Забудьте все, что вы знаете об экономике. В книге “Классическая экономическая теория и современная экономика” экономист Стивен Кейтс объясняет, почему экономическая наука терпела неудачи на протяжении более 100 лет.

Как рассказывает доктор Кейтс, на протяжении большей части XIX века экономисты сходились во мнении, что целью экономики является создание богатства и повышение уровня жизни, что означает рост количества и качества товаров и услуг на рынке. Поэтому правильная экономическая политика была направлена на расширение производства (“сторона предложения”). Расходы (“сторона спроса”) не заслуживали особого внимания, поскольку считалось, что они вытекают из производства.

Чтобы понять, почему, представьте, что выжившие после кораблекрушения начинают жизнь на острове с нуля. Чтобы построить процветающую экономику, им нужно будет обмениваться друг с другом, а для этого сначала нужно будет произвести предметы для обмена. Например, если человек А захочет получить копье человека Б, ему придется что-то произвести — скажем, сандалии — и обменять свои сандалии на копье. По сути, производство сандалий создает спрос на копье. Следовательно, производство создает спрос. В экономике это известно как закон Сэя.

Следствием этого стало понимание того, что “всеобщее перепроизводство” — ситуация, когда экономика производит больше, чем потребляет (или “дефицит совокупного спроса”) — невозможна. Считалось, что экономические потрясения, спады и депрессии могут быть вызваны нарушениями в структуре производства, но они не являются результатом слишком низкого спроса. Как сказал Давид Рикардо, выражавший господствующее в то время мнение специалистов, “люди делают ошибки в производстве; дефицита спроса не существует”.

Это объясняет, почему классические экономисты считали предпринимателей жизненно важными. Предприниматели не только внедряли технологические новшества и совершенствовали методы производства, но и должны были ответственно распоряжаться ресурсами, в том числе выстраивать производственный процесс так, чтобы правильно предугадать потребительский спрос. Это было непростой задачей. Неспособность производить то, что хотели потребители, приводила к дискоординации спроса и предложения в экономике, что часто заканчивалось рецессией.

Кроме того, в противовес популярным современным карикатурам, Кейтс подчеркивает, что классические экономисты никогда не были настолько наивны, чтобы игнорировать очевидную роль денег. Они считали само собой разумеющимся тот очевидный факт, что анализ “реальных” экономических переменных — то есть товаров и услуг, физических и интеллектуальных форм капитала и труда — имеет решающее значение для правильного понимания того, как работает экономика. Только после того, как ситуация тщательно изучалась в терминах реальной экономики, в рассуждения вводились деньги, чтобы не спутать первое со вторым и не запутать здравое экономическое мышление.

Однако после “маржиналистской революции” австрийских экономистов в 1870-х годах в экономическом анализе произошел сдвиг. Вместо того чтобы сосредоточиться на экономике в целом и производстве богатства в частности, австрийцы обратили свои исследования к индивидууму и его субъективным предпочтениям для объяснения ценности.

Ранние классические экономисты, такие как Адам Смит и Давид Рикардо, выдвинули “трудовую теорию ценности”, которая утверждала, что только труд определяет ценность товара или услуги, игнорируя такие факторы, как желательность товара и общие затраты производства (а не только затраты труда). Хуже того, Карл Маркс позже принял трудовую теорию в своем осуждении капитализма. Поэтому, отчасти чтобы парировать выпады Маркса, австрийцы утверждали, что ценность определяется не трудом, а “предельной полезностью”, то есть тем, какое удовлетворение получает потребитель от дополнительной единицы товара.

Справедливо порицая Маркса и трудовую теорию, австрийцы, однако, неосторожно нанесли удар по классической школе, упустив из виду тот факт, что ведущие классики к тому времени отказались от трудовой теории. Кейтс приводит в пример Джона Стюарта Милля, который разработал теорию ценности “издержек производства”, предвосхитившую многие австрийские идеи. Однако, к сожалению, экономикой Милля пренебрегли, и в результате возникло “смещение ориентации со стороны предложения в экономике на сторону спроса, когда предельный анализ сосредотачивался на полезности, а не на издержках производства”, — пишет Кейтс.

Короче говоря, хотя классическая система пережила маржиналистскую революцию, целостный подход к предложению отошел на второй план, а на первый вышли индивид и полезность. Поэтому, когда в 1936 году Джон Мейнард Кейнс опубликовал свою “Общую теорию”, немногие экономисты были достаточно подкованы в классической теории, чтобы противостоять кейнсианскому напору и организовать контратаку.

Архимедовой точкой для Кейнса был спрос (в краткосрочном периоде). Классические экономисты до Кейнса знали, что спрос — это побочный продукт производства и что возвышение первого над вторым при объяснении делового цикла означает регресс, а не прогресс в понимании экономики. Но, формулируя свою теорию, ориентированную на спрос, Кейнс почти не утруждал себя изучением классической мысли. Он просто приписывал классикам карикатурные взгляды на экономику, которые затем опровергал.

Например, он утверждал, что их модель предполагала вечное процветание экономики, поскольку, он считал, что она не давала объяснения спадам. Он также приписывал им глупое убеждение, что “предложение создает свой собственный спрос”, как будто они наивно полагали, что производство продукта, независимо от того, насколько он желателен для потребителей, гарантирует его продажу.

Оба утверждения были явно ложными. У классических экономистов были хорошо разработанные объяснения спадов (они просто отвергали недостаточный спрос как одно из них), и никто из них не был настолько легкомысленным, чтобы считать, что простое производство чего-то гарантирует, что кто-то это купит. Тем не менее, карикатуры Кейнса не вызвали особого сопротивления, что отчасти объясняет, почему он успешно вытеснил производство и закрепил спрос в центре краткосрочного экономического анализа.

Одной из наиболее устойчивых последствий его победы, пишет Кейтс, стал переход от наблюдения за экономикой в “реальном” выражении к ее анализу в “номинальном” выражении. Другими словами, вместо того чтобы рассматривать экономику в терминах ресурсов, экономисты сегодня склонны видеть ее в терминах денег. Этот сдвиг коренным образом изменил то, как мы определяем экономическую политику. Признавая реальность редкости ресурсов, “реальный” взгляд на экономику ставит во главу угла получение большего объема продукции при меньших затратах — то есть повышение производительности труда для максимизации богатства. В отличие от этого, “номинальная” линза, анализирующая денежные потоки, склонна скрывать ограниченность ресурсов и ставит во главу угла цель максимизации занятости, что часто приводит к напрасной трате ресурсов и истощению богатства.

Например, все больше экономистов утверждают, что нам нужно рабочие места и другие программы и что нам не нужно беспокоиться об издержках, потому что мы можем их себе позволить. Но главный вопрос заключается не в “доступности”, а в том, что частный бизнес мог бы делать с этими ресурсами — капитальными благами и рабочей силой, — если бы они не использовались для государственных нужд. Подумайте о том, что поскольку частным фирмам, чтобы выжить, нужно использовать ресурсы, так, чтобы они покрывали производственные затраты и еще получить прибыль, их проекты, как правило, увеличивают ценность и приумножают богатство. Однако правительственные инициативы не сталкиваются с подобными ограничениями и поэтому, как правило, проедают богатство.

Эту классическую мысль лучше всего иллюстрирует исторический анекдот от Милтона Фридмана. Путешествуя по одной из стран, Фридман увидел, как рабочие строят мост с помощью лопат. Когда он спросил, почему рабочие используют лопаты, а не машины, представитель принимающей стороны ответил: “Потому что использование машин привело бы к сокращению рабочих мест”.

“О, — ответил доктор Фридман, — я думал, вы заинтересованы в строительстве моста. Если вы хотите создать больше рабочих мест, почему бы не дать рабочим ложки вместо лопат?”

Проще говоря, политика “рабочих мест” игнорирует тот факт, что при использовании наиболее производительных средств для выполнения задач — при строительстве моста с помощью машин, а не лопат — экономится человеческий труд, что позволяет работникам либо быть занятыми в других сферах экономики, либо наслаждаться отдыхом. Другими словами, политика “рабочих мест” обычно приводит к сокращению богатства.

Но, как разъясняется в книге “Классическая экономическая теория и современная экономика”, экономисты давно покинули свет экономической ясности ради пещеры непокаянного смятения. В результате политики уже давно безрезультатно бродят в темноте.

Хорошая новость заключается в том, что, возвращаясь к классическим принципам, Кейтс указывает путь из этих пещер. Плохая новость в том, что, прожив долго в темноте, многие могут быть ослеплены светом.

Оригинал статьи

Перевод: Наталия Афончина

Редактор: Владимир Золоторев