Введение

Австрийская экономическая школа — казуально-реалистическая, маржиналистская, субъективистская традиция, основанная Карлом Менгером в 1871 году, — за последние пять десятилетий пережила замечательное возрождение (Vaughn 1994; Rothbard 1995; Oakley 1999; Salerno 1999b, 2002). Австрийская экономическая школа появилась и развивалась в Вене в последние три десятилетия XIX века, до 1920-х проникла в Европу и Северную Америку, а в 1930-х и 1940-х годах пережила период забвения. Однако, благодаря вкладу таких авторов, как Хайек (1948), Мизес (1949), Лахман (1956), Ротбард (1962), Кирцнер (1973) и других, австрийская традиция вновь появилась как организованное движение в 1970-х годах и до сих пор остается важной альтернативой “мейнстримной” традиции неоклассической экономики.

Однако не всегда ясно, что именно отличает Австрийскую школу от других традиций, школ мысли, подходов или движений в экономике и смежных дисциплинах. Как социальное движение, Австрийская школа обладает формальными признаками, которые обычно считаются отличительными чертами школы мысли, такими как собственные учреждения, специализированные журналы, конференции, академические общества и финансовые агентства, а также модели самоцитирования, подчеркиваемые Крейном (1972). Однако здесь меня интересуют не социологические аспекты Австрийской школы, а её основные теоретические доктрины, положения и методы анализа, особенно в их применении к повседневным, обыденным экономическим проблемам. Эти проблемы включают основные вопросы теории цен, теории капитала, денежной теории, теории деловых циклов и теории интервенционизма, которые являются центральными для любого подхода в экономике.

Теория цен — теория ценности, обмена, производства и рыночного вмешательства — это то, что имел в виду Мизес (1933, стр. 214), когда сделал заявление, часто удивляющее современных австрийцев, что австрийская, вальрасовская и джевонсоновская версии маржинализма “различаются только своим способом выражения одной и той же фундаментальной идеи и… разделены больше терминологией и особенностями представления, чем сутью их учений”. Это не слова молодого, восторженного автора, который еще не оценил важные различия между конкурирующими школами мысли; эссе было написано в 1932 году, когда Мизес был зрелым ученым. Хайек, так же, в своем вступлении для Международной энциклопедии социальных наук 1968 года написал, что его (четвертое) поколение Австрийской школы…

…едва ли можно больше рассматривать как отдельную школу в смысле представления особых доктрин. Школа достигает своего наибольшего успеха, когда перестает существовать как таковая, потому что ее ведущие идеалы стали частью общего доминирующего учения. Венская школа в значительной степени достигла такого успеха.

(Хайек, 1968, стр. 52)

Через несколько предложений Хайек выделяет “теорию ценности и цен” как ключевой вклад австрийской школы в современную экономику (признавая, конечно, влияние Маршалла, и, предположительно, Хикса, Аллена и Самуэльсона). Эти утверждения вряд ли могут означать, что Мизес и Хайек, учитывая их значительный вклад в методологию австрийской школы (Мизес 1933, 1962; Хайек 1952 не признавали важные различия между тремя маржиналистскими традициями. Скорее они указывают на то, что и Мизес, и Хайек считали теорию ценности и цен центральной для австрийской традиции, и этот подход в целом разделялся всеми теоретическими экономистами. Учтите, что эссе Мизеса 1932 года фокусируется на различиях между теоретической экономикой и историзмом младшей немецкой исторической школы. Действительно, обычными объектами доктринальной критики Мизеса были историзм, институционализм и другие формы того, что он считал “антиэкономикой”, а не альтернативные версии теоретической экономики (тем более разные направления внутри австрийской школы). В борьбе за теоретическую экономику Мизес считал лозаннскую и британскую неоклассическую традиции своими союзниками. Все три маржиналистские традиции считали теорию ценности, цен, обмена и производства своим центральным ядром.¹

Возможно, именно понимание тесной связи австрийской теорией ценности и цен с мейнстримной экономикой, заставило более поздних комментаторов искать другие отличительные черты австрийской школы. Например, Кляйн (2008, стр. 361) считает хайековское понятие “спонтанного порядка” основным вкладом австрийской традиции, предлагая заменить термин “австрийская”, имеющий специфические исторические и географические коннотации, на “экономику спонтанного порядка” или “экономику Смита-Хайека”. Он утверждает, что австрийская экономика является частью более широкой традиции, включающей ключевых деятелей шотландского Просвещения, французских классических либералов XVIII и XIX веков и мыслителей XX века, таких как Майкл Поланьи.²

Хотя я согласен с Кляйном (2008) в том, что австрийская традиция является частью более широкого либерального движения, я утверждаю, что австрийская экономика, тем не менее, представляет собой особый вид экономического анализа, и что суть австрийского подхода заключается не в акцентах на субъективизм, рыночный процесс (неравновесие) или спонтанный порядок, а в том, что я называю прозаической экономикой — теории цен, теории капитала, денежной теории, теории деловых циклов и теории интервенционизма. Назовем это “жестким ядром” австрийской экономики. Я утверждаю, что это жесткое ядро (1) является самостоятельным явлением, а не просто словесной интерпретацией неоклассической экономики середины двадцатого века; (2) является уникальным фундаментом для прикладного австрийского анализа (политической экономики, социальной теории, управления бизнесом и тому подобного); и (3) является живым, развивающимся корпусом знаний, основанным на классических вкладах прошлого, но не ограниченным ими.³

Другую точку зрения на современное австрийское движение можно найти во влиятельной книге Воун (1994). Характеристика Воун “австрийского возрождения” после 1974 года вызвала несогласие (Гордон 1995; Ротбард 1995; Экелунд 1997; Торнтон 1999). Ее интерпретация первых трех поколений австрийской школы, напротив, не получила особого внимания. Воун характеризует теорию цен Менгера, Бём-Баверка, Мизеса и Ротбарда как основанную на прошлом, непоследовательную и часто ошибочную. Разработки “прозаической” экономики, по ее словам, в основном являются словесной “неоклассической” экономикой, поскольку они сильно зависят от конструкций равновесия; действительно, теория цен Менгера — это теория “не полностью сформировавшегося неоклассического экономиста” (Воун 1994, стр. 19). Уникальный вклад Менгера в австрийскую школу, по мнению Воун (1994, стр. 18-19), заключается в “его многочисленных ссылках на проблемы знаний и невежества, его обсуждениях возникновения и функций институтов, важности формулирования процессов адаптации и его многочисленных ссылках на прогресс человечества”. Эти вопросы, привлекшие значительное внимание во время “австрийского возрождения” 1970-х годов, обсуждаются в книге Менгера 1883 года “Untersuchungen über die Methode der Socialwissenschaften und der politischen Ökonomie insbesondere” (Исследования метода социальных наук с особым упором на экономику). Однако в “Принципах” они практически отсутствуют.

Воун утверждает, что в понимании рынков Менгером и Мизесом существует фундаментальное противоречие, поскольку они одновременно используют теории равновесия и говорят о времени, неопределенности, “процессе” и, в случае Менгера, об институтах. Например, “Человеческая деятельность” Мизеса сочетала “некоторые фундаментальные прозрения Менгера с аппаратом неоклассической теории цен к ущербу для обоих” (Воун 1994, стр. 70).

Я выступаю против такой характеристики Менгера, Мизеса и их современников. Как я покажу ниже, австрийские экономисты от Менгера до Ротбарда были полностью осведомлены о времени, неопределенности, знаниях, ожиданиях, институтах и рыночных процессах. Действительно, их понимание этих вопросов было сложным. Они использовали теории равновесия, но там где это было допустимо. Они четко понимали различие между своим пониманием прозаической экономики и пониманием их коллег-валрассианцев и джевонианцев. Они направляли свои усилия на развитие принципов прозаической экономики не потому, что не осознавали важность знаний, процесса и координации, а потому что рассматривали эти последние вопросы как подчиненные основной задаче экономической науки, а именно построению более удовлетворительной теории ценности, производства, обмена, цен, денег, капитала и интервенционизма.

Центральные темы экономики австрийской школы до 1974 года

До 1974 года основная часть австрийской экономики касалась прозаических экономических тем. Например, “Принципы” Менгера (1871) полностью посвящены вопросам ценности, цен и обмена (плюс небольшой раздел о деньгах). Менгер задумывал “Принципы” как введение к более длинному и всеобъемлющему труду. Планируемое продолжение так и не было написано, но из заметок Менгера мы знаем, что “вторая часть должна была рассматривать ‘проценты, заработную плату, аренду, доход, кредит и бумажные деньги’, третья ‘прикладная’ часть — теорию производства и торговли, а четвертая часть должна была обсуждать критику существующей экономической системы и предложения по экономическим реформам” (Хайек 1934, стр. 69).

Три тома великого трактата Бём-Баверка “Капитал и процент” (1884-1912) в основном посвящены теории капитала и процента, но также включают известные разделы (во втором томе, “Позитивная теория капитала”) о ценности и ценах, вводя подход “предельных пар” в формирование цен. “Социальная экономика” Визера (1914) охватывает более широкий круг вопросов, что характерно для Визера на протяжении всей его карьеры, но все же в основном сосредотачивается на фундаментальных вопросах ценности, обмена, производства, ценообразования факторов и международной торговли. Англо-американские экономисты, находившиеся под влиянием австрийцев, такие как Филип Уикстид, Фрэнк Феттер, Генри Давенпорт и Дж. Б. Кларк, также считали ядром австрийской экономики теорию ценности и обмена, а не знания, ожидания и неравновесие.⁴

Возможно, самым ярким примером приверженности австрийской школы прозаической экономике является книга Ротбарда “Человек, экономика и государство” (1962). Из 12 глав оригинального издания все, кроме двух, сосредоточены на деталях ценности, цен, обмена, капитала, денег, конкуренции и тому подобного. (Глава 1 посвящена методологическим и онтологическим вопросам, глава 12 — теории государственного вмешательства.) Только теории производства посвящены пять глав. Даже если включить сюда “Власть и рынок”, все равно окажется, что книга содержит мало информации о субъективных ожиданиях, обучении, уравновешивании, возникающих порядках и тому подобном. Возможно, по этой причине Воун (1994, стр. 96) утверждает, что трактат Ротбарда “должен был казаться типичному читателю более или менее знакомой экономикой, представленной почти исключительно словами с несколькими спорными определениями и несколькими странными прерывистыми графиками”.

“Человек, экономика и государство” была задумана как более элементарное и систематическое изложение содержания “Человеческой деятельности” Мизеса (1949), которая охватывает более широкий круг философских, исторических и социологических тем (Стромберг 2004). “Человеческая деятельность”, например, начинается с длинных методологических и онтологических разделов и глав о “Времени” и “Неопределенности”. Тем не менее, основная часть книги — 16 глав, составляющих части 3, 4 и 5 — касается основных экономических тем ценности, цены и обмена. То же самое верно, по крайней мере частично, для другого важного вклада в австрийскую экономику, книги Лахмана “Капитал и его структура” (1956). Книга Лахмана включает длинные и проницательные обсуждения ожиданий (глава 2) и “процессного анализа” (глава 3), определяемого как “казуально-генетический метод изучения экономических изменений, отслеживающий эффекты решений, принятых независимо друг от друга несколькими лицами на протяжении времени, и показывающий, как несовместимость этих решений через некоторое время требует их пересмотра” (Лахман 1956, стр. 39).⁵ То, что имеет в виду Лакман здесь, — это постоянная перестройка структуры капитала в экономике — он называет это “перетасовкой” и “перегруппировкой”, — когда фирмы экспериментируют с различными комбинациями капитальных благ. Однако, очевидно, что у Лахмана есть конкретная цель — объяснить последствия гетерогенности капитала для теории производства, экономического роста и делового цикла. Книга сосредоточена не на метатеоретических вопросах, а на экономической теории капитала.

Основным исключением из этого шаблона является Хайек, чьи влиятельные эссе о знании (Хайек 1937, 1945) и конкуренции (Хайек 1948) появились в середине века.⁶ Конечно, репутация Хайека в то время основывалась на его вкладе в теорию денег и делового цикла (см. эссе, собранные в Хайек 2008), и основные интересы Хайека, начиная с его первых работ в конце 1920-х годов до переезда в Чикаго в 1950 году, оставались в области экономической теории в привычном смысле.⁷ Более того, хотя многие участники австрийской школы и ее единомышленники писали на социальные темы, все они рассматривали техническую экономику как сердце менгерианского проекта.

Другой подход можно увидеть в книге О’Дрисколла и Риццо “Экономика времени и невежества” (1985), которая содержит всего несколько ссылок на Менгера и ни одной на Бём-Баверка (кроме главы Роджера Гаррисона о капитале). Книга содержит главы о “Статическом и динамическом субъективизме”, “Знаниях и решениях”, “Динамическом восприятии времени” и “Неопределенности в равновесии”. Следующий раздел включает главы о “Конкуренции и открытии”, “Политической экономике конкуренции и монополии” и главы о капитале и деньгах. Таким образом, по крайней мере половина книги посвящена онтологическим или метатеоретическим вопросам, тогда как основные принципы оценки, формирования цен и теории производства занимают относительно мало места. Или рассмотрим сборник *“Процесс рынка: эссе по современной австрийской экономике” (Бёттке и Причитко 1994). Из пяти основных частей книги только одна, “Деньги и банки”, в основном касается традиционного экономического вопроса; раздел о “Издержки и выбор” включает главу о теории полезности, но даже эта глава в основном онтологическая, в то время как остальные разделы сосредоточены на метатеоретических вопросах (с прикладным разделом о политической экономике).

Можно предположить, что эти работы принимают основной корпус казуально-реалистической теории цен как данность, причем, настолько хорошо исследованную, что дальнейшие разработки не требуются, предпочитая сосредотачиваться на продвинутых приложениях, методологических основах, критике и тому подобном. Однако, как свидетельствуют вышеупомянутые заявления Воун (1994), австрийцы после 1974 года ни в коем случае не принимали основные принципы австрийской теории цен как окончательные или даже как отдельный подход, отличный от словесного изложения валрассианской и маршаллианской экономики. Вместо этого австрийцы после 1974 года склонны рассматривать вопросы знания, неопределенности, процесса и тому подобного как особый вклад австрийской школы.

Как отмечалось выше, для Воун (1994) самым “австрийским” из классических австрийских текстов является сборник методологических эссе Менгера 1883 года. Эти эссе защищают теоретический подход Менгера от методов (младшей) немецкой исторической школы, и в свое время они вызвали яростную реакцию Густава Шмоллера и его последователей, вылившуюся в полномасштабный методенштрайт. В этой книге Менгер представляет свою теорию “органических” институтов, то, что Хайек (1973-79, стр. 43) назвал “спонтанным порядком”.⁸ Как возможно, спрашивает Менгер (1883, стр. 146), “что институты, которые служат общему благу и имеют огромное значение для его развития, возникают без общей воли, направленной на их создание”? Эссе Менгера (1892) о деньгах предоставляет подробный пример этого процесса, в котором общеупотребительное средство обмена возникает как побочный продукт решений отдельных торговцев принять определенные товары в качестве денег. Денежный стандарт в этом смысле является “результатом человеческой деятельности, но не результатом человеческого замысла” (Хайек 1948, стр. 7).⁹ Как эти идеи соотносятся с теорией цен, изложенной в “Принципах” Менгера, где они практически отсутствуют?

Во-первых, обратите внимание, что раздел, посвященный спонтанному порядку, занимает всего две короткие главы (30 страниц в английском издании 1981 года) в 16-главной (237-страничной) книге. Эти главы, несомненно, глубоки и оказали важное влияние на понимание социальных явлений позднейшими австрийцами (Уайт 1981). Однако основная часть текста посвящена защите Менгером экономики как “теоретической науки” с “точными законами”, а не исторической науки, занимающейся исторически обусловленными “национальными экономиками”. Во-вторых, примеры органических феноменов у Менгера не ограничиваются языком, религией, правом, конкуренцией и деньгами. На самом деле Менгер вводит концепцию эмерджентных социальных процессов с более прозаическим примером: ценами.

Мы могли бы указать на длинный ряд таких феноменов. Однако мы намерены изложить вышеупомянутую идею на примере, который настолько ярок, что исключает любые сомнения в значении того, что мы планируем здесь представить. Мы имеем в виду пример социальных цен [т.е. рыночных цен] товаров. Как известно, в отдельных случаях они являются полностью или, по крайней мере, частично результатом положительных социальных факторов, например, цен под влиянием налоговых и трудовых законов и т. д. Но, как правило, они формируются и изменяются без какого-либо государственного влияния, направленного на их регулирование, без какого-либо социального соглашения, как непреднамеренные результаты социального движения. То же самое касается процентов на капитал, земельной ренты, спекулятивной прибыли и т. д. (1883, стр. 146).

Другими словами, концепция спонтанного порядка Менгера — это просто процесс, посредством которого добровольное взаимодействие устанавливает социальные регулярности, такие как цены, заработные платы, процентные ставки, арендные платы и тому подобное. Не только сама рыночная система в этом смысле является продуктом спонтанного порядка, но и отдельные рыночные цены.

Представление Менгера здесь бросает вызов обычному различию (Дэвис и Норт, 1971) между институциональной средой (или “правилами игры”) и институциональными механизмами (собственно “игрой”), которые возникают в этой среде. Новая институциональная экономика (Кляйн 1998; Уильямсон 2000) обычно рассматривает первые — правовую систему, язык, нормы и обычаи и тому подобное — как результат человеческой деятельности, но не человеческого замысла, в то время как вторые — фирмы, контракты, условия конкретных сделок — как продукт преднамеренного замысла отдельных агентов. Менгер рассматривает оба типа институтов как “спонтанные”, то есть, как правило, не направляемые государственными планировщиками. Другими словами, для Менгера теория цен не является технической дисциплиной, независимой от исследования спонтанных порядков; теория цен — это исследование спонтанного порядка. Еще раз, по словам Менгера:

Рыночные цены, заработные платы, процентные ставки и т. д. возникли точно так же, как и те социальные институты, которые мы упомянули в предыдущем разделе. Потому что они, как правило, не являются результатом социально телеологических причин, а непреднамеренным результатом бесчисленных усилий экономических субъектов, преследующих индивидуальные интересы… Методы для точного понимания происхождения ‘органически’ создаваемых социальных структур и методы для решения основных проблем точной экономики по своей природе идентичны. (1883, стр. 158-59)

Равновесие в прозаической австрийской экономике

Экономика Менгера, как задокументировано в других источниках (Калдуэлл 1990; Салерно 1999a; Клейн 2006), является казуально-реалистичной, маржиналистской и субъективистской. Несмотря на частые утверждения, что австрийскую экономику можно определить как “экономику рыночного процесса” или “экономику неравновесия”, концепция равновесия занимает важное место в казуально-реалистичной экономике (Хюльсманн 2000; Ганнинг 2001; Маккензи 2008). В австрийском анализе появляются как минимум четыре различных конструкта равновесия. Следуя терминологии Мизеса, уточненной Салерно (1994a), мы можем назвать их простым состоянием покоя (PSR), полностью арбитражированным состоянием покоя или “викстидовским состоянием покоя” (WSR), конечным состоянием покоя (FSR) и равномерно оборачивающейся экономикой (ERE). Два из них, PSR и WSR, описывают реальные результаты, в то время как FSR и ERE — это то, что Мизес называл “воображаемыми конструкциями”, гипотетическими сценариями, которые не существуют в реальности, но полезны в экономическом рассуждении, позволяя теоретику изолировать эффекты конкретных действий или обстоятельств, удерживая все остальное постоянным.

PSR достигается каждый день в реальном мире, каждый раз, когда покупатель и продавец соглашаются на цену и совершают обмен, временно исчерпывая выгоды от торговли. (Менгер называл эти моменты “точками покоя”; Бём-Баверк, “моментальными равновесиями”). Набор потенциальных покупателей и продавцов, взаимодействующих в определенном рыночном пространстве, также может быть описан как находящийся в PSR после завершения торгового периода. “Когда фондовая биржа закрывается, брокеры выполняют все заказы, которые могли быть исполнены по рыночной цене. Только те потенциальные продавцы и покупатели, которые считают рыночные цены слишком низкими или слишком высокими соответственно, не продали или не купили” (Мизес 1949, стр. 245). В этот момент “возникает состояние покоя”. PSR сохраняется до тех пор, пока относительные оценки товаров и услуг участников рынка (включая спекулятивный спрос) остаются неизменными.

Цены PSR не обязательно являются теми, которые возникли бы в “конечном состоянии покоя” (FSR), гипотетической ситуации, никогда не достижимой на практике, после последовательности событий, в которых основные данные рынка замораживаются, но участники рынка продолжают торговать, пересматривая свои мнения о резервных ценах других участников и получая лучшую информацию о технологических возможностях и потребительских потребностях, пока все возможные выгоды от торговли не будут исчерпаны. Проанализировав PSR, “мы делаем следующий шаг. Мы обращаем внимание на факторы, которые должны привести к тенденции изменения цен. Мы стараемся выяснить, к какой цели эта тенденция должна привести, прежде чем все ее движущие силы будут исчерпаны, и возникнет новое состояние покоя” (Мизес 1949, стр. 246). В реальной экономике, конечно, эти основные факторы постоянно меняются, и поэтому FSR никогда не достигается.¹⁰

FSR используется для отслеживания последствий изменений в предпочтениях, технологиях, ожиданиях, доступности ресурсов и других экзогенных переменных на модели распределения ресурсов, сосредотачиваясь на последовательности равновесий PSR, в которых участники рынка корректируют свое поведение, пока все выгоды от торговли не будут исчерпаны. Как объясняет Салерно (2006):

Анализ FSR также начинается с полностью отрегулированной экономики, в которой прибыли в настоящее время равны нулю. Однако в этой конструкции прошлое и будущее имеют значение для экономического планирования. Изменения экономических данных допускаются, но только по одному за раз и с достаточным промежутком времени между изменениями, чтобы позволить полную корректировку цен и производства в экономике для каждого изменения, что приводит к возникновению нового состояния FSR с нулевой прибылью до того, как произойдет другое изменение экономических данных. В течение перехода к новому FSR прибыли и убытки появляются по всей экономике, побуждая предпринимателей размещать ресурсы и комбинации капитала, чтобы воспользоваться возможностями получения прибыли и избежать убытков.

Салерно (2006) отмечает, что Мизес смоделировал свою конструкцию по аналогии с понятием Кларка о “динамическом” равновесии, аналогичном тому, что в современной неоклассической экономике называется “сравнительной статикой”. Мизес “использовал конструкцию Кларка для формулирования ‘пошагового’ или ‘процессного’ анализа, логически демонстрирующего последовательность изменений, происходящих во всей взаимозависимой системе рынков в переходе к новому FSR” — например, при отслеживании эффектов увеличения денежной массы на цены и распределение ресурсов. (Современная сравнительная статика в изложении Хикса (1939) и Самуэльсона (1947), абстрагируется от элемента времени.)

Важно подчеркнуть, что переход от PSR к FSR происходит в аналитическом, а не в календарном времени; анализ FSR является логическим упражнением, не предназначенным для объяснения последовательности событий, происходящих на реальных рынках, поскольку основные “данные” находятся в постоянном движении. Этот момент не до конца понят, даже среди австрийцев. Например, Бёттке и Причитко (1994) предостерегают от чрезмерного упора на равновесные теории в австрийской экономике, даже называя работы, выполненные в рамках классической теории в австрийской экономике “неоклассическим австрийством”.¹¹ “Когда австрийцы упоминают о близости к конечному состоянию в своем анализе предпринимательства, они могут слишком полагаться на конструкцию равновесия” (Бёттке и Причитко 1994, стр. 65).

Однако казуально-реалистическая теория цен Менгера и его последователей не делает никаких предположений о “близости” цен PSR или WSR к их значениям FSR в календарном времени. Вместо этого теоретик использует воображаемую конструкцию FSR, чтобы объяснить, какой паттерн деятельности и владения возник бы после экзогенного изменения предпочтений, доступности ресурсов или технологических знаний, считая все остальное постоянным. Казуально-реалистический теоретик не предполагает, что такие корректировки происходят в календарном времени; действительно, этот воображаемый процесс был бы невозможен в мире, где предпочтения, запасы, технологии и тому подобное постоянно меняются.

Между PSR и FSR находится WSR, реалистическая концепция, в которой обмен происходит при постоянных предпочтениях, и участники рынка пересматривают свои представления о резервных ценах других участников, пока все возможные выгоды от обмена не будут исчерпаны. Фруктовый рынок Викстеда (1910, стр. 219-28) является каноническим примером.¹² К концу каждого рыночного дня, определенного периода, в течение которого предпочтения, запасы товаров и набор трейдеров остаются фиксированными, достигается то, что Викстед называет “уравновешивающей ценой”. В этой ситуации “предельная позиция рассматриваемого товара одинакова на относительных шкалах всех, кто обеспечил себе поставку, и выше на всех этих шкалах, чем на шкалах тех, кто не обеспечил себе поставку” (Викстед 1910, стр. 216). Рыночный день является гипотетической конструкцией, поскольку он действует только до тех пор, пока предпочтения, технические знания, запасы товаров, доступных для обмена, и так далее остаются постоянными. И все же WSR не является чисто воображаемой конструкцией, поскольку этот процесс уравновешивания происходит на реальных рынках, по крайней мере, в течение коротких периодов календарного времени.

Предполагая, что исходные данные остаются неизменными, [этот] подход дает последовательное объяснение того, как, по мере того как информация становится более полной и прогнозы более точными, PSR сменяют друг друга, пока не возникает промежуточная равновесная ситуация, представленная полностью арбитражированным состоянием покоя (или WSR) (Салерно 1994a, стр. 102).

ERE, используемая Мизесом (1949, стр. 247-51) и Ротбардом (1962, стр. 320-28), выполняет более ограниченную функцию. ERE — это воображаемая конструкция, в которой предпочтения, технологии и доступность ресурсов остаются постоянными, а агенты предполагают повторение одного и того же набора действий каждый рыночный день. Имеет место экономическая деятельность — осуществляется производство, потребление, сбережение и инвестиции, — но предприниматели могут с уверенностью предсказывать будущее. Основная функция ERE заключается в том, чтобы показать, что при отсутствии неопределенности цены факторов вырастут до их полной дисконтированной предельной выручки, что исключит предпринимательскую прибыль и убытки. Владельцы бизнеса все равно будут получать доход от процентов, если они выплачивают заработную плату рабочим и другим владельцам факторов до завершения производства и получения выручки от продаж, и они могут получать неявную заработную плату за труд, который они вкладывают в фирму, но прибыли и убытков не будет. Только используя такую конструкцию, утверждал Мизес, теоретик может разделить доход бизнеса в реальном мире на проценты, неявную заработную плату владельца и предпринимательскую прибыль.¹³

Как отмечалось выше, PSR и WSR задуманы как реалистичные феномены, а не гипотетические конструкции (как FSR и ERE). Равновесие “рыночного дня” Маршалла также задумано для объяснения реального ценообразования на рынках, что-то вроде WSR Викстеда, но включает произвольные предположения о предельной полезности денег (Уокер 1969).¹⁴ Аналогично, “временное равновесие” Хикса — форма валрассовского общего равновесия, которая включает ожидания агентов относительно цен, которые будут существовать в будущих торговых периодах, — содержит элементы австрийского WSR. Однако это, как и валрассовское равновесие, намеренно искусственная конструкция, предназначенная не для объяснения реальных рыночных цен, а как шаг в моделировании концепции межвременного равновесия (Де Вруи 2002).

До 1974 года австрийские экономисты использовали реалистичные равновесные конструкции PSR и WSR, а также воображаемые конструкции FSR и ERE для объяснения основных феноменов ценности, производства, обмена и цены. Их работа была построена на теории ценности Менгера и её основных концепциях цели, субъективизма и неопределенности, а также на расширениях подхода Менгера для рассмотрения формирования цен при прямом обмене (лошадинный рынок Бём-Баверка, фруктовый рынок Викстеда), денежного расчета и косвенного обмена, теории капитала (временная структура производства и гетерогенность капитальных благ), анализа FSR, воздействия государственного вмешательства (теория делового цикла, регулирование) и других прозаических аспектов коммерческой жизни.

Знания, ожидания и сходимость к равновесию

Со времен “австрийского возрождения” 1970-х годов прозаические экономические темы, описанные выше, привлекали относительно мало внимания. Наиболее популярными вопросами и темами среди современных австрийцев были частичный резерв, “свободное банковское дело”, политическая экономика и методологические основы австрийской школы. В 1980-х годах состоялись длительные дебаты о существовании “уравновешивающих тенденций” в рыночной экономике, где Кирцнер и Лахманн представляли противоположные позиции (Селджин 1988). Кирцнер утверждал, что существование возможностей для получения прибыли при неравновесии и тенденция бдительных предпринимателей к их обнаружению и использованию достаточно для установления общей, систематической тенденции к равновесию. Лакманн, напротив, утверждал, что в условиях “радикальной” неопределенности, включая субъективные ожидания, уравновешивающие тенденции не могут быть приняты без объяснения обучения. Знания, ожидания и сходимость к равновесию заняли центральное место в австрийской исследовательской программе.

Моя цель в этом разделе не анализировать эти дебаты, а задаться вопросом, почему проблема сходимости к равновесию получила так мало внимания в ранних австрийских работах. Ни Менгер, ни Бём-Баверк, ни Визер, ни англо-американские австрийцы, ни Мизес не уделяли много внимания этому вопросу. Если наличие или отсутствие уравновешивающих тенденций в предпринимательском рыночном процессе является центральной проблемой теории цен, почему же ранние австрийцы не признали её?

Во-первых, современная австрийская литература использует термин “равновесие” довольно широко и часто непоследовательно. Например, О’Дрисколл и Риццо (1985, стр. 39) ссылаются на “правильные” и “неправильные” цены, отождествляя последние с “неравновесными” ценами, хотя конструкция равновесия не определяется и не обсуждается в деталях до гораздо более позднего этапа обсуждения. Воун (1994) упоминает “модели равновесия” (стр. 2), “состояния равновесия” (стр. 3), “теоретизирование равновесия” (стр. 8), “конструкции равновесия” (стр. 11) и многое другое — все это в первых дюжине страниц! — но не дает формального определения ни одной концепции равновесия до обсуждения Мизеса в четвертой главе (стр. 81-82). Там она характеризует различие Мизеса между тремя конструкциями равновесия (PSR, FSR и ERE) как “удивительно неудовлетворительное” (стр. 81), по-видимому, рассматривая PSR и FSR как эквиваленты маршаллианского краткосрочного и долгосрочного частичного равновесия соответственно, а ERE как уникальную и бесполезную конструкцию Мизеса.¹⁵

Более того, современная австрийская литература по “неравновесию” не всегда тщательно определяет концепцию равновесия и практически никогда не обсуждает различия между PSR, WSR, FSR или ERE. О’Дрисколл и Риццо (1985, стр. 80-85) утверждают, что современные австрийцы обычно имеют в виду некое представление о “координации планов”. Действительно, все четыре описанных выше равновесных конструкции включают форму координации планов в том смысле, что люди, участвующие в обмене, имеют общие представления о том, что будет обмениваться, какая цена будет уплачена и так далее. Однако, как отмечают О’Дрисколл и Риццо (1985, стр. 80), координация планов — они называют это “хайековским равновесием” — является очень общей концепцией; она “может быть частичной или общей и может действовать в различные ‘периоды’ маршаллианского времени”.¹⁶ Планы можно считать “согласованными” в PSR в ограниченном смысле упомянутой координации, но они не будут “согласованными” в более широком смысле, например, для более длительного периода времени, для большего набора потенциальных трейдеров или товарных пакетов и так далее. Как выразились О’Дрисколл и Риццо (1985, стр. 80-81): “Хайековское равновесие должно включать однородные ожидания относительно периода времени, в течение которого действует равновесие. Однако за пределами этого периода ожидания могут и иногда должны расходиться”. Они утверждают, что хайековское равновесие, в любой форме, не может быть достигнуто в реальном обмене. “Хайек и другие австрийцы не осознавали, что равновесие не является непосредственно операционной конструкцией и что реальный мир никогда не находился в равновесии” (стр. 81). Однако это явно неверно в отношении PSR (и, в меньшей степени, WSR), когда они выражены в терминах “координации планов”.

Ротбард (1962) несколько невнимателен в различении равновесных конструкций. Его обсуждение того, что такое цены (стр. 79-186 и далее) в основном сосредоточено на ценах PSR, хотя он иногда упоминает цены, которые “стремятся” к их (WSR) равновесным значениям. Как описано выше, каждая цена, уплаченная в реальной сделке, является ценой PSR, поэтому в концепции рыночной цены, стремящейся к своему значению PSR, мало смысла. Цены PSR, конечно, могут быть тем, что в валрассианской литературе называют “ложными ценами”, что означает, что они отличаются от своих значений WSR или FSR.

Рассматривая ожидания Ротбард (1962, стр. 130-37) отмечает, что формирование цен PSR не предполагает совершенного знания. Действительно, кривые спроса и предложения, лежащие в основе анализа PSR, включают ожидания участников рынка относительно будущих изменений цен, ожидания, которые могут совпадать или не совпадать с ожиданиями других участников рынка. Если ожидания неверны, то возникают нехватки и излишки, поскольку участники рынка торгуют по ценам PSR — Ротбард (1962, стр. 134) называет их “предварительными точками покоя”, которые отличаются от цен, которые будут после того, как различия в ценах будут устранены арбитражом (состояние, предположительно похожее на WSR, хотя Ротбард не конкретизирует этот момент). По мере выявления этих нехваток и излишков участники рынка будут корректировать свои ожидания, пока не появится полностью арбитражированная цена, которую Ротбард здесь называет “истинной равновесной ценой”. Таким образом, Ротбард действительно предполагает простой процесс обучения, хотя он не раскрывает деталей этого процесса. Однако его допущения о знаниях и способности участников рынка учиться на своих ошибках (“спекулятивных ошибках”) минимальны. Участники рынка предполагаются корректирующими свои ожидания относительно цен PSR, которые возникают момент за моментом на тех рынках, где эти трейдеры активны. Другими словами, это очень краткосрочные ожидания, а не долгосрочные ожидания (в маршаллианском смысле долгосрочности).

Также австрийская теория цен Бём-Баверка, Викстеда, Феттера, Мизеса и Ротбарда рассматривает движение цен от значений PSR к WSR как простой процесс. Это не требует “совершенного знания”, а только того, чтобы агенты знали о нехватках и излишках (из торговли по ложным ценам) и соответствующим образом корректировали свои ставки. Как отмечалось выше, ожидания агентов о предпочтениях других агентов уже включены в резервированные цены продавцов и покупателей. Хотя эти авторы не были столь откровенны в своих предположениях о знаниях и ожиданиях, как Майер (1932), Хайек (1937, 1945) и поздние австрийцы, они, конечно же, не были неосведомленными о процессах, лежащих в основе очистки рынка. Например, Викстед четко указывает, что ошибки прогнозирования объясняют отклонение цен PSR (реальных цен) от их эквивалентов WSR (идеальных цен):

Рынок — это механизм, с помощью которого те, на чьих шкалах предпочтений любой товар относительно высок, вступают в общение с теми, на чьих шкалах он относительно низок, в результате чего начинается обмен к взаимному удовлетворению до установления равновесия. Но этот процесс всегда и обязательно занимает время. Люди, потенциально составляющие рынок, не будут участвовать в нем одновременно, и поэтому состав коллективной шкалы (от которой, вместе с общим количеством существующего товара, зависит идеальная точка равновесия) будет предметом оценок и догадок. Фактические сделки в любой момент времени будут определяться с учетом предполагаемых возможностей сделок в другие моменты. Спекуляция относительно этих будущих возможностей будет более или менее сложной и осознанной в зависимости от природы рынка и длительности периода, на который, вероятно, будет распространяться регулировка. Но спекуляция всегда присутствует, когда любой владелец товара отказывается продавать в данный момент по цене, о которой он знает, что в конечном итоге готов будет ее принять (будь то через час или через одиннадцать месяцев), если не сможет получить лучшую цену; или если любой покупатель отказывается в данный момент платить цену, о которой он знает, что в конечном итоге будет готов подняться, если альтернативой будет остаться без товара; или если кто-то покупает по цене, ниже которой он в конечном итоге продаст, скорее чем сохранит запас для собственного использования. (Викстед, 1910, стр. 236)

Эти ошибки прогнозирования выявляются, продолжает Викстед, когда трейдеры обмениваются по не-WSR ценам в реальном времени:

Если вначале никто не имеет правильного представления о фактах, серия пробных оценок и наблюдение за сделками, совершаемыми под их влиянием, могут постепенно их выявить; и если бы мы могли устранить все ошибки из спекулятивных оценок и могли бы привести производные предпочтения в точное соответствие с основными предпочтениями, которые они представляют и на которых основаны, фактическая цена всегда соответствовала бы идеальной цене. (стр. 236-37)

Салерно (1994a, стр. 105) отмечает, что Мизес в “Теории денег и кредита” использует арбитраж в своем объяснении паритета покупательной способности (Мизес 1912, стр. 195-203). “Денежная цена любого товара в любом месте, при условии полностью неограниченного обмена и игнорируя различия, возникающие из-за времени, затраченного на транспортировку, должна быть такой же, как цена в любом другом месте, увеличенная или уменьшенная на денежные затраты на транспортировку” (стр. 196-97). Таким образом, утверждает Мизес,

покупательная способность денег имеет тенденцию к выравниванию по всему миру, и что предполагаемые различия в ней почти полностью объясняются различиями в качестве предлагаемых и востребованных товаров, так что остается лишь небольшой и почти незначительный остаток, который обусловлен различиями в качестве предлагаемых и востребованных денег. Само существование этой тенденции едва ли ставится под сомнение. (стр. 198; выделение в оригинале)

Мизес продолжает:

Никто не станет оспаривать тот факт, что затраты на производство значительно различаются в разных местах. Но необходимо отрицать, что это оказывает влияние на цену товаров и на покупательную способность денег. Противоположное слишком ясно вытекает из принципов теории цен и слишком явно демонстрируется ежедневно на рынке, чтобы требовать какого-либо дополнительного доказательства. Потребитель, который ищет самое дешевое предложение, и производитель, который ищет наиболее выгодную продажу, согласуются в стремлении освободить цены от ограничений местного рынка. (стр. 199-200)

Обратите внимание, что Мизес рассматривает “тенденцию” покупательной способности денег к выравниванию между рынками и внутри них, за вычетом транспортных затрат, как “ежедневно ясно демонстрируемую на рынке”, т.е. как эмпирический факт, не требующий специального объяснения.

Здесь стоит подчеркнуть методологический момент. Для современных неоклассических экономистов инструменталистский подход (Фридман 1953) делает многие такие вопросы о механизмах, лежащих в основе процессов рыночной очистки, спорными. Цель экономической теории в этом подходе — не объяснять реальные цены, а объяснять гипотетические цены (например, цены при полной информации, цены в равновесии по Нэшу, цены при совершенной конкуренции и тому подобное). Маловероятно, что Менгер и его последователи, погруженные в казуально-реалистическую традицию, просто предполагали бы, что “равновесие” достигается — в конце концов, они стремились объяснить реальные цены, а не гипотетические. Они видели процессы предложеня и спроса покупателей и продавцов, пересмотра этих рыночных предложений в свете новой информации и так далее как реальные явления, а не инструментальные конструкции, такие как валрассовский татонемент (идея постепенного “прощупывания” — tatonnement — в ходе которого рынок приближается к равновесию — прим.ред.)¹⁷

Лахман, выражая сомнения по поводу логической согласованности равновесных конструкций на уровне рынка, таких как WSR, тем не менее, признавал, что точки покоя Менгера, моментальное равновесие Бём-Баверка и простое состояние покоя Мизеса представляют собой реальные явления.

Австрийцы в первую очередь были озабочены индивидом в домашних хозяйствах и бизнесе. Нет сомнения, что здесь равновесие имеет четкое и реальное значение. Люди действительно стремятся привести различные действия в соответствие друг с другом. Здесь тенденция к равновесию является не только необходимой концепцией праксеологии, но и фактом опыта. Это часть логики, присущей человеческому действию. Межличностное равновесие, такое как на простом рынке, например, на лошадином рынке Бём-Баверка, уже вызывает проблемы, но все же имеет смысл. “Равновесие отрасли” по Маршаллу уже куда более ненадежно. “Равновесие экономической системы в целом”, как его представляли Валрас и Парето, безусловно, открыто для критики Мизеса против равновесия. (Лакман 1977, стр. 189)

Другими словами, намеренно нереалистический характер равновесных конструкций, доминирующих в неоклассической экономике, и, по аналогии, австрийских концепций, таких как FSR и ERE, не делает саму концепцию равновесия нереалистичной. Очевидно, что австрийсуие теоретики цен не предполагали, что реальные цены являются ценами FSR или ERE. Они допускали субъективные, неоднородные представления об изменениях спроса, доступности ресурсов, знаниях и тому подобное. И Мизес (1949, стр. 247) ясно указывает, что переход от PSR к FSR происходит в аналитическом времени, а не в календарном времени. “Между появлением новых данных и полной корректировкой рынка в соответствии с ними должно пройти некоторое время. (И, конечно, пока этот период времени проходит, появляются другие новые данные.)” Другими словами, реальная экономика не достигает FSR, потому что пока рынок приспосабливается к одному изменению данных, происходит другое изменение, комбинированные эффекты которого не могут быть известны заранее. Следовательно, точность реальных ожиданий не является центральной для этого подхода. Эти теоретики не делают предположений о тенденции цен PSR и WSR сходиться к каким-либо “конечным” значениям.

Что насчет “радикальной неопределенности”? Можно представить себе рынок, на котором цены PSR не “сходятся” к ценам WSR из-за эндогенных, субъективных ожиданий. Однако, как обсуждалось выше, не ясно, имеет ли такой случай большое практическое значение, потому что переход от PSR к WSR требует только скромных предположений о знаниях (а именно, способности участников рынка учиться на своих ошибках). Даже в самой простой экономике чистого обмена теория цен Менгера позволяет трейдерам иметь субъективные ожидания, относящиеся к этому конкретному рынку (то есть представления о предпочтениях других трейдеров), которые включены в кривые спроса и предложения PSR.

Воун утверждает, что для экономического анализа, даже (предположительно) для теории цен Менгера, необходимы гораздо более сильные предположения о знаниях и ожиданиях.

Если вся деятельность — это спекуляция, если люди постоянно пересматривают свои предпочтения, если предприниматели несут убытки так же, как и получают прибыль, можем ли мы быть настолько уверены, что рынки по своей сути упорядочены? Возможно, наш мир таков, что индивидуальная рациональность ведет к общим потерям и ошибкам… Еще более важно, как могут быть реализованы планы людей в мире постоянных изменений? Почему спекулянты вероятнее окажутся правы относительно предпринимательских перспектив, чем сами предприниматели? И как успешное рациональное действие можно отличить от чистой удачи? Какие регулярности в экономической жизни можно считать обеспечивающими стабильность и предсказуемость в мире, который иначе был бы сбивающим с толку? (Воун, 1994, стр. 91)

Скорее всего, Менгер, Бём-Баверк, Визер, Мизес и их венские современники были бы озадачены последним утверждением в приведенной цитате. Наука об экономике, по формулировке Менгера, заключается в объяснении регулярностей — “точных законов” реальности, описанных в “Принципах”. Как писал Менгер Вальрасу в 1884 году:

Необходимо вернуться к самым простым элементам в основном очень сложных явлений, о которых идет речь, — аналитически определить конечные факторы, составляющие эти явления, цены, и затем придать этим элементам значение, соответствующее их природе, и, исходя из этого значения, попытаться установить законы, согласно которым сложные явления человеческого взаимодействия возникают из простых явлений. (цитируется по Хюльсману 2007, стр. 106)

Как заметил Бастиа (1850), Париж питается. Задача экономики — объяснить почему. Акцент ранних австрийцев на порядок помогает нам понять заявления Мизеса и Хайека, цитируемые в начале статьи, о тесной связи между австрийской и неоклассической экономикой. Менгер, Вальрас и Джевонс стремились объяснить регулярности экономической жизни. Историки, напротив, видели экономику как хаотический поток, который не поддается рациональному объяснению. Действительно, некоторые современные интерпретации австрийской экономики, похоже, ставят ее ближе к немецкой исторической школе, чем к австрийской школе. Например, Воун пишет о Мизесе:

Что насчет источников дискоординации и беспорядка на [свободных, неограниченных] рынках? Мизес почти ниченр не говорил по поводу таких проблем, и на самом деле можно заключить, что он считал беспорядок относительно незначительной проблемой… Единственные очевидные источники нестабильности или беспорядка в его системе были последствиями плохих банковских учреждений и дестабилизирующего вмешательства со стороны правительства. Торговые циклы вызывались ошибочными кредитными политиками. Безработица была следствием установления минимальных заработных плат. Инфляция была увеличением количества денег, вызванным правительственной политикой. Внешние эффекты были следствием несовершенно определенных прав собственности. Он никогда не рассматривал возможные источники беспорядка внутри самого рынка; беспорядок был экзогенным явлением, вызванным государственным регулированием… В этом отношении… Мизес действительно не сильно отличается от многих неоклассических экономических теоретиков (хотя, возможно, более последовательный и откровенный, чем другие, разделяющие его основную оценку рынка). (Воун 1994, стр. 90)

Я считаю, что Воун права, что Мизес считал “беспорядок” в смысле, описанном выше, “относительно незначительной проблемой”. Для Мизеса экономическая теория — это анализ координации — не идея “координации планов”, часто ассоциируемой с Хайеком, или того, что О’Дрисколл и Риццо (1985) называют “координацией паттернов”, а того, что Мизес, следуя У. Х. Хатту, описывал как “координацию цен” (Салерно 1991). Эта координация, как отмечено ниже, не требует предположений о тенденции цен PSR или WSR к сходству со значениями FSR. Полная координация планов происходит только в ERE, гипотетическом состоянии дел, которое не существует (и не могло бы существовать) в реальной экономике. Мизес, следуя Кларку (1899), считает, что FSR является аналитическим инструментом, используемым для изоляции эффектов конкретных изменений в предпочтениях, убеждениях, доступности ресурсов, производственных технологиях и так далее на распределение ресурсов.¹⁸

Что Мизес подразумевает под координацией вне воображаемого мира совершенного знания, согласованных ожиданий, “рационального” поведения и других предположений Первой и Второй теорем благосостояния неоклассической экономики? Другими словами, как Мизес может оправдать эффективность распределения ресурсов при капитализме, не делая сильных предположений о близости реальных цен к некоторым идеализированным или “правильным” ценам?

Центральной для неоклассического понятия эффективности является идея, что для оценки благосостояния на рынке важны только цены FSR.¹⁹ Основной целью описания предпринимательского рыночного процесса Кирцнера является показать, что переход от цен PSR к их маршаллианским/валрассовским эквивалентам FSR не является автоматическим и мгновенным, а является результатом предпринимательского поведения. В подходе Кирцнера рынок действительно обладает уравновешивающими тенденциями, но эти тенденции не являются экзогенными, а возникают в результате действий предпринимателей, бдительных к возможностям получения прибыли, создаваемым временной торговлей по ложным, то есть не-FSR, ценам. Для Кирцнера сами цены PSR не особенно важны; важно, стремятся ли они к своим значениям FSR. Таким образом, концепция бдительности Кирцнера может рассматриваться как дополнение к неоклассическому пониманию рыночного равновесия. Подход Кирцнера, как его описывает Бёттке (Бёттке и Причитко 1994, стр. 3), “предоставил основы дисбаланса для равновесной экономики, которые были необходимы для завершения неоклассического проекта объяснения принципов функционирования ценовой системы”. Цель Кирцнера в этом смысле — обосновать использование цен FSR или близких к FSR в анализе благосостояния. Если рынок обладает уравновешивающими тенденциями, то теоремы благосостояния неоклассической экономики являются разумными критериями для оценки работы рынка, и основной задачей экономики благосостояния должно быть исследование этих тенденций и рыночных вмешательств, которые препятствуют процессу уравновешивания (Кирцнер 1988).²⁰

Салерно (1991, 1999b) предлагает другое толкование Мизеса, утверждая, что теория цен Менгера в первую очередь является теорией цен PSR, а не цен FSR. С этой точки зрения, существование или отсутствие уравновешивающих тенденций на неограниченном рынке — вопрос, который разделил “кирцнерианцев” и “лахманнианцев” и доминировал в австрийских дискуссиях 1980-х годов — является относительно неважным. Для Мизеса критический “рыночный процесс” — это не сходство к равновесию, а механизм отбора, при котором неудачные предприниматели — те, кто систематически переплачивает за факторы относительно конечного потребительского спроса — исключаются с рынка (Мизес 1951). В этом контексте недавние дебаты о “де-гомогенизации” Мизеса и Хайека (Ротбард 1991; Салерно 1993, 1994b, 1996; Йегер 1994, 1995, 1997; Хербенер 1996; Хоппе 1996; Сталебринк 2004) касаются не только споров о социалистическом расчете или вторичных различиях между “расчетом” и “знанием”, но и фундаментально нового толкования австрийской теории цен, казуально-реалистического подхода к рынку, который во многом отличается от маршаллианского/валрассовского анализа, заполняющего современные учебники. С этой точки зрения, австрийская экономика — это не просто неоклассическая микроэкономика — то, что Колдуэлл (2004, стр. 328-88) называет “основными экономическими рассуждениями” — плюс теория делового цикла Мизеса-Хайека, плюс знание, процесс, координация планов и спонтанный порядок, но фундаментально иной вид микроэкономики.²¹

В недавнем ответе на критику Салерно Кирцнер (1999) занимает показательно неопределенную позицию в вопросе цен PSR и FSR. Он утверждает, что PSR является “равновесием” только в тривиальном смысле и что цены PSR не имеют значения для оценки свойств благосостояния рынков. Он также признает, что анализ PSR был важен для Мизеса. Чтобы разрешить это кажущееся противоречие, он говорит, что Мизес использовал PSR только для защиты концепции потребительского суверенитета, а не для анализа рыночного процесса. Однако, если цены PSR достаточны для обеспечения удовлетворения потребностей потребителей, неясно, почему цены FSR важны и почему кто-то должен заботиться о предполагаемой тенденции цен PSR к их достижению.

Новый путь для австрийской экономики: развитие прозаической парадигмы

Основной аргумент этой статьи заключается в том, что австрийская экономика в первую очередь является прозаической экономикой — теорией и применением ценности, производства, обмена, цен, капитала, денег, фирмы, регулирования, сравнительных институтов и других “мейнстримных” тем. Что делает австрийскую экономику уникальной, так это её казуально-реалистический подход к этим вопросам, а не внимание к процессам адаптации, формированию знаний и ожиданий, спонтанному порядку, координации планов или паттернов, радикальному субъективизму и другим проявлениям “неравновесной” экономики. Такие вопросы интересны и потенциально важны, но в конечном итоге они подчинены основной задаче экономического анализа — развитию, расширению, применению и совершенствованию прозаической австрийской традиции, установленной Менгером. Естественно, это означает, что изучающие австрийскую экономику должны потратить значительное время на овладение существующей литературой, прежде чем приступить к собственному творческому изложению и пересмотру.

Приведем лишь один пример: австрийская экономика привлекает все большее внимание среди прикладных исследователей в области управления бизнесом, в таких областях, как стратегическое управление, организационная экономика и теория фирмы (Jacobson 1992; Foss and Klein 2002; Roberts and Eisenhardt 2003; Yu 2003; Mathews 2006; Foss et al. 2007; Chiles et al. 2007). Часто ценность австрийской экономики в этих областях видится в ее акценте на неравновесии, который, по-видимому, лучше соответствует подходу к поиску прибыли в стратегическом управлении, чем неоклассические модели частичного и общего равновесия. Однако здесь было бы полезно более сложное и тонкое понимание равновесия. Организационные структуры, которые реализуются, контракты, которые подписываются и выполняются, и другие бизнес-паттерны, существущие на реальных рынках, являются равновесными явлениями в смысле равновесия PSR. Они должны быть объяснимы с использованием того же казуально-реалистического механизма, который используют австрийцы для объяснения реальных цен и объемов. Анализ FSR, как его практиковал Мизес, также должен применяться здесь: как, например, механизм прибыли и убытков предоставляет стимулы агентам для перестройки договоренностей PSR таким образом, чтобы они приближались к своим эквивалентам FSR? Как изменения в регулировании или других аспектах государственной политики, или экзогенные изменения в конкурентной или технологической среде заменяют одно PSR другим?

К сожалению, несмотря на призывы современных австрийцев к большему анализу “процессов”, в этой области в австрийской литературе достигнуто очень мало прогресса. Действительно, большая часть работы за последние несколько десятилетий в эволюционной экономике, динамическом программировании, эволюционной теории игр, байесовских моделях обучения, имитационных моделях на основе агентов, теории сложности и подобных областях по сути своей акаузальна и нереалистична, являясь продолжением математической экономики конца XIX и начала XX веков. О’Дрисколл и Риццо (1985, стр. 65-66) приводят некоторые примеры этой литературы, подразумевая, что она “хайековского” духа; однако, несмотря на общие ключевые слова с австрийской экономикой, неясно, что эти исследовательские программы находятся под влиянием подхода австрийской школы.

Конечно, аргумент здесь не в том, что знания, ожидания и процесс не важны или что они должны быть проигнорированы австрийцами (или любыми социальными учеными), а в том, что они вторичны и ценны только в той мере, в какой они помогают построить более удовлетворительную теорию рынков и цен. Австрийская экономика возникла как казуальная, реалистичная альтернатива историзму своего времени и остается сегодня альтернативой как механистической неоклассической экономике, так и не-экономике старого институционализма. Без приверженности сохранению и развитию жесткого ядра австрийской теории цен особое место австрийской школы будет утеряно.

Благодарности

Я благодарю Пера Билунда, Николая Фосса, Дэвида Гордона, Джеффа Хербенера, Дэна Клейна, Фабио Рохаса, Джозефа Салерно и участников конференции в Гроув-Сити-Колледже 2007 года в честь Людвига фон Мизеса и конференции австрийских ученых 2007 года за полезные комментарии и обсуждения этого материала. Применяется стандартная оговорка.

Оригинал статьи

Перевод: Наталия Афончина

Редактор: Владимир Золоторев

Охарактеризовать конкретную ситуацию, “наблюдаемую” в реальности, как “равновесие” — значит совершить ошибку неправильной конкретизации. В лучшем случае наблюдатель может утверждать, что, по его мнению, наблюдаемая и должным образом идентифицированная ситуация соответствует модели в его сознании, в которой набор выбранных переменных определяет определенный результат, и что он не находит внутренней причины для изменения — то есть, что он считает, что только внешнее возмущение, которое в данный момент не наблюдается, могло бы вызвать изменение этих переменных. Это, конечно, личное суждение, имеющее смысл только в том случае, если переменные полностью перечислены, а предположения об их взаимосвязях четко изложены. (1958, стр. 57)

Литература

Bastiat, Frederic. 1850. Economic Harmonies. Trans. W. Hayden Boyers. Irvington-on-Hudson, N.Y.: Foundation for Economic Education, 1996.

Boettke, Peter 1. 2005. “Kirzner.” The Austrian Economists, September 10. Accessed September 16, 2008.

Boettke, Peter J., and David L. Prychitko, eds. 1994. The Market Process: Essays in Contemporary Austrian Economics. Aldershot: Edward Elgar.

B6hm-Bawerk, Eugen von. 1884-1912. Capital and Interest. South Holland, Ill.: Libertarian Press, 1959.

Caldwell, Bruce 1., ed. 1990. Carl Menger and His Legacy in Economics: Annual Supplement to Volume 22: History ofPolitical Economy. Durham, N.C.: Duke University Press.

Caldwell, Bruce J., ed. 2004. Hayek’s Challenge: An Intellectual Biography of F A. Hayek. Chicago: University of Chicago Press.

Chiles, Todd H., Allen C. Bluedorn, and Vishal K. Gupta. 2007. “Beyond Creative Destruction and Entrepreneurial Discovery: A Radical Austrian Approach to Entrepreneurship.” Organization Studies 28(4): 467-93.

Clark, John Bates. 1899. The Distribution of Wealth: A Theory of Wages Interest and Profits. New York: Macmillan.

Clark, John Bates. 1907. Essentials ofEconomic Theory. New York: Macmillan.

Cowen, Tyler, and Richard Fink. 1985. “Inconsistent Equilibrium Constructs: The Evenly Rotating Economy of Mises and Rothbard.” American Economic Review 75(4): 866-69.

Crane, Diana. 1972. Invisible Colleges: Diffusion of Knowledge in Scientific Communities. Chicago: University of Chicago Press.

Davis, Lance E., and Douglass C. North. 1971. Institutional Change and American Economic Growth. Cambridge: Cambridge University Press.

De Vroey, Michel. 2002. “Equilibrium and Disequilibrium in Walrasian and Neo-Walrasian Economics.” Journal ofthe History ofEconomic Thought 24(4): 405-22.

Ekelund, Robert B. 1997. Review of Vaughn, Austrian Economics in America. Review of Austrian Economics 10(2): 133-38.

Fisher, Franklin M. 1983. Disequilibrium Foundations ofEquilibrium Economics. New York: Cambridge University Press.

Foss, Kirsten, Nicolai 1. Foss, Peter G. Klein, and Sandra K. Klein. 2007. “The Entrepreneurial Organization of Heterogeneous Capital.” Journal ofManagement Studies 44(7): 1165-86.

Foss, Nicolai J., and Peter G. Klein, eds. 2002. Entrepreneurship and the Firm: Austrian Perspectives on Economic Organization. Aldershot, U.K.: Edward Elgar.

Friedman, Milton. 1953. “The Methodology of Positive Economics.” In Friedman, Essays in Positive Economics. Chicago: University of Chicago Press. Pp. 3-43.

Gordon, David. 1995. Review of Vaughn, Austrian Economics in America. Reviewed in Mises Review 1(3): 19-25.

Grossman, Sanford J., and Joseph E. Stiglitz. 1980. “On the Impossibility of Informationally Efficient Markets.” American Economic Review 70(3): 393-408.

Gunning, 1. Patrick. 1989. “Mises on the Evenly Rotating Economy.” Review ofAustrian Economics 3(1): 123-35.

Gunning, 1. Patrick. 2001. “The Praxeological Concept of Equilibrium.” Working paper.

Hayek, F. A. 1934. “Carl Menger (1940-1921).” In Hayek 1992. Pp. 61-107.

Hayek, F. A. 1937. “Economics and Knowledge.” In Hayek 1948. Pp. 33-56.

Hayek, F. A. 1939. Review of John Bates Clark: A Memorial. In Hayek 1992. Pp. 38-39. Hayek, F. A. 1945. “The Use of Knowledge in Society.” In Hayek 1948. Pp. 77-91.

Hayek, F. A. 1946. “The Meaning of Competition.” In Hayek 1948. Pp. 92-106.

Hayek, F. A. 1948. Individualism and Economic Order. Chicago: University of Chicago Press.

Hayek, F. A. 1952. The Counter-Revolution ofScience: Studies on the Abuse of Reason. Glencoe, Ill.: The Free Press.

Hayek, F. A. 1963. “The Economics of the 1920s as Seen From Vienna.” In Hayek 1992. Pp. 19-41.

Hayek, F. A. 1968. “The Austrian School of Economics.” In Hayek 1992. Pp. 42-60.

Hayek, F. A. 1973-79. Law, Legislation, and Liberty. 3 vols. Chicago: University of Chicago Press.

Hayek, F. A. 1992. The Fortunes ofLiberalism: Essays on Austrian Economics and the Ideal ofFreedom. Vol. 4 of The Collected Works of F A. Hayek. Ed. Peter G. Klein. Chicago: University of Chicago Press.

Hayek, F. A. 1994. Hayek on Hayek: An Autobiographical Dialogue. Eds. Stephen Kresge and Leif Wenar. Chicago: University of Chicago Press.

Hayek, F. A. 2008. Prices and Production and Other Works: F A. Hayek on Money, the Business Cycle, and the Gold Standard. Ed. Joseph T. Salerno. Auburn, Ala.: Ludwig von Mises Institute.

Herbener, Jeffrey M. 1996. “Calculation and the Question of Arithmetic.” Review ofAustrian Economics 9(1): 151-62.

Hicks, John R. 1939. Value and Capital: An InquilY into Some Fundamental Principles of Economic TheOlY. Oxford: Clarendon Press, 1946.

High, Jack C. 1980. Maximizing, Action, and Market Adjustment: An Inquiry into the Theory ofEconomic Disequilibrium. PhD Dissertation, Department of Economics, University of California, Los Angeles.

High, Jack C. 1982. “Alertness and Judgment: Comment on Kirzner.” In Method, Process, and Austrian Economics: Essays in Honor ofLudwig von Mises. Ed. Israel Kirzner. Lexington, Mass.: D.C. Heath.

High, Jack C. 1986. “Equilibrium and Disequilibrium in the Market Process.” In Subjectivism, Intelligibility, and Economic Understanding. Ed. Israel M. Kirzner. New York: New York University Press.

Hoppe, Hans-Hennann. 1996. “Socialism: A Property or Knowledge Problem?” Review of Austrian Economics 9(1): 143-49. Hiilsmann, Jorg Guido. 2000. “A Realist Approach to Equilibrium Analysis.” Quarterly Journal of Austrian Economics 3(4): 3-51.

Hiilsmann, Jorg Guido. 2007. Mises: The Last Knight ofLiberalism. Auburn, Ala.: Ludwig von Mises Institute.

Jacobson, Robert. 1992. “The ‘Austrian’ School of Strategy.” Academy of Management Review 17: 782-807.

Kirzner, Israel M. 1963. Market TheOlY and the Price System. Princetonn N.J.: D. Van Nostrand.

Kirzner, Israel M. 1973. Competition and Entrepreneurship. Chicago: University of Chicago Press.

Kirzner, Israel M. 1979. Perception, Opportunity and Profit: Studies in the Theory of Entrepreneurship. Chicago: University of Chicago Press.

Kirzner, Israel M. 1985. Discovery and the Capitalist Process. Chicago: University of Chicago Press.

Kirzner, Israel M. 1988. “Welfare Economics: A Modem Austrian Perspective.” In Man, Economy and Liberty: Essays in Honor of Murray N. Rothbard. Eds. Walter Block and Llewellyn H. Rockwell, Jr. Auburn, Ala.: Ludwig von Mises Institute.

Kirzner, Israel M. 1999. “Mises and His Understanding of the Capitalist System.” Cato Journal 19(2): 215-32.

Kirzner, Israel M. 2000. “Hedgehog or Fox? Hayek and the Idea of Plan-Coordination.” In Kirzner, The Driving Force of the Market Economy: Essays in Austrian Economics. London: Routledge. Pp. 180-202

Klein, Daniel B. 1997. “Convention, Social Order, and the Two Coordinations.” Constitutional Political Economy 8: 319-35. Klein, Daniel B. 2008. “Toward a Public and Professional Identity for Our Economics.” Econ Journal Watch 5(3): 358-72.

Klein, Daniel B., and Aaron Orsborn. 2008. “Concatenate Coordination and Mutual Coordination.” Working Paper 116, Ratio Institute.

Klein, Peter G. 1998. “New Institutional Economics.” In Encyclopedia of Law and Economics. Eds. Boudewijn Bouckeart and Gerrit De Geest. Cheltenham, U.K.: Edward Elgar, 2000. Pp. 456-89.

Klein, Peter G. 2006. “Foreword” to Carl Menger, Principles of Economics. Reprint. Auburn, Ala.: Ludwig von Mises Institute, 2006. Pp. 7-10.

Klein, Peter G., and George A. Selgin. 2000. “Menger’s Theory of Money: Some Experimental Evidence.” In What Is Money? Ed. John Smithin. London: Routledge Pp. 217-34.

Koppl, Roger. 2006. “Austrian Economics at the Cutting Edge.” Review ofAustrian Economics 19: 231-41.

Lachmann, Ludwig M. 1956. Capital and Its Structure. London: G. Bell & Sons.

Lachmann, Ludwig M. 1977. Capital, Expectations, and the Market Process. Kansas City: Sheed Andrews and McMeel. Lindahl, Erik. 1939. Studies in the Theory of Money and Capital. London: George Allen & Unwin.

Long, Roderick T. 2006. “Realism and Abstraction in Economics: Aristotle and Mises versus Friedman.” Quarterly Journal of Austrian Economics 9(3): 3-23.

Lundberg, Erik. 1937. Studies in the Theory ofEconomic Expansion. London: P. S. King & Son.

Machlup, Fritz. 1958. “Equilibrium and Disequilibrium: Misplaced Concreteness and Disguised Politics.” In Machlup, Essays in Economic Semantics. 2nd ed. New Brunswick, N.J.: Transaction, 1991. Pp. 43- 72.

MacKenzie, Douglas W. 2008. “The Equilibrium Analysis of Mises, Hayek, and Lachmann.” Working Paper, Department of Economics, SUNY-Plattsburgh.

Marget, Arthur W. 1938-42. The Theory ofPrices: An Examination ofthe Central Problem of Monetary Theory. 2 Vo1s. New York: Augustus M. Kelley, 1966.

Mayer, Hans. 1932. “The Cognitive Value of Functional Theories of Price.” In Classics of Austrian Economics: A Sampling in the History of a Tradition. Ed. Israel M. Kirzner. London: William Pickering, 1994. Pp. 55-168.

Mathews, John A. 2006. “Ricardian Rents or Knightian Profits? More on Austrian Insights on Strategic Organization.” Strategic Organization 4: 97-108.

Menger, Carl. 1871. Principles of Economics. Trans. James Dingwall and Bert Hoselitz. Auburn, Ala.: Ludwig von Mises Institute, 2006.

Menger, Carl. 1883. Investigations into the Method of the Social Sciences with Special Reference to Economics. New York: New York University Press, 1981.

Menger, Carl. 1892. “On the Origin of Money.” Economic Journal 2: 239-55.

Mises, Ludwig von. 1912. The Theory of Money and Credit. Indianapolis: Liberty Classics, 1981. Mises, Ludwig von. 1933.

Epistemological Problems of Economics. Auburn, Ala.: Ludwig von Mises Institute, 2003 Mises, Ludwig von. 1949.

Human Action: A Treatise on Economics. Scholar’s Edition. Auburn, Ala.: Ludwig von Mises Institute, 1998.

Mises, Ludwig von. 1951. “Profit and Loss.” In Mises, Planning for Freedom. South-Holland, Ill.: Libertarian Press, 1952. Pp. 108-50.

Mises, Ludwig von. 1962. The Ultimate Foundation of Economic Science: An Essay on Method.

Princeton, N.J.: Van Nostrand. Morgenstern, Oskar. 1935. “Perfect Foresight and Economic Equilibrium.” In Selected Economic Writings of Oskar Morgenstern. Ed. Andrew Schotter. New York: New York University Press. Pp. 169-83.

Oakley, Allen. 1999. The Revival ofModern Austrian Economics: A Critical Assessment ofIts Subjectivist Origins. Aldershot, U.K.: Edward Elgar.

O’Driscoll, Gerald P. 1977. Economics as a Coordination Problem: The Contributions of Friedrich A. Hayek. Kansas City: Sheed Andrews and McMeel.

O’Driscoll, Gerald P., and Mario 1. Rizzo. 1985. The Economics of Time and Ignorance. Oxford: Blackwell.

Roberts, Peter W., and K. M. Eisenhardt. 2003. “Austrian Insights on Strategic Organization: From Market Insights to Implications for Firms.” Strategic Organization 1: 345-52.

Rothbard, Murray N. 1962. Man, Economy, and State: A Treatise on Economic Principles.

Scholars Edition. Auburn, Ala.: Ludwig von Mises Institute, 2004.

Rothbard, Murray N. 1991. “The End of Socialism and the Calculation Debate Revisited.” Review of Austrian Economics 5(2): 51-76.

Rothbard, Murray N. 1995. “The Present State of Austrian Economics” (1995). In Rothbard, The Logic of Action One: Method, Money, and the Austrian School. Cheltenham, U.K.: Edward Elgar, 1997.

Salerno, Joseph T. 1991. “Commentary: The Concept of Coordination in Austrian Macroeconomics.“In Austrian Economics. Ed. Richard Ebeling. Hillsdale, Mich.: Hillsdale College Press. Pp. 325-43.

Salerno, Joseph T. 1993. “Mises and Hayek Dehomogenized.” Review ofAustrian Economics 6(2): 113-46.

Salerno, Joseph T. 1994a. “Ludwig von Mises’s Monetary Theory in the Light of Modem Monetary Thought.” Review of Austrian Economics 8(1): 71-115.

Salerno, Joseph T. 1994b. “Reply to Leland B. Yeager.” Review ofAustrian Economics 7(2): 111-25.

Salerno, Joseph T. 1996. “A Final Word: Calculation, Knowledge, and Appraisement.” Review of Austrian Economics 9(1): 141-42.

Salerno, Joseph T. 1999a. “Carl Menger: The Founder of the Austrian School.” In Fifteen Great Austrian Economists. Ed. Randall G. Holcombe. Auburn, Ala.: Ludwig von Mises Institute, 1999. Pp. 71-100.

Salerno, Joseph T. 1999b. “The Place ofMises’s Human Action in the Development of Modem Economic Thought.” Quarterly Journal of Austrian Economics 2(1): 35-65.

Salerno, Joseph T. 2002. “The Rebirth of Austrian Economics-In Light of Austrian Economics.” Quarterly Journal ofAustrian Economics 5(4): 111-28.

Salerno, Joseph T. 2006. “Mises’s Favorite Anglo-American Economists.” Mises.org Daily Article. October 18.

Samuelson, Paul A. 1947. Foundations of Economic Analysis. Cambridge, Mass.: Harvard University Press.

Schelling, Thomas C. 1978. Micromotives and Macrobehavior. New York: Norton.

Selgin, George A. 1988. “Praxeology and Understanding: An Analysis of the Controversy in Austrian Economics.” Review of Austrian Economics 2: 19-58.

Stalebrink, Odd 1. 2004. “The Hayek and Mises Controversy: Bridging Differences.” Quarterly Journal of Austrian Economics 7(1): 27-38.

Stromberg, Joseph A. 2004. “Introduction to Man, Economy, and State with Power and Market.” In Rothbard, 1962. Pp. xix-lxxxviii.

Thornton, Mark. 1999. Review of Vaughn, Austrian Economics in America. Reviewed in Public Choice 98: 467-69.

Vaughn, Karen 1. 1994. Austrian Economics in America: The Migration of a Tradition. Cambridge: Cambridge University Press.

Walker, D. A. 1969. “Marshall’s Theory of Competitive Exchange.” Canadian Journal ofEconomics 2(4): 590-98.

Wicksteed, Philip H. 1910. The Common Sense ofPolitical Economy. London: George Routledge & Sons 1933.

Williamson, Oliver E. 2000. “The New Institutional Economics: Taking Stock, Looking Ahead.” Journal of Economic Literature 38(3): 595-613.

White, Lawrence H. 1981. “Introduction to the New York University Press Edition.” In Menger 1883. Pp. vii-xviii.

Wieser, Friedrich. 1914. Social Economics. London: Allen and Unwin, 1927.

Yeager, Leland B. 1994. “Mises and Hayek on Calculation and Knowledge.” Review of Austrian Economics 7(2): 93-109. Yeager, Leland B. 1995. “Rejoinder: Salerno on Calculation, Knowledge, and Appraisement.” Review of Austrian Economics 9(1): 137-39.

Yeager, Leland B. 1997. “Calculation and Knowledge: Let’s Write Finis.” Review ofAustrian Economics 10(1): 133-36.

Yu, Tony Fu-Lai. 2003. “A Subjectivist Approach to Strategic Management.” Managerial and Decision Economics 24(4): 335-45.