателя к ежемесячной бесплатной работе по изыманию подоходного налога из оплаты труда своих работников, и передаче изъятого в казну. В результате налогоплательщикам больше не нужно было каждый год раскошеливаться на налог в виде единовременно выплачиваемой суммы. Все и каждый уверяли нас, что эти новые налоговые удержания у источника выплат были вызваны исключительно военной необходимостью, и исчезнут с наступлением мира. Дальнейшее, увы, уже история. Но речь о том, что никому не придет в голову воображать, что и без такой схемы удержания можно будет собирать подоходный налог на таком же высоком уровне, что и сейчас.

Таким образом, причина, по которой экономист не может утверждать безусловное превосходство подоходного или любого другого налога с точки зрения налогооблагаемого, состоит в том, что размер совокупно изъятого дохода часто является функцией от вида применяемого налога. Кроме того, казалось бы, по мнению налогооблагаемого, чем меньше у него изымают, тем лучше для него. Даже анализ кривых безразличия подтвердит это утверждение. Вряд ли кто пожелает заявить, что облагаемый налогом расстраивается по поводу того, как мало налога его просят уплатить — ведь этот расстроенный человек всегда может легко исправить дело, вручив добровольный презент ошеломленным, но счастливым налоговым органам.¹

Второй непреодолимой проблемой для экономиста, вещающего о предпочитаемом налогооблагаемыми виде налогов, является возможное наличие у этих налогоплательщиков своей субъективной оценки формы налогообложения, вне зависимости от общей суммы, которая изымается. Даже если суммы налога А и налога Б, изымаемые у него, являются одинаковыми, у него могут быть очень разные субъективные оценки процессов этих двух форм налогообложения. Для примера, вернемся к сравнению подоходного и акцизного налогов. Подоходный налог взимается в ходе принудительного, даже грубого, исследования всевидящим и всемогущим Налоговым управлением практически каждого жизненного аспекта каждого налогоплательщика. Кроме того, каждый плательщик обязуется законом вести точный учет своих доходов и (налоговых) вычетов, а потом старательно и честно заполнять, и предоставлять те самые формы, с помощью которых на него накладывается обязательство платить эти налоги. Акцизный же сбор, скажем, с продажи виски или билетов в кино, бесцеремонно вторгнется не в чьи-то жизни и доходы, а лишь в объемы продаж кинотеатров и винных магазинов. Осмелюсь предположить, что, оценивая «превосходство» или «несовершенство» различных видов налогообложения, даже самый убежденный алкоголик или киноман с большим удовольствием заплатит намного более высокую цену за виски или билет в кино, чем могут предположить экономисты-неоклассики, лишь бы только избежать вмешательства в свою жизнь длинной руки Налогового управления.²

Виды налога на потребление

В течение последних нескольких лет многими экономистами, в частности консерваторами, якобы приверженцами свободного рынка, продвигается старинная идея налога на потребление, в противоположность налогу подоходному. Прежде чем перейти к критике идеи замены подоходного налога налогом на потребление, необходимо отметить, что текущие предложения в пользу налога на потребление не доставят налогоплательщикам душевного ликования от искоренения Налоговой службы. Потому что, хотя подобные дискуссии и ведутся в формате «или… или», различные предложения по этому поводу на самом деле сводятся к добавлению нового налога на потребление к существующему массивному арсеналу инструментов налоговой власти. Заметив, что изъятия подоходным налогом в настоящий момент уже достигли возможных в политическом плане пределов, наши налоговые консультанты и теоретики предлагают правительству новое сияющее орудие налогообложения. Или, вспоминая бессмертные слова Жана-Батиста Кольбера — образцового экономического эксперта на службе абсолютизма — задача налоговых органов состоит в том, чтобы «ощипать гуся, получив максимум перьев с минимумом шипения». Гусями, естественно, являемся мы, налогоплательщики.

Но давайте рассмотрим предложение по поводу налога на потребление с наибольшей возможной благожелательностью, и представим, что речь идет о полной замене подоходного налога, с тем, чтобы совокупный изымаемый доход при этом оставался таким же. Первым рассмотрим тот почтенный вид налога на потребление, который не только сохраняет существующий деспотизм Налогового управления, но даже ухудшает его. Этот вариант налога на потребление впервые был предложен Ирвином Фишером.³ Налог Фишера предполагает сохранение Налоговой службы, как и требований детального и достоверного учета, и добросовестной самостоятельной оценки подлежащих уплате налогов. Но он добавляет еще кое-что. В дополнение к отчетам по всем своим доходам и вычетам, каждый налогоплательщик должен бы был сообщать о приросте или сокращении своего капитала (включая наличные деньги) за прошедший год. Тогда базой для налоговой ставки был бы доход минус прирост капитала, то есть чистое потребление. Или, наоборот, если плательщик потратил в течение года больше, чем заработал, базой для налога был бы его доход плюс сумма сокращения капитала, что опять представляло бы собой чистое потребление. Какими бы ни были другие преимущества и недостатки налога Фишера, этот налог сделал бы власть Налоговой службы над каждым отдельным человеком еще большей, поскольку капитал налогоплательщиков, включая наличные средства, исследовался бы так же тщательно, как и их доходы.

Второй предложенный вид налога на потребление — НДС (налог на добавленную стоимость) — предполагает обложение странным иерархическим налогом «стоимости, добавленной» любой фирмой и бизнесом. Тут уже не каждый отдельный гражданин, а каждое предприятие подвергается интенсивному бюрократическому изучению, ибо каждое предприятие будет обязано отчитываться по своим доходам и расходам, уплачивая установленный налог на чистый доход. А это будет служить стимулом искажения структуры бизнеса. Например, будет стимул для внеэкономической вертикальной интеграции, поскольку чем меньше количество операций продажи, тем меньше вменяемый налог. Также, как показывает опыт европейских стран в области НДС, возникнет целая процветающая отрасль, выпускающая поддельные накладные, что даст возможность предприятиям искусственно завышать свои расходы, сокращая добавленную стоимость в отчетах. Конечно же, налог с продаж, при прочих равных условиях, очевидно является как более простым, менее искажающим распределение ресурсов, так и намного менее бюрократичным и деспотичным, чем НДС. НДС и правда не имеет очевидных преимуществ перед налогом с продаж, если только, конечно, плодящаяся бюрократия и бюрократическая власть не считаются преимуществом.

Третий вид налога на потребление — это хорошо известный налог на розничные продажи, взимаемый в виде определенного процента. Из всех видов налога на потребление, налог с продаж определенно имеет существенное преимущество для большинства из нас, поскольку он уменьшает деспотичное влияние правительства на жизнь каждого гражданина, которое явно просматривается в применении подоходного налога, или на деятельность каждого предприятия, как это происходит при использовании НДС. Он не исказит ни структуру производства, как это сделает НДС, ни личные предпочтения, как это делает акцизный налог на отдельные товары.

Давайте теперь поразмыслим о преимуществах и недостатках налога на потребление в сравнении с подоходным налогом, оставив в стороне вопрос бюрократической власти. Во-первых, хотелось бы отметить, что налог на потребление и подоходный налог несут различный философский смысл. Подоходный налог с необходимостью основывается на принципе способности платить, а именно чем больше у гуся перьев, тем больше он готов к ощипу. Принцип способности платить — это буквальное кредо разбойников с большой дороги, которые берут там, где хорошо берется, извлекая максимум из того, что их жертвы готовы снести. Принцип способности платить — это философское воплощение незабываемого ответа Вилли Саттона на вопрос, скорее всего, социального работника психологической службы, о причине, по которой он грабил банки. «Потому что именно там лежат деньги», ответил Вилли.

С другой стороны, налог на потребление можно рассматривать лишь как плату за разрешение жить. Он подразумевает, что человеку не позволено улучшать, или даже просто поддерживать на нормальном уровне свою собственную жизнь, не уплатив государству — и даже не осознав этого — за разрешение на такие свои действия. Поэтому налог на потребление, в его философском смысле, на мой взгляд не является ни на йоту более благородным, или менее бесцеремонным, чем налог подоходный.

Пропорциональность и прогрессивность: кто кого?

Одним из предполагаемых преимуществ налога на потребление, продвигаемого консерваторами, является его практически автоматическая пропорциональность, в то время как подоходный налог может быть, и в принципе есть, прогрессивным. Также утверждается, что прогрессивное налогообложение равносильно грабежу, при котором бедные обирают богатых, тогда как пропорциональность — черта справедливой и совершенной формы налога. Во-первых, налог на потребление, например, предложенный Фишером, может быть абсолютно настолько же прогрессивным, как и подоходный налог. Даже налог с продаж является непрогрессивным в редких случаях. Ведь на практике от налога с продаж освобождаются некоторые товары, такие, как еда, а такие исключения в свою очередь искажают картину личных предпочтений покупателей на рынке, и привносят прогрессивность в налогообложение.

Но является ли прогрессивность такой уж проблемой на самом деле? Представим себе двух людей: один из них зарабатывает $10 000 в год, другой — $100 000 в год. Возьмем две альтернативные налоговые системы: одна будет пропорциональная, а другая — весьма прогрессивная. В прогрессивной системе ставка подоходного налога составляет 1% для того, кто зарабатывает $10 000, и 15% для человека с более высоким доходом. В пропорциональной системе каждый, вне зависимости от размера заработка, платит 30% от своего дохода. При прогрессивном налогообложении человек с низким доходом платит $100 налога в год, а более состоятельный — $15 000, в то время как при якобы более справедливой пропорциональной системе менее состоятельный платит $3 000 вместо $100, тогда как тот, чей доход выше, платит $30 000 вместо $15 000. Впрочем, для более состоятельного гражданина то, что более бедный вносит такой же процент налога, как и он сам, является небольшим утешением, ведь теперь и с него взимают намного больше, чем раньше. Поэтому для богатого утверждение, что «он больше не «обирается» бедным», звучит неубедительно, поскольку теперь он теряет намного больше, чем прежде. Если кто-то решит возразить, что общая ставка налогообложения в приведенном нами примере намного выше в пропорциональной системе, чем в прогрессивной, мы ответим, что дело именно в этом. Против чего в действительности возражают более состоятельные налогоплательщики, так это не против мифического грабежа, совершаемого по отношению к ним «бедняками», а против изъятия у них очень реальной суммы государством. Таким образом, настоящее недовольство состоятельных людей вызвано не тем, что с ними плохо обращаются в сравнении с кем-то другим, но количеством изымаемых из их кармана денег, доставшихся им тяжким трудом. Мы утверждаем, что прогрессивность налогов — это отвлекающий маневр, что реальная проблема, на которой нужно сосредоточить свое внимание — это количество денег, которое каждый гражданин обязан уступать государству.⁴

Государство, конечно же, делит полученные средства среди различных групп, и те, кто заявляет о том, что прогрессивное налогообложение штрафует богатых во имя бедных, аргументирует это, сравнивая доходы налогоплательщиков и тех, кто, в конечном счете, получает часть от щедрот государства. Подобным образом представители чикагской школы утверждают, что налоговая система — это процесс, с помощью которого средний класс эксплуатирует как богатых, так и бедных, тогда как «новые левые» настаивают на том, что налоги — это процесс эксплуатации бедных в пользу богатых. Все эти попытки дают осечку, ибо втискивают в один класс и тех, кто платит государству, и тех, кто получает деньги из его казны. Те, кто платит государству налоги, будь они богачи, среднего класса, или малоимущие, составляют круг людей, совершенно отличный от других представителей тех же классов, которые получают средства от государства, и включают как политиков и бюрократов, так и тех, кому эти члены государственного аппарата оказывают поддержку. Совершенно бессмысленно объединять эти группы воедино. Намного полезнее было бы наконец-то осознать, что налогообложением и госрасходами создается два (и только два) отдельных, враждебных друг другу социальных класса, которые Джон Калхоун очень удачно определил, как «(чистых) налогоплательщиков» и «(чистых) налогополучателей», то есть тех, кто платит налоги и тех, кто с этого живет. С учетом этого я утверждаю, что минимизация нагрузки, которую государство и привилегированные им налогополучатели взваливают на производительные силы, то есть налогоплательщиков, также становится особенно важной.⁵

Проблема налогообложения сбережений

Основным аргументом в пользу замены подоходного налога налогом на потребление является прекращение налогообложения сбережений. Как утверждают его сторонники, налогом на потребление облагается только потребление, а не сбережения. Тот факт, что данное утверждение выдвигается преимущественно свободно-рыночными экономистами, в наши дни — это в основном сторонники экономики предложения, кажется весьма необычным. В конце концов, на свободном рынке каждый сам решает, какую часть своего дохода направить на потребление, а какую сохранить в качестве сбережений. Эта пропорция между потреблением и сбережениями, как учит нас австрийская экономическая теория, определяется индивидуальной нормой временного предпочтения, то есть насколько сильно человек предпочитает потребление сейчас потреблению в будущем. Ведь каждый из нас постоянно распределяет свой доход между текущим потреблением, и сбережениями для инвестирования в товары, которые принесут доход в будущем. И решение каждого о таком распределении основывается на его личном временном предпочтении. Таким образом, утверждать, что налогами нужно облагать только потребление, а не сбережения, означает оспаривать личные предпочтения и индивидуальный выбор на свободном рынке. Другими словами, что они, мол, слишком мало сберегают и слишком много потребляют, и поэтому налоги не должны распространяться на сбережения, а весь груз должен ложиться именно на текущее потребление, а не на будущее. Но это не только бросает вызов свободно-рыночному выражению индивидуального временного предпочтения, но и поддерживает насильственные действия правительства по принудительному изменению выражения этого предпочтения, состоящие в том, чтобы путем принуждения добиться более высокого соотношения сбережений и потребления, чем хотелось бы участникам свободного рынка.

Теперь нам стоило бы задаться вопросом: как сторонники экономики предложения и другие защитники налога на потребление определяют, какие суммы сбережений являются слишком маленькими, а суммы, выделяемые на потребление — слишком большими? Каковы их критерии «слишком маленьких» и «слишком больших», на которых они основывают свое предложение по принудительному изменению личного выбора? А более всего, по какому праву они называют себя сторонниками «свободного рынка», выступая при этом за диктатуру над выбором индивидуумов в таком важном моменте, как соотношение текущего и будущего потребления?

Сторонники экономики предложения считают себя преемниками Адама Смита, и в некотором смысле они правы. Смит (в его случае движимый глубоко укоренившимся кальвинистским чувством враждебности к расточительному потреблению) тоже думал, как с помощью правительства увеличить общественную пропорцию инвестиций к потреблению за пределы желаний свободного рынка. Одним из методов, которые он предлагал, были высокие налоги на расточительное потребление, другим были законы о ростовщичестве, чтобы опустить процентные ставки ниже уровня, который сложился на свободном рынке, и таким принудительным образом направить сбережения и кредиты в руки рассудительных, трудолюбивых, первоклассных заемщиков-предпринимателей, и мимо рук «прожектеров» и «расточительных» потребителей, которые были бы готовы выплачивать высокие проценты. В итоге, своей идеей о призрачном «беспристрастном наблюдателе», которому, в отличие от реальных индивидуумов, все равно, через какое время он получит необходимый товар, Смит продемонстрировал, что он на самом деле считал нулевую норму временного предпочтения идеальной.⁶

Единственный последовательный аргумент, предложенный предпочитающими налог на потребление подоходному налогу, это аргумент Ирвина Фишера, основанный на предложениях Джона Стюарта Милля.⁷ Фишер утверждал, что, поскольку целью любого производства является потребление, и все средства производства — это только промежуточное звено между производством и потреблением, то единственный истинный доход — это потребительские расходы. Отсюда поспешно делается вывод, что поэтому только доходы от потребления, а не то, что обычно называется «доходами», должны подлежать налогообложению.

Точнее говоря, утверждается, что сбережения и потребление на самом деле не симметричны. Все сбережения направлены на то, чтобы больше потреблять в будущем. От потенциального текущего потребления отказываются в обмен на ожидаемое увеличение потребления в будущем. В связи с этим делается вывод, что любая прибыль на инвестированный капитал может восприниматься лишь как «двойной учет» дохода; точно так же, как многократный учет выручки от оптовых продаж, скажем, сухих завтраков «Уитиз» (“Wheaties”), производителем — оптовикам, оптовиками — розничным торговцам, в виде чистого дохода или отгруженной продукции, будет многократным учетом одного и того же товара.

Такое умозаключение верно в части объяснения процесса потребления-сбережения, и весьма полезно для критики традиционного представления о национальном доходе или о статистических данных относительно продукции. Поскольку эти статистические данные тщательно избегают двойного или многократного учета (с целью выхода на общее количество чистого производства), они, тем не менее, без каких-либо оснований, включают в совокупный чистый доход сумму инвестиций во все средства производства, которые являются товарами долгосрочного (более одного года) потребления. Вот вам и яркий пример двойного учета. Таким образом, современная практика нелепым образом исключает из чистого дохода инвестиции предпринимателей в товарные запасы длительностью 11 месяцев, зато включает в него точно такие же инвестиции длительностью 13 месяцев и более. Неоспоримый вывод из этого состоит в том, что оценка социального или национального доходов должна включать в себя только потребительские расходы.⁸

Несмотря на то, что анализ Фишера имеет много достоинств, притягивать за уши вывод о том, что облагать налогами нужно только потребление, а не доход, — непозволительно. Да, сбережения на самом деле приводят к увеличению предложения потребительских товаров в будущем. Но это общеизвестный факт, именно поэтому люди сберегают. Одним словом, рынок все знает о продуктивности сбережений для будущего, и распределяет свои расходы соответственно. И все же, несмотря на свои знания о том, что сбережения приносят им возможность больше потреблять в будущем, почему люди не сберегают все текущие доходы? Очевидно, в силу своего временного предпочтения текущего потребления — потреблению в будущем. Эти временные предпочтения управляют распределением потребления людей между настоящим и будущим. Каждый человек, используя свои «ценностные весы», распределяет свой денежный «доход» (в традиционном понимании) между потреблением и инвестированием, в наиболее желательной для него пропорции. Любое другое распределение его дохода, в любых других пропорциях, уже не так хорошо удовлетворит его потребности и желания, и займет на его ценностной шкале более низкую позицию. Поэтому неправильно утверждать, что подоходный налог накладывает дополнительное бремя на сбережения и инвестиции. Он ухудшает уровень жизни человека, весь целиком, как текущий, так и будущий. Подоходный налог наказывает сбережения в той же мере, что и потребление.

Поэтому анализ Фишера, несмотря на всю свою изощренность, полностью разделяет предубеждение прочих сторонников налога на потребление против добровольных, свободно-рыночных решений людей о распределении средств между потреблением и инвестированием. Его доводы придают больше значения сбережениям и инвестированию, чем это делает рынок. Налог на потребление действует так же искажающе в отношении добровольных временных предпочтений и рыночного распределения средств, как и налог на сбережения. В большинстве, а то и во всех прочих вопросах рыночных отношений, сторонники свободного рынка понимают, что рыночное распределение всегда, как правило, оптимально с точки зрения удовлетворения желаний потребителей. Почему же они так часто делают исключение для распределения средств между потреблением и сбережением, отказываясь признавать рыночные нормы временного предпочтения?

Возможно, ответ заключается в том, что экономисты подвержены искушениям так же, как и все остальные. Одним из таких искушений является желание громко призвать — тебя, его и еще того парня — к более интенсивному труду, к большей экономии и большему инвестированию, улучшив таким образом и уровень жизни призывающего, как в настоящем, так и в будущем. Логические следующее искушение — позвать жандармов, чтобы они поспособствовали исполнению такого желания. Как бы мы ни назвали эти искушения, экономическая наука не имеет с ними ничего общего.

Облагать налогом только потребление невозможно

Подвергнув сомнению достоинства цели обложения налогом только потребления, и освобождения сбережений от налогов, мы переходим к отрицанию самой возможности достижения подобной цели. Мы утверждаем, что налог на потребление волей-неволей обязательно трансформируется в подоходный налог, а, следовательно, и налог на сбережения. Другими словами, даже если мы захотим обложить налогом только потребление, но не доход, мы не сможем этого сделать.

Возьмем сперва план Фишера, согласно которому сбережения достаточно однозначно, на первый взгляд, освобождаются от налога, а облагается только потребление. Некий мистер Джонс зарабатывает $100 000 в год. Его временные предпочтения состоят в том, чтобы тратить 90% своего дохода, а оставшиеся 10% — откладывать или инвестировать. Таким образом, он потребляет $90 000 в год, и откладывает-инвестирует $10 000. Допустим, правительство обложило налогом доход мистера Джонса по ставке 20%, а его временные предпочтения остались теми же. Соотношение между его потреблением и сбережениями останется такое же, 90:10. И теперь после обложения налогом его общий доход составит $80 000, а сбережения и инвестиции — $8 000 в год.⁹

Предположим теперь, что правительство ввело не подоходный налог, а последовало схеме Ирвина Фишера, и обложило ежегодным 20%-м налогом потребление мистера Джонса. Фишер утверждал, что такой налог будет взиматься только из суммы потребления, и не отразится на сбережениях Джонса. Однако, это утверждение неверно, поскольку все сбережения-инвестиции Джонса определяются исключительно возможностью его будущего потребления, которое будет облагаться налогом точно так же. Поскольку будущее потребление будет облагаться налогом, предположительно по такой же ставке, как и текущее потребление, вывод о том, что сбережения в конечном счете как-либо освобождены от налогов, или их владелец чем-то поощрен, является ошибочным. Поэтому никаких предпочтений в пользу сбережений и инвестиций благодаря налогу на потребление у Джонса не возникнет.¹⁰ В целом, любая уплата налогов правительству, будь то на потребление или подоходного, непременно уменьшит чистый доход мистера Джонса. А поскольку его временные предпочтения остаются прежними, он будет сокращать и свое потребление, и сбережения — пропорционально. Сумма налога на потребление будет постепенно приближаться к нижней границе ставки подоходного налога. Если мистер Джонс по-прежнему тратит 90% своего чистого дохода на потребление, а 10% откладывает или инвестирует, его чистый доход сократится на $15 000 вместо $20 000. Теперь он будет потреблять на сумму $76 000, а откладывать или инвестировать на сумму $9 000. То есть, налог на потребление, взимаемый с мистера Джонса в размере 20%, становится эквивалентным 15% подоходного налога на его доход, а уж соответствующую пропорцию между его потреблением и сбережениями он организует самостоятельно.¹¹

Еще в начале этой статьи мы говорили о том, что, несмотря на искажающее влияние акцизного налога, отклоняющего ресурсы от множества желанных для потребителя товаров, это вовсе не значит, что мы можем рекомендовать такую альтернативу, как подоходный налог. Но как насчет общего налога с продаж, если предположить, что существует политическая возможность взимать его без каких-либо исключений для отдельных товаров и услуг? Разве не будет такое налоговое бремя ложиться лишь на потребление, а не на доходы?

Во-первых, налог с продаж столкнется с теми же проблемами, что и налог на потребление Фишера. Поскольку будущее и текущее потребление будут облагаться налогом в равной степени, налогоплательщики будут подстраиваться таким образом, что будет сокращаться потребление и будущее, и текущее. Но помимо этого, у налога с продаж есть дополнительное осложнение: общепринятое допущение о том, что налог с продаж можно без труда переложить на потребителя, абсолютно ошибочно. На самом деле налог с продаж невозможно «переложить»!

Вдумайтесь: все цены определяются взаимодействием предложения — существующего запаса товаров для продажи, и планами потребителей относительно спроса на эти товары. Если правительство установит общий налог 20% на все розничные продажи, то все ритейлеры понесут дополнительные 20% затрат на реализацию товаров. Но могут ли они повысить цены для того, чтобы покрыть эти издержки? В любой момент времени каждый продавец стремится установить цену на уровне, максимизирующем его чистый доход. Если продавец может просто переложить на покупателя увеличение издержек в размере 20%, то зачем ему для этого ждать введения налога с продаж? Цены уже сейчас находятся на уровне с наивысшим чистым доходом для каждого предприятия. Поэтому любое увеличение издержек ляжет на плечи предприятия, и не может быть переложено на потребителей. Другими словами, введение налога с продаж не повлияло на запасы товаров, доступных потребителям, так как товар уже произведен. Кривые спроса не изменились, и для их изменения нет никаких причин. А раз предложение и спрос остались на том же уровне, то и цена тоже не изменится. Если посмотреть на ситуацию с точки зрения спроса и предложения денег, что помогает определить общий уровень цен, то и здесь предложение денег не изменилось, как и нет причин предполагать изменения в спросе на наличность. Следовательно, уровень цен не изменится.

Тут можно возразить, что, хоть повышение цен и не может произойти мгновенно, это может случиться позднее, когда у владельцев производственных факторов и ресурсов появится возможность уменьшить предложение. Это действительно так в случае избирательных акцизных налогов, которые в долгосрочном периоде могут быть «перемещены вперед» путем уменьшения задействованных ресурсов, скажем, в спиртовой индустрии, и их перемещения в другие, не облагаемые налогом отрасли. Спустя какое-то время цена на алкогольные изделия может вырасти на сумму налога с продаж алкоголя, но только если уменьшится будущее предложение, то есть запас алкогольной продукции, доступный для продажи в будущем. Но такой «перенос» налога на потребителей уж никак не назвать «безболезненным и быстрым повышением цен для потребителей»; его можно осуществить только в долгосрочном периоде, и только посредством уменьшения общего количества товара.

Однако, бремя налога с продаж таким способом переложить нельзя, ибо ресурсы в этом случае не могут спастись путем их перемещения из спиртовой индустрии в какую-нибудь другую, как в случае акцизного налога. Мы предполагаем, что налог с продаж является общим и унифицированным, поэтому избежать его ресурсы могут только одним способом — простоем. Следовательно, нельзя утверждать, что налог с продаж будет переложен вперед в долгосрочном периоде, ибо для этого необходимо, чтобы все товарные запасы снизились примерно на 20% (в зависимости от эластичности). Общие товарные запасы уменьшатся, а следовательно цены вырастут, только в той относительно скромной мере, в которой рабочие, видя увеличение альтернативной стоимости свободного времени благодаря уменьшению зарплат, покинут ряды работающих, и предадутся досугу (или в общем случае, сократят количество рабочих часов).¹²

Конечно же, в долгосрочном периоде (и это не очень долгий период) предприятия розничной торговли не смогут полностью покрыть издержки налога с продаж — они же не бездонные источники богатства, готового к конфискации. Когда эти предприятия несут убытки, кривые их спроса — сперва на все промежуточные товары, а потом и на все факторы производства — резко сдвинутся вниз, и эти падения в расписании потребностей быстро отразятся на всех конечных факторах производства: трудовых ресурсах, земле и доходе от процентов. А поскольку заработок от процентного дохода всех предприятий определяется общественным временным предпочтением, то он более устойчив, и падение кривых спроса сосредоточится преимущественно на двух конечных факторах производства: земле и рабочей силе.

Таким образом, якобы очевидное и трезвое мнение о том, что налог с розничных продаж будет быстро переложен вперед на потребителя, является полностью ошибочным. Наоборот, в первую очередь этот налог ударит по чистому доходу предприятий розничной торговли. Их огромные убытки приведут к быстрому снижению кривых спроса земельных и трудовых ресурсов, перемещая воздействие назад — к падению тарифов заработной платы и стоимости аренды земли. Поэтому вместо того, чтобы переместиться быстро и безболезненно «вперед» на плечи покупателей, налог с розничных продаж будет в течение продолжительного периода сдвигаться «назад», отражаясь на доходе рабочих и землевладельцев. И снова мы видим, как рыночные процессы превращают налог якобы на потребление — в налог на доходы.

Такое настойчивое акцентирование на «переносе вперед», и игнорирование «переноса назад» при рассмотрении экономических явлений происходят по причине пренебрежения теорией ценности австрийской школы, и ее однозначным выводом о том, что рыночная цена определяется только взаимодействием, с одной стороны — уже существующих товарных запасов, а с другой — субъективной полезностью и планами спроса на этот товар потребителей. Поэтому кривая предложения на привычной для нас диаграмме спроса и предложения должна быть вертикальной прямой. Стандартно наклоненная вперед маршалловская кривая предложения неправомерно включает и временное измерение, а поэтому не может взаимодействовать с «моментальным снимком» кривой рыночного спроса. Кривая Маршалла поддерживает иллюзию о том, что увеличение издержек может повышать цены непосредственно, а не только лишь косвенно, через снижение предложения. И хотя относительно акцизного налога на определенные товары, где можно использовать частичное равновесие, мы можем прийти к тем же выводам, что и маршалловский анализ кривых спроса и предложения, то для общего налога с продаж он не работает.

Заключение: сумма налога или вид налога?

В заключение хотелось бы отметить, что слишком много внимания сконцентрировано на форме, видах налогообложения, и слишком мало — на общей сумме налогов. В результате мы вязнем в постоянных спорах о разновидностях налогов, и не уделяем внимания гораздо более существенному вопросу: а какого именно размера часть общественного продукта должна быть выкачана из карманов производителей? Какую долю дохода производители могут оставить себе, а какую долю доходов и ресурсов у них нужно принудительно изъять в пользу не-производителей?

Особенно странным выглядит то, что движение этой неверной тропой на протяжении последних лет возглавляют экономисты, которые с гордостью именуют себя сторонниками свободного рынка. Например, именно подобные якобы сторонники свободного рынка разрабатывали и пропагандировали Закон о налоговой реформе 1986 года. Предполагалось, что эта радикальная реформа «упростит» наши подоходные налоги. В результате, конечно же, все было настолько «просто», что даже у Налогового управления, не говоря уже о целой армии специалистов по налоговому праву и налоговых бухгалтеров, возникли большие трудности с пониманием смягченных требований нового закона. Более того, во всех маневрах, предшествующих принятию Закона о налоговой реформе, эти экономисты руководствовались стандартом настолько, как им казалось, самоочевидным, что он не нуждался ни в какой мотивировке, состоящем в том, что итоговый результат всех налоговых изменений должен быть «бюджето-нейтральным». Однако они так и не рассказали нам, чем же так хороша нейтральность в отношении «доходов бюджета». И, конечно же, верность этому стандарту полностью исключила из повестки обсуждений важнейший вопрос относительно общего количества налогового дохода.

Еще более вопиющей была ранняя доктрина, созданная другой группой якобы приверженцев свободного рынка — сторонниками экономики предложения. В своей оригинальной трактовке кривой Лаффера (трактовке, ныне покоящейся на свалке истории) сторонники экономики предложения утверждали, что налоговая ставка, максимизирующая налоговые поступления, является «добровольной», и что именно к ней необходимо усердно стремиться. При этом никогда не упоминалось, в каком смысле такая ставка является «добровольной», и вообще каким невообразимым образом концепцию «добровольности» можно применить к характеристике налоговой ставки, и налогообложению как таковому. О том, почему все мы должны считать максимизацию доходов правительства верхом совершенства, эти сторонники экономики предложения в их лафферистской ипостаси рассказывали еще меньше. А ведь, казалось бы, именно минимизация государственного мародерства частного сектора несомненно должна быть немножко больше по душе сторонникам свободного рынка.

Обратимся к словам Жана-Батиста Сэя (чей вклад в экономическую теорию значительно больше, чем лишь одноименный закон), чтобы его реалистичный и истинно свободно-рыночный подход облегчил наши страдания. Сэй не питал иллюзий ни по поводу добровольности налогообложения, ни относительно производства продуктивных услуг расходами правительства. Как он отметил о налогообложении, «правительство требует от плательщика уплаты деньгами какого-нибудь налога. Чтобы удовлетворить сборщика налога, плательщик меняет на деньги продукты, которыми он располагает, и эти деньги вручает правительственному чиновнику».

Далее государство тратит эти деньги на собственные нужды, и «…наконец эта ценность потребляется, с этого именно момента часть богатства, вышедшая из рук плательщика налога, уничтожается, разрушается».

Обратите внимание на то, что (как и Калхоун позже) Сэй видит результат процесса налогообложения: создание двух конфликтующих классов, класса плательщиков налогов и класса собирателей налогов. Не будь налогов, налогоплательщик потратил бы свои средства на собственное потребление. Но в действительности, «удовлетворение от этого потребления получил не плательщик налога, а государство».

Далее Сэй переходит к разоблачению распространенного мнения о том, «что ценность, платимая обществом за общественные услуги, возвращается ему в другой форме… что все, что получают правительство и его агенты, они восстанавливают тем, что сами расходуют».

«Но это ошибка, и ошибка тем более вредная по своим последствиям, что повлекла за собой страшные расхищения, совершенные без всякого угрызения совести», гневно заявляет Сэй.

Напротив, утверждает он, «ценность, доставленная плательщиком налога, передана им даром; правительство воспользовалось ею, чтобы купить труд, предметы потребления, продукты — одним словом, то, что имеет такую же ценность».

Далее Сэй разоблачает «ошибочный и опасный вывод» экономистов о том, что государственные расходы увеличивают благосостояние. «Если бы такие принципы высказывались только в книгах и никогда не действовали на практике, то еще можно было бы оставаться спокойным и равнодушно смотреть на них как на множество других являющихся в печати заблуждений», пишет он с горечью.

Но, к сожалению, этими принципами «руководствуются на практике люди, которые облечены властью и могут поддержать такие заблуждения и бессмыслицы силой штыков и пушек».¹³ Таким образом, налогообложение для Сэя — это «переход части национального продукта из рук граждан в руки правительства с целью обеспечения общественного потребления государственных расходов… Фактически, это груз, возложенный правящими силами на плечи людей в виде индивидуальных или корпоративных налогов… с целью снабжения такого потребления, которое само правительство сочтет нужным осуществить за счет населения.¹⁴

При этом налогообложение для Сэя — не просто игра с нулевой суммой. Обременяя производителей, отмечает он, налоги в долгосрочной перспективе наносят ущерб самому производству. «Налогообложение лишает производителей продукции, из которой они, действуя на свое усмотрение, могли бы извлечь личное удовлетворение, или же использовать ее для получения дохода… Таким образом, изъятие продукта с необходимостью снижает, а не увеличивает, производительность», заключает Сэй.

Рекомендации Ж.-Б. Сэя по поводу налоговой политики являются кристально ясными, и полностью следуют положениям как его экономического анализа, так и данной статьи: «Наилучшая программа [общественных] финансов — это тратить как можно меньше; а наилучший налог всегда тот, который собирает наименьше».

Примечания

Мюррей Н. Ротбард(1926–1995) был представителем австрийской экономической школы, основоположником современного либертарианства и почетным научным сотрудником Института Мизеса. Также, вместе с Лью Роквеллом, он был издателем «Бюллетень Ротбарда-Роквелла», сделав Роквелла своим душеприказчиком.

Перевод Ирина Черных.

Редактор Андрей Сорокин

Книги М. Ротбарда.