Вопреки ностальгическому националистическому мифу, в который многие до сих пор верят, Конституция США в ее первоначальном виде никогда не предназначалась для ограничения государственной власти. Основной целью Конвента 1787 года было усиление федеральной власти, поскольку централизаторы считали слишком “слабыми” Статьи Конфедерации 1776 года. Старая конституция была основана на консенсусной модели и требовала согласия большинства государств-членов на те или иные действия. Большая часть правительственной власти лежала на самих штатах, которые сами по себе были слишком слабыми, чтобы требовать многого от своих граждан.

Тем не менее, этот свободный союз государств функционировал достаточно хорошо. Штаты, действуя в добровольном союзе, во время революции отбились от самой могущественной империи восемнадцатого века. Ополчение штата Массачусетс подавило Восстание Шей без какой-либо федеральной помощи. Американцы, по большей части, были более свободными и лучше питались, чем население Европы, самого богатого региона мира. Благодаря либеральной идеологии, распространенной Революцией, рабство было в упадке по всей стране. Ограничительный старый феодализм исчезал.

Тем не менее, богатая элита, вроде Гамильтона, Вашингтона и Мэдисона (в его контрреволюционной фазе), хотела чего-то другого. Они хотели федеративную систему, которая могла бы энфорсить уплату федеральных налогов. Они хотели большего флота. Они хотели федеральную армию, которая могла бы войти внутрь страны и угрожать фермерам уничтожением, как это сделал Вашингтон во время “Восстания из-за виски”. Короче говоря, они хотели конституцию, которая бы централизовала власть и расширяла ее.

Именно противники этих “федералистов” потребовали принятия той части конституции, которая фактически ограничивала власть. Антифедералисты потребовали поправок, которые защитят местные общины от федеральной власти. В конечном итоге они получили свой Билль о правах, но, конечно, федеральное правительство всегда стремилось истолковать эти поправки таким образом, чтобы расширить федеральную власть. Или федеральное правительство просто полностью игнорировало их.

Но давайте скажем, ради аргумента, что Билль о правах и Конституция — одно и то же, и что цель Конституции — ограничить власть государства. Если мы примем этот стандарт, то становится ясно, что Конституция провалилась.

Для доказательства нам нужно только осмотреться. Практически нигде мы не увидим, чтобы Конституция ставила какие-либо значимые препятствия на пути федеральной власти.

Obamacare, например, требует, чтобы американцы покупали медицинскую страховку или они будут наказаны дополнительным налогом. Где Конституция предоставляет федеральному правительству полномочия по принуждению людей к покупке определенных продуктов? Нигде. Но Верховный Суд объявил это конституционным.

“Патриотический акт” позволяет федеральному правительству свободно шпионить за любым американцем без какой-либо причины. Обвиняемым не разрешается защищать себя в открытом судебном заседании по причинам “национальной безопасности”. Конфиденциальность американцев была фактически отменена. Конституция США никоим образом не препятствовала этому.

И, наконец, федеральная война с наркотиками. Давным-давно считалось общеизвестным, что федеральное правительство не имеет полномочий регулировать опьяняющие вещества. Вот почему в свое время для запрета алкоголя необходимо было принять новую конституционную поправку. Затем эта поправка была отменена. Позже федеральные судьи и политики решили, что смысл Конституции загадочным образом изменился и теперь позволяет федеральному правительству диктовать, что мы можем курить или есть, а что — нет.

То же самое было когда-то верно в отношении иммиграционной политики. До 1880-х годов мало кто даже пытался утверждать, что федеральное правительство может закрыть границы или депортировать людей. Было принято считать, что Конституция отдает это на откуп штатам и местным властям. Но затем федералы передумали, и то, что было неконституционным, стало конституционным. То же самое произошло с федеральным законодательством об абортах.

Конечно, во многих случаях эти действия, которые явно нарушают Билль о правах и статью I, были оправданы на том основании, что они “необходимы”.

И “необходимость” практически каждый раз ловко отменяет любую заботу о конституционности. Было “необходимо”, чтобы федеральные шпионские агентства могли контролировать все наши коммуникации. Видите ли, из-за терроризма. Было “необходимо” отправить японских американцев в лагеря для интернированных. Это, конечно, также было “конституционным”. Только спустя десятилетия, когда это стало политически целесообразным, Верховный суд полностью изменил свою позицию и решил, что концентрационные лагеря являются неконституционными.

Но дело было сделано. Если какая-нибудь будущая “чрезвычайная ситуация” потребует, чтобы какая-то группа людей, например, люди, не выполняющие приказов “оставаться дома” или отказывающиеся от санкционированной федеральным правительством вакцинации, были массово заключены в тюрьму, не сомневайтесь, что это будет считаться совершенно конституционным. Если будет принято решение уполномочить федеральных агентов конфисковать оружие, находящееся в частном владении, нет сомнений в том, что наступит “кризис общественного здравоохранения” или “чрезвычайная ситуация”, чтобы обеспечить конституционность мероприятия.

Кто достаточно наивен, чтобы думать, что федеральное правительство откажет себе в любом “необходимом” действии только потому, что это неконституционно?

Сторонники права владения оружием могут сказать, что “Вторая поправка” защищает их. Но если критическая масса политиков, ученых мужей и избирателей решит, что Вторая поправка является недействительной, Конституция будет интерпретироваться с точки зрения “необходимости”.

Мы, вероятно, увидим нечто подобное с Первой поправкой. Похоже, это лишь вопрос времени, когда альянс политиков Вашингтона и судей Верховного суда определит, что выступление против, скажем, однополых браков, является “ненавистническими высказываниями” и карается штрафами и тюремным заключением.

И, конечно же, существуют бесчисленные федеральные законы, которые контролируют каждый аспект повседневной жизни от того, что можно купить или продать, кого можно нанять и с кем можно вести бизнес. Перечислены ли эти полномочия в “перечисленных полномочиях”, которые дает властям Конституция? Нарушают ли они Билль о правах? Это практически никто не волнует. Что означает, что это не имеет значения. Это конституционно, если политики (которые, конечно, включают адвокатов в специальных одеждах, которые мы называем “судьями”) так говорят.

Таким образом, когда речь заходит о способности Конституции ограничивать государственную власть, вывод ясен: этот кусок пергамента является очевидным провалом, и очевидно, что текст документа не может предотвратить его толкования, которые расширяют возможности федерального правительства, а не ограничивают его. Также очевидно, что общественность и ее представители не заинтересованы в ограничении федеральной власти. Конечно, я не претендую на новизну в указании этого. Более проницательные наблюдатели признали бессилие и провал Конституции США десятилетия назад. Как Мюррей Ротбард написал о конституции в 1961 году:

С либертарианской или даже консервативной точки зрения, она потерпела неудачу; ибо давайте никогда не будем забывать, что каждое деспотическое посягательство на права человека в этом столетии до, во время и после “Нового курса” получило официальную печать конституционного благословения.

А до Ротбарда был Лизандер Спунер, который отметил:

Конституция не является таким инструментом, каким обычно считается; из-за ложных толкований и явных узурпаций правительство на практике почти полностью отличается от того, что санкционировано самой Конституцией… .Но неважно чем является Конституция — тем или этим, важно, что она либо санкционировала такое правительство, какое мы имеем, либо была бессильна предотвратить его. В любом случае, она непригодна для использования.

Другими словами, апелляция к тексту Конституции с попыткой заявить о незаконности последнего по времени захвата власти правительством не имеет смысла и не имеет отношения к задаче фактического ограничения власти государства. Фактическая роль Конституции заключается в том, что она положительно разрешает каждое новое “деспотическое вторжение”, которое федеральное правительство пожелает инициировать.

В свою очередь, все, что федеральное правительство желает сделать, в конечном итоге является конституционным. Пока публика это терпит.

И именно эта последняя информация является ключом к разгадке. Пока публика это терпит, это будет делаться. Слова на пергаменте бесполезны, чтобы противостоять этому. Убеждения людей, написавших Билль о правах, то есть группы laissez-faire либералов конца XVIII века, ничего не значат, если общественность с ними не согласна. И практически ни один американец сегодня не согласен с антифедералистами прошлого в том, что федеральное правительство должно быть ослаблено и ограничено небольшим количеством задач. Если никто не согласен с философией, лежащей в основе Билля о правах, немногие будут заботиться о том, чтобы его положения не нарушались.

Тем не менее, эта философия — философия, которую мы называем либерализмом или “классическим” либерализмом, — когда-то была самой популярной в Европе и в Соединенных Штатах. Со временем она уступила место социалистам, меркантилистам, протекционистам и другим сторонникам правительственных привилегий для избранных групп. Единственный способ продвинуться вперед в этом направлении — восстановить популярность либерализма с нуля. Это требует учености, активности, обучения, дебатов и — времени. Требование подчинения давно проигнорированному документу ничего не дает. Слишком долго партия невмешательства и либерализма считала, что некоторые документы двухсотлетней давности будут защищать их от правительственного безумия. Они были не правы.

Оригинал статьи

Перевод: Наталия Афончина

Редактор: Владимир Золоторев