В это трудно поверить, но недавно была годовщина Канадского конвоя свободы. 22 января 2022 года по всей стране начала формироваться колонна. В течение следующей недели тысячи грузовиков добирались до Оттавы, а 29 января они прибыли в столицу страны, громкие и решительные, как никогда.

Следующий месяц стал одним из самых бурных в современной истории Канады. Центр Оттавы был полностью заблокирован, мосты были перекрыты, а политики и СМИ использовали любую возможность, чтобы очернить протестующих.

Четыре недели спустя все закончилось, причем гораздо быстрее, чем многие ожидали. Вооруженное специальными полномочиями, вытекающими из никогда ранее не применявшегося Закона о чрезвычайных ситуациях, правительство успешно разогнало протест за несколько дней.

Оглядываясь назад, трудно определить практическое влияние протеста на законодательство. Возможно, некоторые ковидные правила были смягчены на несколько месяцев раньше, чем могли бы, но для организаторов Конвоя это была далеко не решающая победа.

Неразрешимый конфликт

С тех пор в Канаде не утихают споры: были ли протестующие в своем праве поступать так, как они поступили? Те, кто поддерживает колонну, утверждают, что да, поскольку Канадская хартия прав и свобод гарантирует право на свободу выражения мнений и свободу мирных собраний. Те, кто выступает против колонны, в основном согласны с этими свободами, но утверждают, что такие свободы должны быть подвержены определенным разумным ограничениям. По их мнению, серьезные препятствия для движения транспорта, и особенно препятствия для критически важной инфраструктуры, такой как мосты, это уже чересчур. Должно ли правительство стоять в стороне и позволять группе хулиганов ставить страну на колени?

Вопрос о том, кто был прав с юридической точки зрения, конечно, интересен, но этот вопрос лучше решать юристам. Более интересен вопрос о том, кто был прав с философской точки зрения. Реализовывали ли протестующие свою свободу слова и собраний, и, следовательно, их преследование нарушало их права? Или полномочия правительства следить за чистотой улиц и мостов более важны?

Как либертарианцев, нас тянет принять чью-либо сторону в этом споре, но мы должны сопротивляться этому искушению. Есть третья, лучшая позиция, которая меняет весь вопрос, и именно ее мы должны занять. Эта позиция была довольно четко изложена Мюрреем Ротбардом в его книге 1970 года “Власть и рынок”. На самом деле, читая его объяснения, можно подумать, что он участвует в дебатах о конвоях.

Ротбард начинает с того, что оспаривает саму концепцию “прав человека”, утверждая, что гораздо лучшим принципом являются права собственности. Он особо выделяет “право человека” на свободу слова как проблематичную концепцию.

“Предполагается, что свобода слова означает право каждого говорить все, что ему нравится”, — пишет Ротбард. “Но игнорируется вопрос: Где? Где у человека есть это право? Конечно, он не имеет его на территории, на которую он вторгается. Короче говоря, он имеет это право только либо на своей собственности, либо на собственности кого-то, кто согласился, в качестве подарка или по договору аренды, впустить его в помещение. Таким образом, на самом деле не существует отдельного “права на свободу слова”; есть только право собственности человека: право делать то, что он хочет, со своей собственностью или заключать добровольные соглашения с другими владельцами собственности”.

Отказавшись от “права на свободу слова”, Ротбард делает шаг назад и обсуждает более широкую проблему.

“Концентрация на расплывчатых “человеческих” правах не только затушевала этот факт, но и привела к убеждению, что между индивидуальными правами и предполагаемой “государственной политикой” или “общественным благом” обязательно существуют всевозможные конфликты. Эти конфликты, в свою очередь, заставили людей утверждать, что никакие права не могут быть абсолютными, что все они должны быть относительными и условными”.

Общественный протест — идеальный пример этой проблемы, объясняет Ротбард.

“Возьмем, к примеру, право человека на “свободу собраний”. Предположим, что группа граждан хочет провести демонстрацию в поддержку определенной меры. Для этого она использует улицу. Полиция же разгоняет собрание на том основании, что оно мешает движению транспорта. Дело в том, что этот конфликт невозможно разрешить иначе как произвольно, потому что улицы принадлежат правительству. Государственная собственность, как мы уже видели, неизбежно порождает неразрешимые конфликты. Ведь, с одной стороны, группа граждан может утверждать, что они являются налогоплательщиками и поэтому имеют право использовать улицы для собраний, а с другой стороны, полиция права в том, что движение транспорта затруднено. Не существует рационального способа разрешить конфликт, потому что пока нет истинного права собственности на ценный уличный ресурс”.

Как ясно показывает Ротбард, просто не существует хорошего ответа на вопрос о том, как правильно действовать, когда правительство отвечает за землю, на которой проходит протест. Обе стороны имеют одинаково веские аргументы, и независимо от того, какую сторону вы займете, вас обвинят в нарушении прав другой стороны.

Решение: Приватизировать дороги

Лучший способ выбраться из этой трясины настолько же прост, насколько и радикален: приватизировать дороги. Ротбард объясняет, как это решает проблему.

“В чисто свободном обществе, где улицы находятся в частной собственности, вопрос был бы прост: решение принимал бы владелец улицы, а забота группы протестующих граждан заключалась бы в том, чтобы попытаться добровольно арендовать у владельца уличное пространство. Если бы вся собственность была частной, было бы совершенно ясно, что у граждан нет никакого туманного “права на собрание”. Их правом было бы право собственности на использование своих денег в попытке купить или арендовать место для проведения демонстрации, и они могли бы сделать это только в том случае, если бы владелец улицы согласился на сделку”.

Как показывает анализ Ротбарда, идея о том, что права должны быть “относительными” и сбалансированными с “общественным благом”, звучит убедительно только потому, что мы изначально неверно истолковали права. Если принять и отстаивать расплывчатые “права человека”, такие как право на свободу слова и свободу собраний (как это сделано в Канадской хартии), то следует признать, что в достаточно тяжелой ситуации эти права должны быть нарушены.

Но если, с другой стороны, все общественные земли приватизированы, то нет необходимости идти на такие принципиальные компромиссы. Если люди хотят использовать частные улицы и мосты для передвижения, они могут легко перебить цену потенциальных протестующих за использование земли. Владельцы частных дорог, будучи жадными капиталистами, которыми они, несомненно, являются, с радостью зарезервируют дорогу для более выгодного использования — использования, которое обычно предпочитают потребители — и будут в полном праве принудительно удалить любых нарушителей, пытающихся установить несанкционированную блокаду.

Но что если владельцы дорог или мостов вступают в союз с протестующими и намерены блокировать принадлежащие им коридоры? Конечно, они будут рады сделать это, но потребители быстро переведут свой бизнес на параллельные коридоры, нанеся огромные убытки непокорному владельцу. Если дела пойдут совсем плохо, владелец может даже подвергнуться остракизму со стороны неодобрительно настроенных предпринимателей и рабочих. Таким образом, любой владелец дороги, достаточно глупый, чтобы перекрыть критические точки доступа, очень быстро окажется не у дел.

Однако, по всей вероятности, до этого даже не дойдет. Пользователи дорог и особенно мостов, предвидя такую возможность, потребуют заранее заключенных контрактов, гарантирующих использование коридора в течение определенного периода времени. При наличии таких контрактов владелец будет юридически обязан держать коридор открытым.

Оспаривание фрейминга

В свете вышесказанного я склонен вслед за Майклом Мэлисом исключить из своего лексикона фразу “свобода слова”, а также “свобода собраний”. Как отмечают и Ротбард, и Мэлис, эти фразы означают так много разных вещей для разных людей, и они создают огромную путаницу в том, что именно означает выступать за гражданские свободы.

Вы можете не соглашаться с таким подходом, и это совершенно нормально. Более важным моментом, который следует вынести из этого, является то, что работа либертарианца в большинстве дебатов заключается в том, чтобы оспаривать формулировки, а не занимать чью-либо сторону.

Так заманчиво определить “нашу команду” и “их команду” и присоединиться к хору голосов, который, кажется, на нашей стороне, но мы должны быть лучше этого. Защита перекрытия мостов и городских улиц, строго говоря, не является либертарианской позицией. Но и осуждение перекрытия тоже не является либертарианской позицией. Либертарианская позиция — это просто утверждение, что все это не было бы проблемой в первую очередь, если бы мосты и улицы были в частной собственности. Это тот барабан, в который мы должны бить.

Принятие той или иной стороны ничего не дает для решения основной проблемы. Оспаривание фрейминга — это то, что действительно продвигает к решению.

Это касается и многих других вопросов. Должны ли республиканцы или демократы быть у власти? Ответ заключается в том, что мы должны оспорить идею о том, что кто-то вообще должен быть у власти. Должна ли быть молитва в школах? Ответ заключается в том, что мы должны оспорить, почему должен быть единый для всех ответ правительства вместо того, чтобы позволить свободный рынок в сфере образования.

Принятие той или иной стороны в существующих дебатах часто служит укреплению статус-кво, потому что это неявное согласие с тем, как были сформулированы дебаты. Это также способствует тому, что ваши оппоненты не обращают на вас внимания, потому что для них вы звучите как очередной NPC.

Но если у нас есть уникальная позиция, если мы можем поставить под сомнение предположения, которые обе стороны принимают как должное, люди вдруг захотят услышать то, что мы хотим сказать. Они могут не согласиться с нами, но их, по крайней мере, заставят по-другому взглянуть на проблему.

А это, откровенно говоря, уже половина успеха.

Оригинал статьи

Перевод: Наталия Афончина

Редактор: Владимир Золоторев