Я нахожусь здесь, в Буэнос-Айресе, в качестве гостя Centro de Difusión Economía Libre. Что такое economía libre? Что означает система экономической свободы? Ответ прост: это рыночная экономика, это система, в которой сотрудничество людей в общественном разделении труда достигается с помощью рынка. Рынок — это не место, это процесс, это способ, с помощью которого, продавая и покупая, производя и потребляя, индивиды вносят свой вклад в работу общества.

Применительно к этой системе экономической организации — рыночной экономике — мы используем термин “экономическая свобода”. Очень часто люди неправильно понимают его значение, полагая, что экономическая свобода — это нечто совершенно отдельное от других свобод, и что эти другие свободы, которые они считают более важными, могут быть сохранены даже в отсутствие экономической свободы. Смысл экономической свободы заключается в том, что человек имеет возможность выбрать способ, которым он хочет интегрироваться в общество. Человек может выбрать свою карьеру, он волен делать то, что хочет.

Это, конечно, не означает то, что многие люди сегодня приписывают слову “свобода”; скорее, это означает, что через экономическую свободу человек освобождается из природного состояния. В природе нет ничего, что можно было бы назвать свободой, есть только регулярность законов природы, которым человек должен подчиняться, если он хочет достичь чего-то.

I

Используя термин “свобода” в отношении человеческих существ, мы думаем только о свободе внутри общества. Однако сегодня многие считают, что социальные свободы не зависят друг от друга. Те, кто сегодня называют себя “либералами”, требуют проведения политики, прямо противоположной той, за которую выступали либералы XIX века в своих программах. У так называемых либералов сегодня очень популярна идея, что свобода слова, мысли, прессы, свобода религии, свобода от заключения без суда — все эти свободы могут быть сохранены при отсутствии того, что называется экономической свободой. Они не понимают, что в системе, где нет рынка, где всем заправляет правительство, все остальные свободы иллюзорны, даже если они закреплены в законах и записаны в конституциях.

Возьмем, например, свободу печати. Если правительство владеет всеми печатными станками, оно будет определять, что можно печатать, а что нельзя. А если правительство владеет всеми печатными станками и определяет, что должно или не должно быть напечатано, то возможность напечатать что-либо против правительства практически исчезает. Это означает, что свободы печати не существует. И то же самое происходит со всеми остальными свободами.

В рыночной экономике у человека есть свобода выбирать карьеру, которой он хочет заниматься, выбирать свой собственный путь интеграции в общество. Но в социалистической системе это не так: его карьера определяется указами правительства. Правительство может приказать людям, которые ему не нравятся, переехать в другие регионы. И правительство всегда в состоянии оправдать и объяснить такую процедуру, заявив, что правительственный план требует присутствия этого выдающегося гражданина за пять тысяч миль от места, где он может быть неприятен власть имущим.

Верно, что свобода, которой может обладать человек в рыночной экономике, не является совершенной свободой с метафизической точки зрения. Но совершенной свободы не существует. Свобода имеет значение только в рамках общества. Авторы школы “естественного права” XVIII века — прежде всего Жан Жак Руссо — считали, что когда-то, в далеком прошлом, люди обладали чем-то, что называется “естественной” свободой. Но в ту далекую эпоху люди не были свободны, они находились во власти всех, кто был сильнее их. Знаменитые слова Руссо: “Человек рождается свободным, но везде он в цепях”, возможно, звучат неплохо, но на самом деле человек не рождается свободным. Человек рождается очень слабым зависимым существом. Без защиты родителей, без защиты, которую дает родителям общество, он не смог бы сохранить свою жизнь.

Свобода в обществе означает, что человек зависит от других людей настолько, насколько другие люди зависят от него. Общество в условиях рыночной экономики, в условиях “свободной экономики”, означает такое положение вещей, при котором каждый служит своим согражданам и получает от них ответную услугу. Люди верят, что в рыночной экономике существуют начальники, которые не зависят от доброй воли и поддержки других людей. Они считают, что настоящими боссами в экономической системе являются капитаны промышленности, бизнесмены, предприниматели. Но это иллюзия. Настоящими хозяевами экономической системы являются потребители. И если потребители перестают покровительствовать той или иной отрасли бизнеса, эти бизнесмены вынуждены либо отказаться от своего выдающегося положения в экономической системе, либо подстроить свои действия под желания и приказы потребителей.

Одной из самых известных пропагандисток коммунизма была леди Пассфилд, в девичестве Беатрис Поттер, известная также благодаря своему мужу Сиднею Уэббу. Эта дама была дочерью богатого бизнесмена и в молодости служила секретарем своего отца. В своих воспоминаниях она пишет: “В бизнесе моего отца все должны были подчиняться приказам, которые отдавал мой отец, босс. Он один должен был отдавать приказы, но ему никто ничего не приказывал”. Это очень ограниченный взгляд. Приказы ее отцу отдавали потребители, покупатели. К сожалению, она не видела этих приказов, не видела, что происходит в рыночной экономике, потому что ее интересовали только те приказы, которые отдавались в офисе отца или на его фабрике.

При решении любых экономических проблем мы должны помнить слова великого французского экономиста Фредерика Бастиа, озаглавившего одно из своих блестящих сочинений: “Ce qu’on voit et ce qu’on ne voit pas” (“Что видно, и что не видно”). Чтобы понять работу экономической системы, мы должны иметь дело не только с тем, что можно увидеть, но и уделять внимание тому, что нельзя воспринять непосредственно. Например, приказ, отданный начальником офисному работнику, может быть услышан всеми, кто присутствует в комнате. Что нельзя услышать, так это приказы, которые отдают боссу его клиенты.

II

Дело в том, что при капиталистической системе конечными хозяевами являются потребители. Сувереном является не государство, а народ. И доказательством того, что они являются суверенами, служит тот факт, что они имеют право быть глупыми. Это привилегия суверена. Он имеет право совершать ошибки, никто не может помешать ему их совершать, но, конечно, за свои ошибки он должен платить. Если мы говорим, что потребитель главный или что потребитель суверен мы не говорим, что потребитель свободен от недостатков, что потребитель — это человек, который всегда знает, что для него будет лучше. Потребители очень часто покупают или потребляют то, что им не следовало бы покупать или потреблять.

Но представление о том, что капиталистическая форма правления может предотвратить самоуничтожение людей, контролируя их потребление, является ошибочным. Идея о правительстве как об отцовской власти, как об опекуне для всех, — это идея тех, кто выступает за социализм. В Соединенных Штатах несколько лет назад правительство попыталось провести так называемый “благородный эксперимент”. Этот благородный эксперимент заключался в принятии закона, запрещающего покупать и продавать опьяняющие напитки. Безусловно, многие люди пьют слишком много бренди и виски, и это может навредить им самим. Некоторые в Соединенных Штатах даже выступают против курения. Конечно, есть много людей, которые курят слишком много курят, несмотря на то, что лучше бы им не курить. Это поднимает вопрос, который выходит далеко за рамки экономической дискуссии: он показывает, что на самом деле означает свобода.

Предотвращать самоуничтожение людей из-за чрезмерного употребления алкоголя или курения, выглядит хорошим поступком. Но как только вы признаете это, другие люди скажут: Разве тело — это всё? Разве не гораздо важнее ум человека? Разве не ум человека является настоящим человеческим даром, настоящим человеческим качеством? Если вы даете правительству право определять потребление человеческого тела, определять, следует ли курить или не курить, пить или не пить, то вы не сможете дать хорошего ответа людям, которые говорят: “Более важными, чем тело, являются ум и душа, и человек наносит себе гораздо больший вред, читая плохие книги, слушая плохую музыку и смотря плохие фильмы. Следовательно, обязанностью правительства является ограждение людей от совершения этих ошибок”.

И, как вы знаете, на протяжении многих сотен лет правительства считали, что это действительно их обязанность. Так было не только в далекие века: не так давно в Германии было правительство, которое считало своим долгом различать хорошие и плохие картины — что, конечно, означало хорошие и плохие с точки зрения человека, который в юности провалил вступительный экзамен в Академию искусств в Вене; хорошие и плохие с точки зрения художника, рисовавшего открытки — Адольфа Гитлера. И стало незаконным высказывать об искусстве и картинах мнение, отличное от мнения верховного фюрера.

Как только вы начинаете признавать, что правительство обязано контролировать потребление алкоголя, что вы можете ответить тем, кто говорит, что контроль над книгами и идеями гораздо важнее?

Свобода на самом деле означает свободу совершать ошибки. Мы должны это осознать. Мы можем весьма критически относиться к тому, как наши сограждане тратят деньги и живут. Мы можем считать, что то, что они делают, абсолютно глупо и плохо, но в свободном обществе у людей есть множество способов высказать свое мнение о том, как их согражданам следует изменить свой образ жизни. Они могут писать книги, писать статьи, выступать с речами, даже проповедовать на улицах, если захотят, и так поступают во многих странах. Но они не должны пытаться принуждать с помощью полиции других людей, чтобы помешать им делать определенные вещи только потому, что они им не нравятся.

III

В этом и заключается разница между рабством и свободой. Раб должен делать то, что ему приказывает начальник, но свободный гражданин — а именно это и означает свобода — в состоянии сам выбирать свой образ жизни. Конечно, эту капиталистическую систему можно использовать неправильно, и некоторые люди это делают. В этой системе можно делать вещи, которые не следует делать. Но если эти вещи одобряются большинством народа, человек, который не одобряет их, всегда имеет способ попытаться изменить мнение своих соотечественников. Он может попытаться убедить их, но не должен пытаться заставить их силой, с использованием власти правительства или полиции.

В рыночной экономике каждый служит своим согражданам, служа себе. Именно это имели в виду либеральные авторы XVIII века, когда говорили о гармонии правильно понятых интересов всех групп и всех индивидов. И именно против этой доктрины гармонии интересов выступали социалисты. Они говорили о “непримиримом конфликте интересов” между различными группами.

Что это значит? Когда Карл Маркс в первой главе “Коммунистического манифеста”, небольшой брошюры, положившей начало социалистическому движению, утверждал, что между классами существует непримиримый конфликт, он смог проиллюстрировать свой тезис только примерами, взятыми из докапиталистического общества. В докапиталистическую эпоху общество делилось на наследственные статусные группы, которые в Индии называются “кастами”. В статусном обществе человек не рождался, например, французом; он рождался членом французской аристократии, французской буржуазии или французского крестьянства. В Средневековье он был, в основном, крепостным. И крепостное право во Франции полностью исчезло только после Американской революции. В других частях Европы оно исчезло еще позже.

Но в наихудшей форме крепостное право существовало — и продолжало существовать даже после отмены рабства — в британских колониях. Человек наследовал свой статус от родителей и сохранял его на протяжении всей жизни. Он передавал его своим детям. У каждой группы были свои привилегии и поражения в правах. У высших групп были только привилегии, у низших — только поражения в правах. И человек никак не мог избавиться от юридических ограничений, налагаемых на него его статусом, кроме как путем политической борьбы с другими классами. В таких условиях, можно сказать, существовал “непримиримый конфликт интересов между рабовладельцами и рабами”, потому что рабы хотели избавиться от рабства. Однако для хозяев это означало убытки. Поэтому несомненно, что между представителями различных классов должен был существовать этот непримиримый конфликт интересов.

Не стоит забывать, что в те времена, когда в Европе, а также в колониях, которые европейцы позже основали в Америке, преобладали статусные общества, люди не считали себя связанными каким-то особым образом с другими классами своей нации; они чувствовали себя гораздо ближе к представителям своего класса в других странах. Французский аристократ не считал французов из низших сословий своими согражданами; они были “сбродом”, который ему не нравился. Он считал равными себе только аристократов других стран — например, Италии, Англии и Германии.

Самым заметным следствием такого положения дел стало то, что аристократы по всей Европе пользовались одним и тем же языком. И этим языком был французский, который за пределами Франции не понимали другие группы населения. У средних классов — буржуазии — был свой язык, а низшие классы — крестьянство — пользовались местными диалектами, которые очень часто были непонятны другим группам населения. То же самое касалось и одежды. Путешествуя в 1750 году из одной страны в другую, вы обнаруживали, что высшие классы, аристократы, как правило, были одеты одинаково по всей Европе, а низшие классы — по-разному. Встретив человека на улице, вы сразу же могли понять по его одежде, к какому классу он принадлежит.

Трудно представить, насколько эти условия отличаются от современных. Когда я приезжаю из Соединенных Штатов в Аргентину и вижу на улице человека, я не могу понять, каков его статус. Я лишь предполагаю, что он гражданин Аргентины и не принадлежит к какой-либо группе, статус которой установлен законом. Это одна из особенностей капитализма. Конечно, в рамках капитализма также существуют различия. Существуют различия в богатстве, различия, которые марксисты ошибочно считают эквивалентными старым различиям, существовавшим между людьми в статусном обществе.

IV

Различия в капиталистическом обществе не такие, как в социалистическом. В Средние века — а во многих странах и гораздо позже — семья могла быть аристократической и обладать огромным богатством на протяжении сотен и сотен лет, независимо от ее качеств, талантов, характера или морали. Но в современных капиталистических условиях существует то, что социологи называют “социальной мобильностью”. Принцип действия этой социальной мобильности, по словам итальянского социолога и экономиста Вильфредо Парето, — “циркуляция элит” (la circulation des élites). Это означает, что всегда есть люди, которые находятся на вершине социальной лестницы, богаты, политически значимы, но эти люди — элита — постоянно меняются.

Так обстоят дела в капиталистическом обществе. Для докапиталистического статусного общества это было не так. Семьи, которые считались великими аристократическими семьями Европы, остаются таковыми и сегодня или, скажем так, являются потомками семей, которые были первыми в Европе 800, 1000 или более лет назад. Бурбонская ветвь Капетингов, которая очень долго правила здесь, в Аргентине, были королевским домом уже в десятом веке. Эти короли правили территорией, которая сейчас известна как Иль-де-Франс, из поколения в поколение. Но в капиталистическом обществе существует мобильность — бедные люди могут разбогатеть, а потомки богатых людей — потерять свое богатство.

Сегодня в книжном магазине на одной из центральных улиц Буэнос-Айреса я увидел биографию бизнесмена, который был настолько выдающимся, настолько важным, настолько характерным для крупного бизнеса в XIX веке в Европе, что даже в этой стране, далекой от Европы, в книжном магазине продавались экземпляры его биографии. Я случайно знаю внука этого человека. У него та же фамилия, что и у его деда, и он до сих пор имеет право носить дворянский титул, который его дед, начинавший кузнецом, получил восемьдесят лет назад. Сегодня этот внук — бедный фотограф в Нью-Йорке.

Другие люди, которые были бедны в то время, когда дед этого фотографа стал одним из крупнейших промышленников Европы, сегодня являются капитанами индустрии. Каждый волен менять свой статус. В этом и заключается разница между статусной системой и капиталистической системой экономической свободы, в которой каждый должен винить только себя, если он не достигнет того положения, которого хочет.

Самым известным промышленником двадцатого века до сих пор является Генри Форд. Он начал с нескольких сотен долларов, которые занял у друзей, и за очень короткое время создал одно из самых значительных коммерческих предприятий мира. И каждый день можно обнаружить сотни подобных случаев.

Каждый день в газете New York Times печатаются длинные биографии людей, которые умерли накануне. Читая эти биографии, вы можете узнать, что выдающийся бизнесмен начинал с продажи газет на улицах Нью-Йорка. Или же он начинал с должности конторского служащего, а потом стал президентом банка, в котором начал свою работу. Конечно, не все люди могут достичь этих позиций. Не все люди хотят их достичь. Есть люди, которых больше интересуют другие проблемы, и для них сегодня открыты другие пути, которые не были открыты во времена феодального общества, в эпоху статусного общества.

V

Социалистическая система, однако, запрещает эту фундаментальную свободу выбора карьеры. В условиях социализма существует только одна экономическая власть, и она имеет право решать все вопросы, касающиеся производства.

Одна из характерных особенностей нашего времени заключается в том, что люди используют множество названий для одного и того же. Одним из синонимов социализма и коммунизма является “планирование”. Если люди говорят о “планировании”, они, конечно, имеют в виду централизованное планирование, что означает единый план, разработанный правительством, — единый план, который не позволяет планировать никому, кроме правительства.

Одна британская леди, которая также является членом Верхней палаты парламента, написала книгу под названием “План или не план”, которая была весьма популярна во всем мире. Что означает название ее книги? Когда она говорит “план”, она имеет в виду только тот тип плана, который был задуман Лениным, Сталиным и их преемниками, тот тип, который управляет деятельностью всех граждан страны. Эта дама имеет в виду центральный план, исключающий все личные планы, которые могут быть у отдельных людей. Поэтому ее название “План или не план” — это иллюзия, обман; альтернатива — не центральный план или не план, а тотальный план центральной правительственной власти или свобода для индивидуумов строить свои собственные планы, заниматься своим собственным планированием. Человек сам планирует свою жизнь, каждый день, меняя свои планы по своему усмотрению.

Свободный человек ежедневно планирует свои потребности; он говорит, например: “Вчера я планировал всю жизнь работать в Кордове”. Теперь он узнает о лучших условиях в Буэнос-Айресе и меняет свои планы, говоря: “Вместо того чтобы работать в Кордове, я хочу поехать в Буэнос-Айрес”. Вот что значит свобода. Может статься, что он ошибся, может статься, что его поездка в Буэнос-Айрес окажется ошибкой. Возможно, в Кордове условия для него были лучше, но он сам строил свои планы.

В условиях государственного планирования он подобен солдату в армии. Солдат в армии не имеет права выбирать свой гарнизон, выбирать место, где он будет служить. Он должен подчиняться приказам. А социалистическая система — как знали и признавали Карл Маркс, Ленин и все социалистические лидеры — это перенос армейского правления на всю систему производства. Маркс говорил о “промышленных армиях”, а Ленин призывал “организовать все — почту, фабрику и другие отрасли промышленности — по военному образцу”.

Поэтому в социалистической системе все зависит от мудрости, талантов и дарований тех людей, которые формируют верховную власть. То, чего не знает верховный диктатор или его комитет, не принимается во внимание. Но знания, накопленные человечеством за свою долгую историю, достаются не каждому; за века мы накопили такое огромное количество научных и технических знаний, что одному человеку, пусть даже самому одаренному, знать все это просто невозможно.

А люди разные, они неравны. И так будет всегда. Есть люди, которые более одарены в одном предмете и менее — в другом. А есть люди, обладающие даром находить новые пути, менять направление развития знаний. В капиталистических обществах технический и экономический прогресс достигается благодаря таким людям. Если у человека есть идея, он постарается найти несколько человек, достаточно умных, чтобы осознать ценность его идеи. Капиталисты, которые осмелятся заглянуть в будущее и осознать возможные последствия реализации такой идеи, начнут воплощать ее в жизнь. Другие люди поначалу могут сказать: “Они глупцы”; но они перестанут так говорить, когда обнаружат, что предприятие, которое они считали глупостью, процветает и что люди с удовольствием покупают его продукцию.

В марксистской системе, напротив, верховный правительственный орган должен быть убежден в ценности идеи, прежде чем она будет реализована и развита. Это может быть очень сложно сделать, поскольку только группа людей во главе — или сам верховный диктатор — имеет право принимать решения. И если эти люди — из-за лени или старости, или потому, что они не очень умны и образованны, — не смогут понять важность новой идеи, то новый проект не будет реализован.

Мы можем вспомнить примеры из военной истории. Наполеон, безусловно, был гением в военном деле; однако у него была одна серьезная проблема, неспособность решить которую привела к поражению и изгнанию в одиночество на остров Святой Елены. Проблема Наполеона заключалась в следующем: “Как завоевать Англию?”. Для этого ему нужен был флот, чтобы пересечь Ла-Манш, и нашлись люди, которые сказали ему, что у них есть способ решить эту проблему, — люди, которые в эпоху парусных кораблей пришли к новой идее паровых судов. Но Наполеон не понял их предложения.

В Германии был Генштаб, знаменитый немецкий генеральный штаб. До Первой мировой войны он считался непревзойденным в военной мудрости. Аналогичной репутацией пользовался штаб генерала Фоша во Франции. Но ни немцы, ни французы, которые под руководством генерала Фоша впоследствии разгромили немцев, не понимали важности авиации для военных целей. Немецкий генштаб сказал: “Авиация — это всего лишь развлечение для праздных людей. С военной точки зрения важны только цеппелины”, и французский генштаб придерживался того же мнения.

Позже, в период между Первой и Второй мировыми войнами, в Соединенных Штатах жил генерал, который был убежден, что авиация будет очень важна в следующей войне. Но все остальные эксперты в Соединенных Штатах были против него. Он не мог их убедить. Если вам приходится убеждать группу людей, от которых напрямую не зависит решение проблемы, вы никогда не добьетесь успеха. Это касается и неэкономических проблем.

Художники, поэты, писатели, композиторы жаловались на то, что общественность не признает их труд и потому они бедны. Возможно, общественность, конечно, плохо оценивала их труд, но когда эти художники заявляли: “Правительство должно поддерживать великих артистов, художников и писателей”, они были неправы. Кому правительство должно поручить решать, действительно ли какой-то художник является великим? Оно должно было бы полагаться на суждения критиков и профессоров истории искусства, которые всегда смотрят в прошлое, но очень редко имеют талант в открытии новых гениев. В этом состоит огромная разница между системой “планирования” и системой, в которой каждый может планировать и действовать самостоятельно.

Конечно, это правда, что великим художникам и великим писателям часто приходилось терпеть большие лишения. Они могли преуспеть в своем искусстве, но не всегда получали деньги. Ван Гог, безусловно, был великим художником. Ему приходилось терпеть невыносимые лишения, и в конце концов, когда ему было тридцать семь лет, он покончил с собой. За всю свою жизнь он продал только одну картину, и ее купил его двоюродный брат. Ван Гог жил на деньги своего брата, который не был ни художником. Но брат Ван Гога понимал потребности художника. Сегодня Ван Гога нельзя купить меньше чем за сто или двести тысяч долларов.

При социалистическом строе судьба Ван Гога могла бы сложиться иначе. Какой-нибудь правительственный чиновник спросил бы известных художников (которых Ван Гог, конечно же, вовсе не считал бы художниками), действительно ли этот молодой человек, наполовину или полностью сумасшедший, является художником, достойным поддержки. И они, без сомнения, ответили бы: “Нет, он не живописец, он не художник, он просто человек, который зря тратит краски”, и отправили бы его на молочный завод или в дом для умалишенных. Поэтому весь этот энтузиазм в пользу социализма со стороны подрастающего поколения художников, поэтов, музыкантов, журналистов, актеров основан на иллюзии. Я говорю об этом потому, что эти группы являются одними из самых фанатичных сторонников социалистической идеи.

VI

Когда речь идет о выборе между социализмом и капитализмом как экономическими системами, проблема стоит несколько иначе. Социалистические авторы не подозревают, что современная промышленность и все операции современного бизнеса основаны на расчете. Инженеры — далеко не единственные, кто строит планы на основе расчетов, бизнесмены тоже вынуждены это делать. А расчеты бизнесменов основаны на том, что в рыночной экономике денежные цены на товары информируют не только потребителя, но и дают бизнесменам жизненно важную информацию о факторах производства, а главная функция рынка — не просто определять издержки последней части процесса производства и передачи товара в руки потребителя, но и издержки всех предшествующих ей этапов. Вся рыночная система связана с тем, что в результате предпринимательского расчета в ней существует разделение труда между различными бизнесменами, которые соперничают друг с другом, торгуясь за факторы производства — сырье, машины, инструменты — и за человеческий фактор производства — заработную плату, выплачиваемую труду. Подобные расчеты невозможны в отсутствие цен, устанавливаемых рынком.

В тот самый момент, когда вы отменяете рынок — а именно это хотели бы сделать социалисты, — вы делаете бесполезными все вычисления и расчеты инженеров и технологов. Технологи могут предложить вам огромное количество проектов, которые с точки зрения естественных наук одинаково осуществимы, но для того, чтобы понять, какой из этих проектов наиболее выгоден с экономической точки зрения, нужны рыночные расчеты бизнесмена.

Проблема, о которой я говорю, — это фундаментальный вопрос капиталистического экономического расчета в противовес социалистическому. Дело в том, что экономический расчет, а значит, и все технологическое планирование, возможны только при наличии денежных цен, причем не только на потребительские товары, но и на факторы производства. Это означает, что должен существовать рынок для сырья, для всех полуфабрикатов, для всех инструментов и машин, а также для всех видов человеческого труда и человеческих услуг.

Когда этот факт был обнаружен, социалисты не знали, как реагировать. На протяжении 150 лет они заявляли: “Все зло в мире происходит от того, что существуют рынки и рыночные цены. Мы хотим упразднить рынок, а вместе с ним, разумеется, и рыночную экономику, и заменить ее системой без цен и без рынков”. Они хотели отменить то, что Маркс называл “товарным характером” товаров и труда.

Столкнувшись с этой новой проблемой, теоретики социализма, не найдя ответа, в конце концов заявили: “Мы не будем отменять рынок совсем; мы будем делать вид, что рынок существует; мы будем играть в рынок, как дети, которые играют в школу”. Но все знают, что когда дети играют в школу, они ничему не учатся. Это всего лишь упражнение, игра, а “играть” можно во многие вещи.

Это очень сложная и запутанная проблема, и для того, чтобы рассмотреть ее в полном объеме, нужно немного больше времени, чем у меня есть. Я подробно говорил о ней в своих работах. В шести лекциях я не смогу проанализировать все ее аспекты. Поэтому я хочу посоветовать вам, если вас интересует фундаментальная проблема невозможности расчета и планирования при социализме, прочитать мою книгу “Человеческая деятельность”, которая вышла в отличном испанском переводе.

Но читайте и другие книги, например, книгу норвежского экономиста Трюгве Хоффа, который пишет об экономических расчетах. А если вы хотите знать точку зрения другой стороны, рекомендую вам прочитать высоко ценимую книгу на эту тему выдающегося польского экономиста Оскара Ланге, который в свое время был профессором американского университета, затем стал польским послом, а потом вернулся в Польшу.

VII

Вы, наверное, спросите меня: “А как же Россия? Как русские относятся к этому вопросу?” Это немного другая проблема. Русские управляют своей социалистической системой в мире, в котором существуют цены на все факторы производства, на сырье, на все. Поэтому они могут использовать для своего планирования цены мирового рынка. А поскольку условия в России и в Соединенных Штатах имеют определенные различия, очень часто получается так, что русские считают оправданным и целесообразным с экономической точки зрения то, что американцы вообще не считают экономически оправданным.

“Советский эксперимент”, как его называли, ничего не доказывает. Он ничего не говорит нам о фундаментальной проблеме социализма, проблеме расчета. Но имеем ли мы право говорить о нем как об эксперименте? Я не считаю, что в области человеческой деятельности и экономики существует такое понятие, как научный эксперимент. Вы не можете проводить лабораторные эксперименты в области человеческой деятельности, потому что научный эксперимент требует, чтобы вы делали одно и то же при различных условиях, или чтобы вы сохраняли те же условия, изменяя, возможно, только один фактор. Например, если ввести больному раком животному экспериментальное лекарство, то в результате рак может исчезнуть. Вы можете проверить это на различных животных одного вида, страдающих от одной и той же злокачественной опухоли. Если вы будете лечить часть из них новым методом, а остальных не лечить, то сможете сравнить результат. Вы не можете сделать это в сфере человеческой деятельности. В человеческой деятельности нет лабораторных экспериментов.

Так называемый советский “эксперимент” всего лишь показывает, что уровень жизни в Советской России несравненно ниже, чем в стране, которую весь мир считает образцом капитализма — Соединенных Штатах.

Конечно, если вы расскажете это социалисту, он скажет: “В России все замечательно”. А вы скажете ему: “Может, и замечательно, но средний уровень жизни гораздо ниже”. Тогда он ответит: “Да, но вспомните, как ужасно было русским при царях и какую страшную войну им пришлось вести”.

Я не хочу вступать в дискуссию о том, правильное это объяснение или нет, но если вы отрицаете, что условия одинаковы, вы отрицаете, что это был эксперимент. Тогда вы должны сказать следующее (что было бы гораздо правильнее): “Социализм в России не привел к улучшению условий жизни среднего человека, которое можно было бы сравнить с улучшением условий за тот же период в Соединенных Штатах”.

В Соединенных Штатах почти каждую неделю можно услышать о чем-то новом, о каком-то усовершенствовании. Эти улучшения, созданные бизнесом, появляются потому что тысячи и тысячи бизнесменов день и ночь пытаются найти новый продукт, который лучше удовлетворяет потребителя или дешевле в производстве, или лучше и дешевле, чем существующие продукты. Они делают это не из альтруизма, а потому что хотят заработать. В результате почти чудесным образом уровень жизни в Соединенных Штатах повысился по сравнению с условиями, существовавшими пятьдесят или сто лет назад. Но в Советской России, где нет такой системы, нет и сопоставимого улучшения. Поэтому те люди, которые говорят нам, что мы должны перенять советскую систему, сильно ошибаются.

Следует упомянуть еще кое-что. Американский потребитель является одновременно и покупателем, и хозяином. Когда вы выходите из магазина в Америке, вы можете обнаружить табличку, гласящую: “Спасибо за ваше покровительство. Пожалуйста, приходите еще”. Но когда вы заходите в магазин в тоталитарной стране — будь то современная Россия или Германия при Гитлере, — владелец магазина говорит вам: “Вы должны быть благодарны великому вождю за то, что он дал вам это”.

В социалистических странах не продавец должен быть благодарен, а покупатель. Гражданин не является начальником, начальник — это Центральный комитет, Центральный аппарат. Эти социалистические комитеты, лидеры и диктаторы командуют, и люди просто обязаны им подчиняться.

Оригинал статьи

Перевод: Наталия Афончина

Редактор: Владимир Золоторев