Администрация Трампа пришла к власти на фоне яростного общественного негодования — после пяти лет жестокого деспотизма, экономического спада и многих лет, если не десятилетий, падения доверия к власти. Традиционные СМИ практически всегда осуждающе комментируют это недовольство. Их отрицание провала истеблишмента во всех секторах только усиливает недоверие.

Насколько бы сильным вы ни считали общественное возмущение, скорее всего, вы недооцениваете уровень отвращения к режиму — и не только в США, но и по всему индустриальному миру.

В 2024 году ситуация накалилась до такой степени, что произошло, казалось бы, невозможное — был избран бывший президент, который в течение долгого времени подвергался непрерывной демонизации в СМИ, беспрецедентной правовой травле и даже попыткам покушения.

Эти атаки лишь усилили его позиции. Партия Трампа пришла к власти с триумфом. В том числе — в Конгрессе, многие члены которого, похоже, до сих пор не осознают срочности момента.

История знает немало примеров, когда реформаторские правительства не успевали действовать достаточно быстро, чтобы удовлетворить общественный запрос на перемены. Обычно такие правительства недооценивают силу исторических процессов. Они считают, что достаточно смены персоналий, тогда как настоящая проблема носит системный и всеобъемлющий характер.

Классический пример — Россия, 1917 год.

Правительство Александра Керенского (1881–1970) продержалось у власти всего восемь месяцев — после свержения монархии Романовых и до Октябрьской революции 1917 года. Это правительство должно было стать инструментом мирных реформ, но вошло в историю как незначительный эпизод между старым и новым режимом.

Керенский был юристом, реформатором и сторонником социал-демократии, ориентированной на рабочее движение. На протяжении многих лет он участвовал в антиправительственных протестах и выступал с обличающими заявлениями, поэтому казался подходящим человеком для этой роли. Одной ногой он стоял в старом мире, другой — в новом.

Придя к власти, он оказался перед необходимостью принимать решения о темпах и направлении реформ. Ему пришлось столкнуться с падающей экономикой, революционным накалом среди рабочих и крестьян и глубочайшим недоверием ко всей правящей верхушке, особенно к военным.

Он провозгласил Россию Республикой западного образца и имел искреннее намерение провести выборы и привести страну к новому типу правления. Война должна была закончиться, земля — перейти к крестьянам, инфляция — прекратиться, а народ — получить голос в управлении страной.

Но не сразу. Всё должно было происходить упорядоченно и постепенно — так видел это Керенский.

Керенский считал, что он контролирует ход истории. Он допустил роковую ошибку, полагая, что всё зависит от него, а не от движения, которое привело его к власти. Он решил продолжать войну и предпринять последнюю попытку добиться победы. Это включало усиление мобилизации на фоне инфляции. Это решение обернулось катастрофой.

В чем была логика его действий? В его понимании, Россия принесла слишком большие жертвы ради победы. Его план заключался в том, чтобы оправдать эти жертвы, подарив русскому народу гордость за победу. Он надеялся пробудить волшебную, всепрощающую силу патриотизма, которая ярче всего проявляется в военном триумфе. Его ставка не сыграла.

Его более фундаментальной ошибкой было убеждение в том, что его власть прочнее, чем была на самом деле. Понять, почему он так думал, несложно. Российское государство имело очень долгую историю принуждения к повиновению. В условиях союза церкви и государства у народа выработалась привычка подчиняться. Керенский не осознал в полной мере, что связь власти с народом была утрачена в тот момент, когда был свергнут царь .

Керенский не мог представить себе масштаб общественного недоверия к своему положению. Он был достаточно жесток, чтобы проводить мобилизацию и отправлять людей на смерть и увечья на войне, но при этом ему не хватало ни военного мастерства, ни верности со стороны армии, чтобы утвердиться в новой роли. Кроме того, он открыто заявлял, что его власть является временной и что он намерен провести выборы. Это выглядело для общества как признак слабости и уязвимости.

Кроме того, он был чрезмерно почтителен к влиятельным кругам прошлого режима. Он хотел, чтобы они участвовали в следующей фазе российской истории — под его руководством. Он недооценил огромную пропасть в восприятии между правящим классом и простыми людьми. Он пытался, но не смог её преодолеть.

Октябрьская революция в ретроспективе кажется неизбежной, но это не так. Если бы Керенский действовал быстро — демонтировал аппарат власти, немедленно вывел войска, остановил печатный станок, резко сократил расходы и бюрократию — его реформаторские усилия могли бы привести к упорядоченным выборам и нормализации общества. Возможно.

Вместо этого Россия пережила революцию, которая сначала вызвала ликование как в стране, так и за её пределами, но очень быстро обернулась кровавой бойней: была уничтожена вся царская семья, правительство обратилось против инакомыслящих, экономика полностью рухнула, и к власти пришёл режим, куда более жестокий, чем тот, который он заменил.

Промедление Керенского обрекло его страну на разрушение почти на целое столетие. И всё это из-за одной ошибки: недооценки общественного запроса на радикальные перемены. Он и его реформаторские соратники полагали, что смогут осуществить переход, оставаясь в центре, удовлетворяя критиков со всех сторон с помощью медленных, осторожных шагов и уважения к статус-кво.

Лишь в ретроспективе становится ясно, насколько этот план был нежизнеспособен.

Реформаторские правительства часто склонны переоценивать прочность своей власти. На них давят с двух сторон: со одной стороны — старая институционализированая коррупция, которая ненавидит вмешательство искренних новичков, с другой — общество, испытывающее сильное нетерпение в стремлении свергнуть зло.

Навигация в этом лабиринте влияния и давления, разумеется, непроста, но ошибка почти всегда одна и та же: слишком большое почтение к существующему порядку и недостаточное усилие для удовлетворения общественных требований.

У Трампа есть кабинет — искренне настроенный, включающий ключевых лидеров оппозиционного лагеря. У него есть DOGE и Илон Маск, которого считают влиятельным из-за его огромного состояния, хотя это может быть и не так. Вокруг Трампа — лоялисты. Он пользуется доверием своего движения и обладает аурой личного героизма, поскольку сумел преодолеть все попытки устранить его.

У политической партии Трампа — Конгресс. Но этот Конгресс не демонстрирует признаков осознания серьёзности момента. Их бюджет выглядит так, будто ничего не происходит, будто нет подлинной необходимости в решительных действиях. Даже иностранная помощь, которую Трамп пытался прекратить, полностью профинансирована, а сам бюджет добавляет триллионы к госдолгу.

Более серьёзная проблема — это механизм, который свёл на нет его прошлое президентство. Администрация Трампа, даже если она действует максимально быстро и решительно, представляет собой лишь небольшую фракцию внутри гораздо более крупного аппарата, включающего сотни агентств, миллионы сотрудников, ещё больше подрядчиков и непостижимые сети финансов и влияния, пронизывающие все сферы жизни как внутри страны, так и за её пределами.

Полноту сопротивления переменам трудно даже описать. В пятую годовщину локдаунов платформа X (ранее Twitter) подверглась атаке DDoS, которая временно вывела из строя сервис, считавшийся неприступным. Личности виновных неизвестны. Но известны те, кто заинтересован в срыве реформ: это те же люди, что были достаточно могущественны, чтобы пять лет назад остановить весь мир. Они не хотят потрясений и используют все ресурсы, чтобы этому помешать.

Администрация Трампа пришла к власти с клятвой бросить вызов всей этой системе, начиная с раскрытия финансов, которые десятилетиями скрывались от общественности. Были ранние успехи — лавина указов отменила наиболее ненавистные черты прежнего режима. Но спустя два месяца заметно снижение темпа: приоритет отдан утверждению кабинета, бюджетным спорам и вопросам торговли — а это вполне может стать тем навязчивым занятием, которое отвлечёт от множества срочных задач.

Власть, которой располагает Трамп в правительстве, гораздо более хрупка, чем может показаться со стороны. Возможно, это первая администрация за сто лет, которая полностью осознала проблему административного государства и действительно намерена что-то с ним сделать. Большинство других президентов либо одобряли статус-кво, либо делали вид, что не замечают, что они не управляют процессами, либо просто не имели ни мотивации, ни мандата, чтобы демонтировать эту систему.

Подобным же образом правительство Керенского оказалось под давлением с двух сторон: со стороны истеблишмента, желавшего сохранить существующий порядок, и со стороны народа, требовавшего революции. Он выбрал путь компромисса. Через восемь месяцев его не стало, а на его место пришла новая правящая хунта, на фоне которой Романовы казались либералами.

Именно об этом сегодня стоит всерьёз беспокоиться: сможет ли реформаторское правительство в США действовать достаточно быстро и решительно, чтобы удовлетворить гнев на местах? Хватит ли у него сосредоточенности, чтобы достичь цели, преодолев бесчисленные препятствия? Или же оно повторит путь других послереволюционных реформаторов, став исторической сноской — временным явлением, чьи искренние намерения были разрушены могущественным истеблишментом, который оно так и не смогло свергнуть?

Оригинал статьи

Перевод: Наталия Афончина

Редактор: Владимир Золоторев