Большинство людей сегодня рассматривают эксперимент с запретом алкоголя в США как национальное бедствие, справедливо прекращенное в 1933 году. Так когда-нибудь будет и с локдаунами 2020 года.

Однако, если бы вы выступали против запрета на алкоголь в 1920 году, вам потребовалось бы изрядное мужество. Вы бы выступали против преобладающего мнения, поддерживаемого выдающимися учеными и социальными мыслителями. То, что вы говорили бы, противоречило “экспертному консенсусу”. Это очень похоже на локдауны 2020.

Я понял это, когда прочитал расшифровку выступлений известного в 1920-х радиосвященника Джеймса Гиллиса. Он был против запрета производства и продажи алкоголя на том основании, что социальные издержки намного превышают предполагаемые выгоды. Меня очень удивила защитная позиция его комментариев. Он должен был заверять своих слушателей, что лично он был сторонником воздержания, что алкоголь действительно является зеленым змием и из-за этой мерзости в стране происходят ужасные вещи. Тем не менее, по его словам, прямые запреты обходятся слишком дорого.

Почему он был так осторожен в своей риторике? Оказывается, в 1920-х он был одним из немногих известных американских общественных деятелей (среди них был и Х.Л. Менкен), которые осмелились выступить против явно провальной политики. Эта информация затянула меня в кроличью нору литературы того времени, и оказалось, что многие ведущие интеллектуалы той эпохи утверждали, что сухой закон необходим, как шаг для наведения порядка в обществе.

“Наука”, лежащая в основе сухого закона сводится к тому, что в обществе существует огромное количество патологий, и все они связаны с одной доминирующей переменной: алкоголем. Бедность, преступность, семьи без отца, неграмотность, политическая отчужденность, социальная неподвижность, городская нищета и так далее. Вы можете внимательно изучить данные, чтобы обнаружить, что во всех этих случаях присутствует общий элемент — алкоголь. Само собой разумеется, что устранение этого фактора было бы самым большим вкладом в устранение этих патологий. Доказательства неопровержимы. Нужно сделать это, потом то, и готово.

Разумеется, аргументы не всегда были такими ясными. Саймон Паттен (1852–1922) был председателем Уортонской школы бизнеса. Его аргумент в пользу запрета алкоголя в конце 19-го века содержал сложное рассуждение относительно погоды в Америке. То холодно, то жарко, то опять холодно, и потребление алкоголя, кажется, отслеживает эти изменения, заставляя людей пить все больше, пока их жизнь не разрушится.

Как резюмировал Марк Торнтон, ведущий ученый в области экономики сухого закона и его истории: “Для Паттена алкоголь — это продукт, в потреблении которого нет равновесия. Человек либо хорош и воздерживается от алкоголя, либо становится пьяницей и самоуничтожается”.

Самым влиятельным экономистом нового поколения, выступающим за введение сухого закона, был рок-звезда, академик и прогрессивный общественный деятель Ирвинг Фишер, чей вклад в то, что экономика стала больше интересоваться данными, чем теорией, является легендарным. Если вы знакомы с этим периодом и с такими людьми, вас не удивит, что он был ярым противником алкоголя и сторонником евгеники. Именно он сыграл решающую роль в убеждении Конгресса и общественности в том, что полный запрет является правильным путем. Его книга со странным названием “Запрет в худшем случае” излагает его аргументы.

В 1927 году, когда была опубликована его книга, Фишер организовал круглый стол на ежегодном собрании Американской экономической ассоциации. Его выступление весьма показательно.

Я получил список экономистов, которые должны быть противниками сухого закона, и написал им; все они ответили, что либо я ошибался, полагая, что они выступают против сухого закона, либо что, если мы собираемся ограничить обсуждение экономикой запрета, они не будут отвечать. Когда я обнаружил, что у меня нет оратора, представляющего противоположную точку зрения, я написал всем американским экономистам, перечисленным в “Минерве”, и всем американским преподавателям статистики. Я не получил ни от кого одобрения.

Очевидно, его коллеги были либо обмануты господствующей “наукой”, либо боялись не согласиться с господствующей ортодоксией, даже в то время, когда по всей стране коррумпировался политический истеблишмент, росли криминальные авторитеты и процветали десятки тысяч подпольных ресторанов. Утверждая, что Сухой закон принес США богатство в размере 6 миллиардов долларов — цифра, которую часто называют авторитетной, Фишер написал следующее:

Запрет здесь, чтобы остаться. Если его не применять, его благословения быстро превратятся в проклятие. Нельзя терять времени. Хотя дела обстоят намного лучше, чем до сухого закона, за исключением, возможно, неуважения к закону, они не могут оставаться такими. Принуждение излечит неуважение к закону и другое зло, на которое жалуются люди, а также значительно увеличит благо. Американский сухой закон войдет в историю как начало новой эры во всем мире, как достижение которой эта нация будет всегда гордиться.

Чтобы увидеть, как была рассчитана цифра в 6 миллиардов долларов, и понаблюдать за остальной удивительной математической гимнастикой, стоящей за “научным” запретом, взгляните на подробную презентацию Торнтона. Это идеальная иллюстрация псевдонауки в действии.

Но это не было чем-то необычным для того времени. Журнал Американской медицинской ассоциации сказал о запрете алкоголя в 1920 году: “Большинство из нас убеждено, что это один из самых благотворных актов, когда-либо принятых законодательным органом”.

Читая всю эту литературу, я вспоминаю “научный” вывод CDC о том, что закрытие ресторанов во время пандемии спасет жизни — вывод, основанный на исследовании, настолько слабом, что любой, кто хоть немного знаком со статистикой и причинно-следственной связью, может сразу заметить его недостатки ( если это исследование демонстрирует необходимость закрытия ресторанов, оно также демонстрирует, что маски не влияют на распространение вируса). Другой очевидный случай — это брутальное и ненаучное закрытие школ.

Также верно и то, что противников сухого закона регулярно и публично объявляли тайными пьяницами, шиллингами для бутлегеров или просто отставшими от науки. Они были изгоями и оставались ими в течение десяти лет. Сухой закон окончательно разрушился не заменой одной научной ортодоксии другой, а несоблюдением со стороны большей части населения. Когда правоприменение стало нежизнеспособным, а Рузвельт посчитал оппозицию запрету политически выгодной, закон, наконец, изменился.

Когда мы оглядываемся на американскую историю, сухой закон выделяется как один из самых безумных социальных и экономических экспериментов современности. Сама идея о том, что правительство своим авторитетом и властью собиралось очистить западное общество от производства и распространения алкоголя, сегодня поражает нас как пример несбыточной мечты, обернувшейся катастрофой для всей страны.

То же самое можно сказать и о локдаунах 2020 года. Действительно, если измерить абсурдность по шкале экстремизма, то идея изоляции с насильственным разделением людей, обязательным ношением масок и практической отменой всех больших собраний, развлечений, искусства и путешествий, кажется даже более садистски нелепой, чем запрет алкоголя.

Безумие толпы, часто поддерживаемое “лучшей наукой”, никогда не исчезает. Оно просто находит новые формы юридического выражения в разное время. Только когда толпа приходит в себя, настоящие ученые возвращаются и побеждают, в то время как фальшивая наука, поддерживающая деспотизм, делает вид, будто этого никогда не было.

Оригинал статьи

Перевод: Наталия Афончина

Редактор: Владимир Золоторев