Я живу в довольно малонаселенном месте, и здесь достаточно много нетронутой дикой природы. В это время года у нас много ягод, и нередко можно встретить людей, сгорбившихся над кустами и нетерпеливо собирающих голубику и водянику. Об этом хорошо известно большинству людей, включая экономистов: мать-природа бесплатно предоставляет нам вещи, которые очень ценятся большинством людей, и все, что вам нужно сделать, это протянуть руку и собрать вкусности.

Примерно раз в неделю в течение последнего месяца я брал с собой в горы, ближайшие к моему дому, коробочки Tupperware и возвращался примерно через час имея с собой голубику в количестве, гораздо большем, чем я мог бы съесть. Как ни странно, я редко встречаю в горах других фанатиков голубики с коробками, заполненными до краев этим темно-фиолетовым золотом.

Если мы посмотрим на такие вещи, как лесные ягоды, которые с точки зрения экономической “трагедии общего достояния”, может взять каждый, кто захочет, то возникает простой вопрос: если человеческая природа, человеческая жадность и капиталистический дух неизбежно виноваты в эксплуатации общего мирового достояния, тогда почему в горах все еще есть голубика?

Почему предприимчивые люди и агенты, максимизирующие полезность до сих пор не очистили кусты от ягод? Особенно учитывая тот факт, что эти же люди, скорее всего, будут покупать импортную голубику в супермаркете по гораздо большей цене, чем требует мать-природа.

Дело не только в деньгах

У Майка Мангера, старшего научного сотрудника AIER, есть поучительная история о (резком) росте цен в Starbucks, расположенном в аэропорту. Надев свои очки экономиста, он наблюдал за огромным количеством людей, ожидающих в очереди за привилегией заплатить Starbucks за утренний кофе. Конец очереди удачно выбран для описания выбора для тех, кто считает, что цена и ожидание того стоит:

Последний человек в очереди, — это тот, кто решил, что цена не слишком высока, и стал ждать. Но люди, которые шли мимо, — это те, кто по какой-то причине решил иначе — может быть они не любили ждать, возможно, их самолет скоро улетал, неважно, — что “цена” для них слишком высока. Вы могли возразить, что цена на самом деле была одинаковой для всех, и единственная разница — время ожидания. Но в том-то и дело. Издрежки кофе в то утро складывалась из денежной цены плюс раздражение и разочарование от ожидания в очереди.

Моя история с голубикой похожа. Хотя в горах есть бесплатная голубика в практически неограниченном количестве, а та, которую покупатели получают в магазине, поставляется в небольших коробках, по высокой цене и иногда с плесенью — цена равная нулю плюс усилия и время, необходимые для поиска голубики в не всегда приятных погодных условиях, слишком высока для большинства потребителей. Ноль на самом деле может быть дороже, чем цена, которую взимает магазин, потому что нулевая цена требует от потребителя совершить дополнительные тяжелые физические усилия. Кроме того, нельзя питаться исключительно голубикой.

Поэтому нас не должно удивлять, что голубика все еще растет в горах: “общее” остается неиспользованными, потому что у людей есть лучшие возможности. Это более широкий взгляд на экономический рост, который люди, зацикленные на предотвращении “трагедий общин”, могут упускать из виду: если у людей есть лучшие варианты в другом месте, то “общее” может остаться неосвоенным.

Еще одним примером того, как рыночные возможности и субституты оставляют нетронутыми “общее”, являются овцы. На этих землях, с множеством заросших холмов и травянистых равнин, где овцы могут превратить неудобоваримый корм во вкусное и ценное мясо, общинные земли по-прежнему используются недостаточно. Классическая история о “трагедии общин” учит прямо противоположному: если никто не владеет землей и не предпринимаются общественные усилия по ограничению ее использования, каждый фермер максимально увеличит количество животных, отправленных на пастбище, и результат всего этого будет предсказуем — общественное достояние испортится, в следующем году травы не хватит. Человеческая жадность; Провал капитализма.

Тем не менее, на моих холмах трава остается нетронутой, а поголовье овец сократилось до самого низкого уровня за более чем столетие.

Опять же, с точки зрения “трагедии общин”, так не может быть: если никто другой не использует траву, почему бы не увеличить количество бесплатного корма для животных и не заполнить каждый дюйм горных перевалов овцами?

Что ж, оказывается, никто больше не хочет заниматься овцеводством. В городах доступна более прибыльная и менее трудоемкая работа. Экономические сдвиги тоже работают против эксплуатации этого достояния. Несмотря на рост мирового потребления мяса, доля овец и ягнят упала до 5% с 7-8% всего пятьдесят лет назад. Неудивительно, что молодые люди хотят быть пастухами не больше, чем люди хотят есть баранину. Более того, оставшиеся фермеры не обладают той монопольной ценовой властью, которая повсюду мерещится прогрессивистам, и поэтому не могут взвинтить цены, чтобы увеличить свою доходность. Недостаточно потребителей хотят то, что они поставляют, по той цене и в тех местах, где они могут это поставлять, даже если (летнее) кормление овец бесплатно.

В противоположность “трагедии общин” мы могли бы назвать явление, когда ягоды остаются в горах, “удачей общин”. Тот факт, что что-то является общим, не означает, что требуется надзор со стороны правительства посредством фиксации цен или установления квот. Точно также объяснения и решения “свободно рыночного” типа не подходят для данной ситуации. Сам по себе тот факт, что “общее” не используется чрезмерно, не означает, что неформальные соглашения — это то, что остановило в данном случае беспредел эгоистичных капиталистов.

У “общего” есть еще одно измерение, кроме жадности и краткосрочных выгод, ведь мы также должны учитывать рыночные субституты и предпочтения потребителей. Рынки и экономический рост могут, вопреки антирыночным убеждениям, стать спасительной благодатью для многих естественных “общих достояний”, от спасения китов от верного вымирания до сохранения диких животных в Африке сегодня. Есть огромное количество других примеров.

Приведу последний, абсурдный, но достаточно проясняющий пример: кислород в воздухе в буквальном смысле жизненно необходим нам, людям. Он “общий”, но, тем не менее, даже максимальное его использование не может нарушить будущий кислородный баланс планеты. Нам не нужен хранитель этого “общего”, потому что его потребление даже отдаленно не повлияет на будущее использование.

Здесь я должен пояснить, что не переоцениваю этот момент. Есть разница между потреблением ягод, то есть результатом естественного процесса, который полностью сохраняет будущее производство ягод, и чрезмерным рыболовством, которое буквально съедает запас, из которого будет получен будущий запас. Рыба — это и продукт, и процесс производства, тогда как мои ягоды — это исключительно продукт (пример выпаса овец находится где-то посередине, поэтому вышеупомянутый пункт все еще остается в силе).

Я не утверждаю, что интенсивная эксплуатация мировых рыбных запасов или некоторых лесов является поэтому устойчивой. Я говорю о том, что иногда якобы неизбежная “трагедия общин” может, в условиях процветания и экономического роста превратиться в “удачу общин”.

Оригинал статьи

Перевод: Наталия Афончина

Реактор: Владимир Золоторев