Поскольку большинство «либеральных» демократий мира продолжают всё активнее прибегать к разрушительной цензуре, втягиваться в войны, страдать от разрушительной инфляции, непосильной задолженности и роста преступности, многие люди, мечтающие о другом политическом порядке, закономерно начинают обращать внимание на формы правления, отличные от современной демократической государственности. В некоторых случаях в качестве альтернативы предлагается монархия.

Эта идея получила поддержку со стороны различных групп, включая католических интегралистов, моральных традиционалистов и классических консерваторов в духе Бёрка и де Местра. Каждая из этих групп имеет свои собственные причины поддерживать монархию как форму правления.

Среди монархистов можно найти и некоторых либертарианцев. Такие либертарианцы утверждают, что монархическая государственная власть, как правило, оказывается более сдержанной, чем при других формах правления.

Так ли это? Ответ: зависит от обстоятельств. Всё зависит от того, о каком типе монархии идёт речь, поскольку одни монархические режимы известны своей централизованной и ничем не ограниченной государственной властью, тогда как другие характеризуются чрезвычайно слабыми государственными структурами и децентрализацией.

Например, абсолютистские монархи — самым известным из которых был французский король Людовик XIV — активно стремились к укреплению государственной власти и защите претензии монарха на полный суверенитет. Европейские монархии после XV века в целом знамениты стремительным ростом централизации и усилением государственной мощи.

С либертарианской точки зрения в этих поздних европейских монархах и их государствах мало что заслуживает восхищения. В лучшем случае можно сказать, что они выглядят выгоднее по сравнению с современными государствами в отношении объёма изымаемых у налогоплательщиков доходов и богатства. Однако это преимущество чаще всего объясняется лишь тем, что монархии того времени не обладали «эффективностью» современной государственной администрации, подкреплённой высоколиквидной денежной экономикой. Эти монархи облагали бы налогами и регулировали бы больше, если бы имели практическую возможность это делать. В конце концов, многие абсолютисты прямо заявляли, что считают власть короля неограниченной.

Более того, учитывая, что европейские монархи полностью провалили попытку воспрепятствовать подъёму социалистических режимов XX века, трудно утверждать, что абсолютистские монархии представляют собой надёжный заслон на пути утраты свободы. Наоборот, монархии после XVI века, как правило, прокладывали дорогу к созданию сильных государств, которые впоследствии стали административным ядром социалистических и клептократических режимов.

Но существовали также формы монархии, для которых была характерна чрезвычайно слабая государственность — если вообще можно говорить о наличии государства в те времена. Это были монархии Средневековья, в которых власть монарха была значительно ограничена благодаря высоко децентрализованной политической системе и множеству конкурирующих центров силы, не позволявших королю реализовать полный суверенитет.

Если либертарианцы говорят о желательности монархии как формы правления, крайне важно различать её типы.

Средневековые монархи Европы и полицентрический политический порядок

Если желательны слабые государственные институты, то предпочтительнее средневековый тип монарха. Однако институты Средневековья подверглись столетиям «чёрного пиара», поскольку они ассоциируются с феодализмом, а “мы все знаем», что феодализм — это система политического угнетения. Однако то, что большинство людей сегодня подразумевает под словом «феодализм», на самом деле больше соответствует более позднему строю абсолютизма. Например, на уроках истории всем показывали «пирамиду» политической власти, якобы иллюстрирующую феодализм: король — на вершине, а под ним — подданные, послушно выполняющие его указания. Но феодализм на деле функционировал иначе, и средневековые короли не сидели на вершине пирамиды, раздавая приказы покорным вассалам.

Так как же на самом деле работали средневековые монархии — и почему некоторые либертарианцы считают, что во многих отношениях они более предпочтительны, чем современные централизованные государства?

Во-первых, у европейских монархов в Средние века, как правило, не было ничего похожего на бюрократическое государство. Не существовало постоянного аппарата чиновников или королевских служащих, последовательно исполнявших указы монарха. «Государство» как идентифицируемая организационная структура попросту отсутствовало. Поэтому способность монарха управлять зависела от личной сети родственников и ближайших союзников, на которых он полагался при реализации своей воли.

Вопреки современному заблуждению о феодализме как о статичной иерархии, на деле феодализм был системой крайней политической децентрализации и гибких властных структур. Король не был «сувереном» в современном смысле этого слова: он не обладал монополией на насилие в пределах своего королевства и не обязательно был последней инстанцией в спорах и конфликтах между своими подданными. Скорее, феодальный монарх был primus inter pares — первым среди равных, как выразился Хендрик Спроут (Hendrik Spruyt).¹

Или, как пишут историки Владимир Шлапентох и Джошуа Вудс:

Во многих случаях… власть королей лишь незначительно превышала власть низших лордов, церкви, различных племён и воинских кланов.

Они продолжают:

центральная власть в обществе относительно слаба и не способна полностью контролировать прочие центры силы; своего рода плюрализм “немногих”, если использовать терминологию Аристотеля. Такая модель предполагает частые конфликты и низкий уровень безопасности, обеспечиваемой государством, как для индивидов, так и для групп, хотя при этом не подразумевается полное отсутствие общественного порядка или безгосударственная анархия.²

Это была, как описывают Салтер и Янг (Salter & Young), форма «иерархической полицентричности», при которой ни один монарх (т. е. князь, лорд или король) не мог управлять с помощью указов или ожидать автоматического подчинения со стороны предполагаемых подчиненных.³ Феодальный король мог осуществлять суверенное и автократическое правление только на своих собственных частных землях, но не на владениях своих вассалов. Феодальная знать не была беспомощной, она зачастую обладала собственной суверенной властью — вместе со средствами её защиты.

Таким образом, монарх должен был добиваться добровольного подчинения других элит внутри этой полицентрической структуры. Если такого подчинения не было — оно не могло быть легко навязано. Принудительное подчинение требовало военных ресурсов, которые, с точки зрения короля, были крайне дорогостоящими. Поэтому подчинение зачастую покупалось:

Имея в распоряжении скромные ресурсы, короли раннего Средневековья были вынуждены делиться частью своей власти с местными эмиссарами и, в конечном итоге, превращать их в землевладельцев с правом передавать собственность по наследству. Это была цена, которую они платили за установление хоть какого-то порядка на территории королевства. Центральная власть прибегала к децентрализации как способу обеспечения порядка в обществе и доступа к местным ресурсам.⁴

Но даже в тех случаях, когда королю удавалось обеспечить себе «дружбу» лордов раздачей земель и титулов, эти альянсы могли рассыпаться, если знать считала, что король нарушает законные права своих собственных вассалов.⁵ Более того, поскольку значительная часть знати могла отстаивать свою суверенность с помощью собственных вооружённых сил, короли не могли просто поступать с подданными по своему усмотрению. К тому же, монархи сталкивались с институциональным сопротивлением со стороны Церкви, которая ревниво охраняла свою автономию и контроль над церковной собственностью. Церковные власти нередко выступали против короля не менее активно, чем светская знать.

В итоге, за исключением тех земель, где король был непосредственным собственником, не существовало чёткой или надёжной вертикали власти, по которой воля монарха могла бы передаваться сверху вниз к низшим слоям иерархии в пределах королевства.

“Хотя законы действительно существовали и в определённой степени соблюдались народом, многие сферы жизни оставались нерегулируемыми или вне досягаемости центральной власти». Несмотря на иерархическую структуру отношений между лордами и вассалами, «власть не представляла собой пирамиду — она была рассеяна»… Средневековые общества характеризовались «рассеиванием политической власти среди иерархии лиц, которые осуществляли в собственных интересах полномочия, обычно приписываемые государству”.⁶

Таким образом, в пределах королевства монарх осуществлял два типа власти. Во-первых, это были личные владения монарха, на которых он обладал автократической властью, ограниченной лишь каноническим правом или угрозой восстания со стороны подчиненных. Только в этих местах монарх действительно обладал централизованным юридическим контролем. За пределами личных доменов короля власть была фрагментированной и ограниченной. Более того, король не имел права быть законодателем, как это стало возможным при позднейших формах абсолютной монархии. От королей ожидалось не больше, чем быть «вооружённым судьёй» — «арбитром и защитником» существующего права”.⁷ Салтер и Янг пишут: «Короли выступали как третейские судьи в спорах между своими вассалами и могли при необходимости обеспечивать исполнение решений. Но и они сами подчинялись закону и не обладали законодательной властью».⁸

Во Франции времён Средневековья такими землями считались земли короны или «королевский домен» — и они не охватывали всё королевство. В этот период обширные территории Франции принадлежали другим лордам как их личные владения, причём многие из них могли быть соперниками короля. Действительно, в X–XI веках правящие монархи Франции даже не являлись крупнейшими землевладельцами в королевстве, а значит, им приходилось взаимодействовать с другими французскими аристократами практически на равных.

На тех территориях, где король был собственником частных земель, составляющих его домен, он осуществлял личное правление и лично отвечал за оборону и содержание этих земель. Король как собственник должен был поддерживать дороги и другую инфраструктуру, такую как мельницы. Он должен был обеспечивать военную защиту себя и своих слуг. От него ожидалось, что он будет выступать в качестве судьи и арбитра по делам, происходящим на его землях. Право на феодальное правление, по крайней мере в теории, основывалось на добросовестном исполнении лордом своих контрактных обязанностей по обычаю, направленных на благо своих вассалов и работников.⁹

Ключевым моментом является то, что подобная форма монархии в значительной степени опиралась на личную собственность. Поскольку монарх лично отвечал за принадлежащие ему земли, у него был стимул следить за их хорошим состоянием и обороноспособностью. Ведение ненужных войн или чрезмерная эксплуатация населения могли привести к обнищанию домена и поставить под угрозу положение владельца в феодальной иерархии. Иначе говоря, там, где монарх осуществлял личное правление, он был напрямую заинтересован в долгосрочном благополучии своего владения.

В рамках этой системы монархи также могли ожидать яростного сопротивления со стороны других владельцев частной собственности, которые сами были заинтересованы в жизнеспособности и процветании своих земель. В феодальной модели Средневековья от монархов ожидалось, что они будут оплачивать свои правительственные действия за счёт собственных доходов — сборов, пошлин и других источников, связанных с частной собственностью короля. Налогообложение рассматривалось как крайняя мера, и крупные землевладельцы не были лёгкой добычей для обложения налогами. Следовательно, король, которому приходилось в значительной степени самостоятельно финансировать свои политические замыслы, с меньшей вероятностью стал бы бездумно тратить собственные средства на ненужные войны или другие авантюры. В результате те, над кем король претендовал на господство, стремились различными способами отстоять свою независимость от королевских притязаний. В этом проявляются ранние представления о политической свободе в том виде, как мы понимаем её сегодня. Более того, такая идея была широко распространена среди знати, Церкви и других «подданных», обладавших достаточной силой, чтобы оказывать сопротивление. Именно поэтому историк Алан Хардинг отмечает, что «слово “свобода” повсеместно встречается в средневековых хартиях и юридических актах… и в подавляющем большинстве случаев оно действительно обозначает по сути политическую свободу».¹⁰

Таким образом, монарх, находящийся в системе личного правления и полицентрической политической власти, будет ограничен в применении своей власти, а финансовые издержки его ошибок и злоупотреблений будут в основном ложиться на его собственные частные владения. В такой политической среде монарху трудно просто так ввести новые налоги и переложить цену плохого управления на подданных.

Ограниченная монархия и абсолютная монархия

Очевидно, что такой тип монархического управления резко контрастирует с более поздними моделями абсолютизма. Например, к концу XVI века во Франции королю — в данном случае Генриху IV — наконец удалось подчинить практически все земли Франции юридическому контролю королевского домена. Однако гражданское управление к тому времени уже не напоминало слабое личное правление Средневековья, и нельзя было сказать, что королевский домен по-прежнему являлся частной собственностью монарха. К тому времени монархия превратилась в институциональную корпорацию, которую можно назвать «публичной». Монархи раннего Нового времени стали защитниками и представителями чего-то куда большего, что мы сегодня называем государством.

XVI и XVII века стали временем роста бюрократии, появления постоянных армий и расширения налогообложения. Кроме того, поскольку теперь в распоряжении короля находилась фактически целая армия государственных служащих, исполнение государственных постановлений стало куда более последовательным, повсеместным и карательным.

Таким образом, король-абсолютист отличался по двум ключевым пунктам от средневекового монарха. Если арбитр-король Средневековья должен был лишь обеспечивать исполнение правовых решений, то позднейший тип монарха часто выступал в роли верховного законодателя, издавая новые законы и постановления по собственному усмотрению. В результате, являясь источником законодательства, король-абсолютист сам не подчинялся закону в полной мере.

Возникла идеология абсолютизма, и именно в эту позднюю эпоху идея «божественного права королей» начала использоваться для оправдания всё большей автономии и власти монарха. Как отмечал Мюррей Ротбард, французский теоретик Жан Боден в XVI веке создал новое представление о государстве как о чём-то совершенно отличном от полицентричного средневекового «государства». Для Бодена вся политическая власть в королевстве — включая Церковь, которая в конечном итоге была вынуждена занять подчинённое положение по отношению к светскому монарху — должна была «подчиняться власти короля». Идеи Бодена сохраняли своё влияние и после его смерти. Ротбард продолжает:

Среди авторов-абсолютистов, последовавших за Боденом, — слуг абсолютного государства XVII века — исчезло всяческое благоговение перед средневековым наследием строго ограниченного налогообложения. Прославлению подлежала безграничная власть государства.

Таким образом, если мы собираемся рассматривать желательность монархии с точки зрения либертарианства, важно различать существенно разные типы монархии. Некоторые монархические системы сосуществовали со слабыми государствами, децентрализованной властью и значительными ограничениями на способность облагать налогами и, соответственно, вести войны. Другие типы монархии основывались на сильной централизованной государственной власти и возвеличивании самого монарха как единственного суверена.

Одни формы монархии лучше других.

Оригинал статьи

Перевод: Наталия Афончина

Редактор: Владимир Золоторев