Чандран Кукатас — один из лучших современных политических философов и один из немногих, кто сочувствует либертарианским взглядам. Но, в отличие от Мюррея Ротбарда, он не считает самопринадлежность основой либертарианства. Он отстаивает либертарианство с другой точки зрения, которая скептически относится к принципам, рассматриваемым отдельно от их выражения в конкретных обществах. В этой статье я хотел бы рассмотреть развернутое изложение позиции Кукатаса по этому вопросу, его статью “Либертарианство без самопринадлежности” (Social Philosophy and Policy, 2019).

Общества многочисленны и разнообразны, и лишь немногие из них являются либертарианскими; если вы отвергаете стандарты, рассматриваемые отдельно от их выражения в конкретных обществах, то как вы можете говорить о либертарианстве? Кукатас отвечает так: “Итак, в основе либертарианской точки зрения лежит принцип ненасилия и неагрессии. Любую форму агрессии против других трудно оправдать: благо человека, против которого совершена агрессия, не может ее оправдать, и убежденность в том, что принуждение другого является правильным, сама по себе недостаточна для этого. Либертарианцы придают очень большое значение этому принципу непринуждения”.

Когда я это прочитал, я был поражен. Разве принцип неагрессии против других не является просто еще одной формулировкой принципа самопринадлежности? (Когда он говорит о “ненасилии”, это не следует воспринимать как приверженность пацифизму, а скорее как отказ от инициирования насилия.) Как вы можете принять один принцип без другого?

Причины, по которым Кукатас сомневается в самопринадлежности, на самом деле, как и следовало ожидать, в равной степени применимы к неагрессии. Одна из них заключается в том, что “собственность” — это не то, чем вы обладаете сами, а, скорее, концепция, которая зависит от отношений между людьми, и эти отношения не являются фиксированными, а различаются в разных обществах. Он говорит: “Ротбардианский взгляд на собственность на самого себя предполагает (но не оправдывает) такое понимание “собственности”, которое, кажется, рассматривает как самоочевидное или очевидное, что такое права собственности. Это означает, что в этом взгляде нет места для идеи, что эта собственность может сопровождаться обязанностями или обязательствами. Возможно, это не так уж удивительно, поскольку очевидно, что это точка зрения, которая не рассматривает отношения собственности и правила собственности как продукт конвенций или социального строительства — или, проще говоря, традиции. Но на самом деле понимание собственности различается в разных обществах, как и понимание личности, идентичности и обязательств перед другими”.

Но если это подходящая критика, почему бы ее не применить и к “агрессии”? Разве она не меняется от одного общества к другому? Если, как говорит Кукатас, то, что считается “я”, не зафиксировано абсолютно, то тогда и “агрессия” больше не зафиксирована? Рабство — это пример социального института, основанного на агрессии; но рабство различается по типу и жестокости. Едва ли кажется хорошей причиной отвергать всеобщий запрет рабства на том основании, что значение термина “рабство” отчасти условно и различается в разных обществах и исторических эпохах.

Кукатас, я думаю, не стал бы это отрицать, но его беспокоит то, что настаивание на абстрактных правах может склонить людей к насильственному вмешательству в давно установившиеся общества, у которых есть привычные способы ведения дел. Для него либертарианский мир — это мир, в котором мирно живут люди с разными обычаями. Он говорит,

Для представленной здесь версии либертарианства это означает, что она не предполагает, что результатом уважения к соглашениям о собственности или, в более общем смысле, к различным образам жизни, станет мир либертарианцев или либертарианских обществ. Может случиться так, что развитие различных форм человеческих ассоциаций приведет к тому, что многие части мира будут управляются другими нормами, и не обязательно коммерческими или рыночными отношениями. Теоретическая индивидуалистическая отправная точка не обязательно приводит к индивидуалистическому образу жизни. Это предполагает особую интерпретацию принципа неарессии либертарианства…. [В понимании Кукатаса] принцип неагресии подразумевает, что нет никаких оснований для применения силы, чтобы заставить других жить в соответствии с нормами, которые они не принимают, и, таким образом, нет никакого оправдания для требования сообщества или общества жить в соответствии с либертарианскими принципами.

В целом это кажется правильным, хотя остается вопрос — действительно ли люди в определенных обществах, живущие в условиях, которые мы рассматриваем как плохие, добровольно соглашались с ними, имея в виду “согласились”, а не преобладающее в этом обществе пониманием “согласия”. Но возникает трудность, от которой Кукатас, с его позиции не может легко избавиться. Он убеждает, что “индивидуум” и “собственность” в значительной степени основаны на соглашении, а не задаются жесткими рамками абстрактной теории. Но разве “общество” не условно? Как мы узнаем, когда обычаи одного общества неприемлемо противоречат обычаям другого, учитывая подвижность этой концепции? Статья свидетельствует о том, что Кукатас хорошо осведомлен об этой проблеме, и действительно, сложность точного определения “общества” является основной темой его недавней прекрасной книги “Иммиграция и свобода” (Принстон, 2021 г.). И если это так, то не очевидно, что обращение к людям, живущим в обществе, решит проблемы условностей, которые Кукатас выдвигает против самопринадлежности.

Разве нам не нужно “стержневое” понятие самопринадлежности и собственности, с помощью которого мы можем отойти от конкретных обществ и оценить их? Кукатас не согласен:

Здесь необходимо рассмотреть один важный вопрос: означает ли это, что существует какое-либо базовое понятие собственности, на которое либертарианцы полагаются, принимая эту точку зрения, — понятие собственности, которое необходимо уважать во всех контекстах? Допустимы ли какие-либо соглашения о собственности, если они принимаются сообществом, которое их соблюдает? Этот вопрос нелегко решить, потому что настаивание на определенном базовом понимании собственности дает повод для вмешательства в практику и жизнь людей, которые могут не принять это понимание — чем, безусловно, грешили европейские колонизаторы новых миров — но отрицание наличия какой-либо основы не позволяет отличить подлинные, действительные или законные имущественные претензии от ложных, недействительных или незаконных. Сделанный (но не полностью защищенный) вывод заключается в том, что не существует основного понятия собственности, к которому можно было бы апеллировать, и что в этой степени нам предоставляется только возможность взаимодействовать с теми, чьи взгляды на этот вопрос отличаются от наши собственных и ищут компромисс.

Здесь Кукатас позволил своему полностью оправданному страху вмешательства государства для обеспечения режима прав отвлечь его от вопроса о том, существуют ли такие права отдельно от социальных условностей. Его аргумент здесь неудобно близок к следующему: “Позиция X, вероятно, приведет к плохим последствиям Y, даже если X не подразумевает Y; поэтому мы должны отвергать X и избегать рассмотрения X, сосредоточившись только на его плохих последствиях”.

Кукатас, предвидел этот ответ. Он комментирует: “Конечно, есть альтернатива — попытаться философски установить правильное определение основного понимания собственности, а затем передать это тем, чье понимание является несовершенным, и убедить их в правильном взгляде. Но если они не хотят принимать это определение, что тогда?” Но это не относится к тому моменту, который я считаю важным. Правильность точки зрения на права не связана с плохими последствиями, которые могут возникнуть в результате попыток навязать эту точку зрения, а также попыток убедить других в ее истинности.

Вы всегда можете многому научиться, читая Чандрана Кукатаса, и я призываю своих читателей внимательно изучить его работы.

Оригинал статьи