В недавнем докладе доктора Роберта Мэлоуна в Университете Мизеса «PsyWar: Enforcing the New World Order» поднимаются важные и своевременные вопросы о современных возможностях массового психологического манипулирования, которые глобальные корпорации используют в качестве оружия, как он называет это, «капитализма слежки», практикуемого такими компаниями, как Amazon, Google и Facebook. Эти компании продают очень детализированные персональные данные, которые способствуют таким вещам, как таргетированная реклама, журналистика активизма, онлайн-троллинг, цензура и деплатформинг для масштабной манипуляции индивидуальными убеждениями, ценностями и чувствами, а также для ведения «войны пятого поколения» против внутренних и внешних противников стран НАТО.

Извлекает ли этот новый, личностный, основанный на данных авторитаризм ценность из людей против их воли и использует ли он их для лишения автономии? Как австрийские экономисты учитывают подобные атаки на индивидуальность в своем праксеологическом анализе общества?

Представление о том, что психологическое манипулирование может свести на нет автономию личности, далеко не ново. В 1890-х годах французский социолог Эмиль Дюркгейм утверждал, что убеждения и ценности человека во многом формируются под влиянием других людей, а не его собственного опыта, поэтому целеустремленность якобы присуща «коллективному сознанию» общества, а не отдельным умам составляющих его индивидов. В начале 1920-х годов Уолтер Липпман и Эдвард Бернейс развили эту иррационалистскую теорию культурного детерминизма, утверждая, что пропагандисты могут систематически манипулировать культурой, используя нерациональную риторику, которая эксплуатирует авторитетные фигуры, стереотипы и эмоционально заряженные слова и образы в своих посланиях. Именно Бернейс первым ввёл термин «психологическая война» в связи со своими пропагандистскими усилиями во время Первой мировой войны от имени Комитета по общественной информации (CPI). Липпман, пролоббировавший в 1917 году создание CPI президентом Вудро Вильсоном, два десятилетия спустя стал помогать британской разведке в ее весьма успешной тайной пропагандистской кампании по дискредитации противников американского вмешательства во Вторую мировую войну. И Липпман, и Бернейс практиковали то, что проповедовали.

В 1958 году Джон Кеннет Гэлбрейт исследовал экономические последствия модели психологического манипулирования Липпмана-Бернейса в своей книге «Общество изобилия». Он отметил, что, имея возможность формировать вкусы потребителей, частный бизнес стимулируется к созданию искусственных потребительских желаний с помощью коммерческой рекламы, побуждая потребителей потреблять больше материальных благ, чем того требуют их собственные рациональные интересы. Мюррей Ротбард оспаривал утверждения Гэлбрейта об искусственных потребительских желаниях в своем трактате «Человек, экономика и государство». Язвительная критика Ротбардом теории изобилия Гэлбрейта служит важной отправной точкой для понимания того, как австрийские экономисты могут ответить на вопросы Мэлоуна и претензии сторонников культурного детерминизма.

Ротбард подчеркивал, что убеждение — это добровольный процесс: чтобы реклама или другая пропаганда сработала, объект рекламы должен добровольно принять эти идеи. Он также отметил, что маркетинговые исследования, например, были бы бессмысленны, если бы рекламодатели не были заинтересованы в удовлетворении желаний, которые существуют независимо от их собственных психологических манипуляций. В контексте «пси-войны» замечание Ротбарда о маркетинговых исследованиях применимо к рынку персональных данных, собираемых компаниями Big Tech — именно потому, что у людей есть поведенческие характеристики, которые не производятся пропагандистами, данные об этих характеристиках становятся ценными для пропагандистов.

Каждый человек самостоятельно оценивает возможные варианты действий и действует в соответствии с ними. Можно добавить, что доступность любых личных данных, помогающих составить более убедительное сообщение, также зависит от добровольного отказа от конфиденциальности. Если под влиянием пропагандиста у объекта воздействия искажается восприятие реальности и его стремление к счастью нарушается в интересах пропагандиста, это происходит не потому, что объект таинственным образом лишился автономии. Вопреки Дюркгейму, каждое действие по-прежнему направляется индивидуальным разумом, а не просто ячейкой коллективного разума-улья.

Учитывая добровольность убеждения, мы должны переформулировать ключевые вопросы «психологической войны» следующим образом: почему так много людей стали такими доверчивыми и равнодушными к своей собственной конфиденциальности в эпоху социальных сетей? Почему в новом мире социальных медиа с компрометированной конфиденциальностью стало гораздо проще убеждать людей принимать убеждения и ценности, противоречащие их собственным рациональным интересам?

Один из путей решения этих вопросов — тимологическое понимание человеческого поведения, позволяющее сделать вывод о том, что применение рациональности при формировании убеждений и ценностей не является автоматическим для человеческих индивидов, а представляет собой акт воли. Это, в свою очередь, позволяет предположить, что новые технологии больших данных облегчают выявление и использование уже существующих иррациональных предрассудков и поощряют умышленную иррациональность, изменяя естественную предрасположенность, которой благоприятствуют врожденные особенности эмоциональных реакций человека.

Хотя экономика не уточняет, как формулируются цели, независимая способность формулировать цели должна, как отмечал Ротбард, логически предшествовать любой попытке повлиять на цели других. Культурный детерминизм в отличие от этого, предполагает глубокое недоверие к способности индивидов сохранять связь с их собственной человечностью и реалистичным пониманием собственных обстоятельств перед лицом социального давления. Конечно, детерминисты задают вопрос о том, как они сами и любые пропагандисты, следующие их советам, должны преодолевать подобные ограничения. Пропаганда может работать только тогда, когда ее объекты предпочитают не рассуждать о ней или фильтровать ее, используя более фундаментальные принципы, основанные на разуме.

Если пропагандист может создать персонализированный профиль интеллектуальных слабостей человека и разработать сообщения, которые бы их использовали, такая обходная стратегия может стать более эффективной. Ещё хуже, если людей приучают принимать иррациональность как часть их «образования», тогда (как отметил доктор Мэлоун) эти «образованные» люди будут ещё более восприимчивы к влиянию пропаганды, чем относительно малообразованные «отверженные». В этом тренде увеличивающейся восприимчивости к манипуляциям замешаны не только интернет-компании, связанные с властью, но и контролируемые государством школы.

Ещё один способ ответить на эти вопросы — экономический вывод о том, что часто трудно получить пользу от информации, основанной на рациональности и опыте других людей, если на пути стоит монополистический «регулятор». Такие регуляторы имеют стимулы создавать и выборочно усиливать ложные утверждения, которые соответствуют интересам самого регулятора, при этом не позволяя услышать инакомыслящих правдолюбцев. То, что доктор Мэлоун называет «капитализмом слежки», лучше описать как «корпоративизм слежки», когда выборочные субсидии, угрозы регулирования, иммунитет от судебных исков и дискриминация со стороны привилегированных финансовых и инвестиционных компаний дают преимущество компаниям, соответствующим требованиям правительства, над конкурентами, которые предлагают больше конфиденциальности и/или меньше ограничений на свободу слова. Интервенционизм помог создать нынешнюю интернет-среду, столь враждебную к конфиденциальности и инакомыслящей речи.

Манипулятивные техники «психологической войны» сводятся к централизации контроля над потоком информации и подрыву уверенности людей в использовании их собственных способностей чувствовать, ощущать, мыслить и действовать самостоятельно. Наблюдения доктора Мэлоуна о попытках элит создать тревогу, чувство нереальности, заставить их гипнотически следовать харизматичным авторитетным фигурам и так далее, в глобальном масштабе в связи с реакцией на пандемию COVID, непосредственно касаются этих моментов.

Однако мы также стали свидетелями широкого народного сопротивления «психологическим войнам» и цензуре, которое возникает, отчасти вдохновлённое самим доктором Мэлоуном, когда он широко освещал свои наблюдения о «формировании масс» на подкасте Джо Рогана. Хорошая новость заключается в том, что очевидная истина о целенаправленности каждого человека подразумевает, что каждый из нас по-прежнему обладает силой поддерживать свои собственные убеждения и ценности, основанные на нашем рациональном понимании мира, независимо от того, какой бред нам скармливают. Эмпирические данные свидетельствуют о том, что цензура и манипуляция сознанием пока ещё не стали универсальными, не говоря уже о том, чтобы породить глобальную реакцию.

В будущем обществе, основанном на свободе и мирно приобретенных правах собственности, вряд ли возникнут столь масштабные угрозы для частной жизни и свободы слова. Рыночная конкуренция может побудить стремящиеся к прибыли компании создавать интернет-сервисы, которые будут лучше способствовать свободе слова и неприкосновенности частной жизни. Конечно, свободная конкуренция сама по себе не является железной гарантией от вредоносного влияния. Ложь — будь то созданная пропагандистами, преследующими собственные интересы, или спонтанно возникшая и распространяющаяся в процессе культурной эволюции, — всегда будет конкурировать с истиной, проистекающей из собственного интеллекта, от правдоискателей, борющихся с ложью, или от традиций, которые отражают разумную мудрость предыдущих поколений.

Каждому индивидууму по-прежнему предстоит играть активную роль в постоянном улучшении своих убеждений и оценочных принципов, постоянно оттачивая их до уровня ex ante, чтобы лучше оптимизировать свой ex post опыт удовлетворения. Конечная ответственность за защиту от обмана и манипуляций и за достижение такого личного морального прогресса лежит на каждом человеке. Во-первых, необходимо понимать и ценить открытое, рациональное обсуждение и избирательное раскрытие личной информации, прежде чем рынки смогут правильно настроить потоки информации в соответствии с нуждами человека.

Оригинал статьи

Перевод: Наталия Афончина

Редактор: Владимир Золоторев