Отрывок из книги Мюррея Ротбарда «К новой свободе: Либертарианский манифест» (главы 11 и 12), переводчик Борис Семенович Пинскер, М.: Новое издательство, 2009

Государственный сектор II. Улицы и дороги

Охрана улиц

Ликвидация государственного сектора означает, что все участки земли, включая улицы и дороги, будут переданы в частную собственность, станут достоянием частных лиц, корпораций, кооперативов или любых других добровольных объединений. Уже тот факт, что все улицы и земли станут частными, станет решением многих кажущихся неразрешимыми проблем. Стоит только переориентировать наше мышление, и перед нами откроется мир, в котором все земельные участки являются частным достоянием.

Возьмём, например, полицию. Как будет организована охрана порядка в тотально частной экономике? Ответ станет отчасти ясен, если рассмотреть мир, в котором вся земля, улицы и дороги находятся в частной собственности. Возьмите нью-йоркскую Таймс-сквер, печально известную тем, что городские власти никак не могут сделать её безопасной для горожан. Каждый житель Нью-Йорка знает, что его город находится во власти анархии, что его повседневная безопасность зависит исключительно от миролюбия и доброжелательства других горожан. Роль полиции в поддержании порядка в Нью-Йорке минимальна, и это замечательно проявилось недавно во время недельной забастовки полицейских, когда — оцените факт! — преступность в городе оказалась ровно такой же, как в обычное время, когда полицейские, по общему мнению, находятся в полной боевой готовности. Как бы то ни было, представим себе, что Таймс-сквер, включая прилегающие улицы, стала частной и принадлежит некоему союзу местных коммерсантов. Естественно, они прекрасно понимают, что, если не сумеют обуздать преступность, если грабежи и воровство сохранятся, клиенты перетекут в другие, лучше охраняемые пространства. Они будут заинтересованы в надёжной охране порядка, чтобы покупатели тянулись к ним, а не к конкурентам. В конце концов, частный бизнес всегда заботится о привлечении и удержании клиентов. Что пользы украшать витрины и прилавки, заботиться об освещении и вышколенности продавцов, если твоих клиентов могут ограбить или избить у входа в магазин?

Более того, торговцы, побуждаемые стремлением к прибыли, позаботятся о том, чтобы охрана порядка осуществлялась не только эффективно, но также вежливо и цивилизованно. Муниципальная полиция мало того, что не заботится об эффективности или потребностях своих клиентов, она склонна проявлять свою власть грубым и насильственным образом. Жестокость полиции — хорошо известная особенность системы, которую удаётся держать под контролем только благодаря жалобам обиженных граждан. Но если и частная полиция попробует обращаться с людьми, т.е. с клиентами своих нанимателей, подобным же образом, эти клиенты быстро перестанут появляться в районе Таймс-сквер. Так что здесь будет кому присмотреть за тем, чтобы полицейские вели себя образцово и эффективно.

Такого рода эффективная и качественная охрана порядка будет преобладать повсюду, на всех частных улицах и земельных участках. Заводы будут охранять свою и окрестную территорию, торговцы — свои улицы, а дорожные компании обеспечат поддержание порядка на своих платных дорогах. Также будет обстоять дело и в жилых районах. Можно предположить, что там будут преобладать две формы частной собственности на улицы. В одном случае все землевладельцы могут стать совместными владельцами квартала, скажем, что-то вроде Компании квартала на 85-й улице. Эта компания и будет заниматься охраной порядка, а её расходы будут оплачивать домовладельцы, в том числе из платы за жильё, если в районе окажется наёмное жильё. Домовладельцы, естественно, будут прямо заинтересованы в том, чтобы в окрестностях поддерживался порядок, а землевладельцы сумеют оценить тот факт, что безопасность на улицах не менее важна для жильцов, чем отопление, вода и канализация. Спрашивать о том, почему землевладельцы в либертарианском мире абсолютной частной собственности позаботятся о безопасности улиц, так же глупо, как задаваться в наши дни вопросом о том, почему они обеспечивают арендаторов теплом или горячей водой. Делать это их заставит давление конкуренции и требование потребителей. Более того, идёт ли речь о домовладельцах или об арендаторах жилья, стоимость земли и домов будет в любом случае зависеть от безопасности улиц, а также от других особенностей дома и его окрестностей. Спокойные и хорошо защищённые улицы будут точно так же повышать ценность земли и домов, как и ухоженность самих зданий, а уличная преступность будет снижать ценность земли и недвижимости точно так же, как и обшарпанность самих домов. Ради повышения ценности своей собственности землевладельцы, уж конечно, позаботятся о том, чтобы улицы были чистыми, ровными и безопасными.

Другой вид частной собственности на улицы в жилых районах — это частные уличные компании, которые владеют только улицами, но не жилыми домами и строениями. Эти компании будут брать плату с землевладельцев за услуги по поддержанию чистоты, ремонту и охране порядка на улицах. Если улица хорошо освещена, подметена и свободна от криминала и хулиганства, землевладельцы и съёмщики жилья потянутся туда. В противоположном случае они будут вынуждены искать другие места. Обилие жильцов и автомобилей поднимет прибыли и капитализацию уличных компаний, а в опасных и неухоженных районах их доходы будут падать. Поэтому владельцы улиц постараются сделать всё возможное, чтобы на улицах, находящихся в их собственности, было хорошо, удобно и безопасно, и они будут это делать из желания получать прибыль и повышать стоимость своих компаний и, соответственно, не допустить убытков и обесценивания капитала. Намного лучше довериться здоровому экономическому эгоизму землевладельцев и уличных компаний, чем зависеть от сомнительного альтруизма бюрократов и правительственных чиновников.

Здесь кто-нибудь может задать вопрос: хорошо, пусть улицы принадлежат неким компаниям, которые, естественно, в целом готовы обслуживать клиентов со всем радушием и эффективностью, но что если какой-нибудь ненормальный или самовластный хозяин улицы вдруг решит закрыть доступ на неё кому-либо из соседних домовладельцев? Как они смогут выходить из своего дома или попадать в него? Смогут ли им навсегда перекрыть доступ к улице или, например, содрать за это непомерную плату? Ответ здесь такой же, как и на аналогичную проблему землевладельца: представьте себе, что некто, владеющий домами, которые окружают чью-то недвижимость, внезапно решил запретить ему проход по своей земле. Но эта ситуация не безвыходна. Просто в либертарианском обществе всякий покупатель дома или услуг уличной компании должен будет позаботиться о том, чтобы в контракте на покупку или аренду был оговорён доступ к улице на некий определённый срок или бессрочно. Если заранее зафиксировать в контракте своё право прохода, никаких внезапных запретов не будет, иначе это будет нарушением прав собственности землевладельца или арендатора.

В этом наброске либертарианского общества нет, конечно, ничего нового или неожиданного. Мы уже знакомы с тем, как высвобождается энергия благодаря конкуренции между транспортными системами и территориями. Например, когда в XIX веке было построено много частных железных дорог, эти дороги и конкуренция между ними создали поразительный импульс для развития прилегающих территорий. Каждая железная дорога, желая повысить прибыли, стоимость земли и вложенного капитала делала всё возможное, чтобы привлечь иммигрантов и обеспечить экономическое развитие на сопредельных территориях. И это вызвало активный отклик, люди снимались с места и переселялись в города, порты и на земли, обслуживаемые конкурировавшими железными дорогами. Та же модель могла бы сработать, если бы все улицы и дороги стали частными. Мы уже знакомы с тем, как частные торговцы и их союзы поддерживают порядок на своей территории. Магазины, банки и заводы держат охранников и сторожей. В либертарианском обществе эта разумная и действенная система будет распространена и на пространство улиц. Вряд ли является случайным совпадением то, что в магазинах намного реже происходят грабежи и нападения, чем на улицах перед ними: ведь в торговых залах работают бдительные частные охранники, а на улицах, под защитой муниципальной полиции, царит анархия. В последние годы в некоторых кварталах Нью-Йорка в ответ на ужасающий рост преступности уже появились частные охранники, которых нанимают землевладельцы и домовладельцы, имеющие собственность в этом квартале. Эффективность этой меры ограничена, потому что улицы принадлежат городу, а следовательно, у жителей отсутствует действенный механизм, который позволил бы собрать средства для организации по-настоящему надёжной охраны. Более того, эти частные охранники не имеют права носить оружие, ведь улица не является собственностью их нанимателя, и они, в отличие от тех, кто охраняет магазины и другие объекты собственности, не имеют права принимать меры по отношению к человеку, который ведёт себя подозрительно, хотя ничего преступного ещё не совершил. Короче говоря, у их работодателей нет тех административных и финансовых возможностей, которыми обладает собственник территории.

Более того, полиция, оплачиваемая землевладельцами и жителями квартала или улицы, не только положит конец жестокости государственной полиции, но и покончит с той сложившейся тенденцией, когда во многих местах стражей порядка воспринимают как иноземных захватчиков и колонизаторов, цель которых не служить людям, а притеснять их. Например, сегодня в Америке наряды муниципальной полиции патрулируют негритянские районы многих городов, и это притом, что негры враждебно относятся к городским властям. Полиция, контролируемая и оплачиваемая жителями и землевладельцами района, будет восприниматься совершенно иначе — не как чуждая и опасная сила, а как служба, дружественно расположенная к жителям.

О достоинствах частной и муниципальной полиции можно судить по опыту одного квартала в Гарлеме. На 135-й улице между Седьмой и Восьмой авеню есть отделение полиции, входящее в 82-й полицейский участок нью-йоркской полиции. Августейшее присутствие отделения полиции никак не мешало разгулу ночных грабежей в этом квартале. Зимой 1966 года терпение людей кончилось, и пятнадцать владельцев магазинов наняли охрану для патрулирования квартала по ночам. Охранников им поставляло частное агентство Leroy V. George¹.

Самой организованной и успешной частной полицией в американской истории была железнодорожная полиция, которую содержали многие железные дороги для охраны пассажиров и груза от воровства и вандализма. В своём современном виде она была создана в конце Первой мировой войны Ассоциацией американских железных дорог (American Railway Association) и работала настолько хорошо, что к 1929 году штрафы, налагаемые на железнодорожные компании за утрату и порчу грузов и багажа, сократились на 93%. В начале 1930-х годов железнодорожная полиция задерживала за год до 10 000 правонарушителей, и качество её работы было настолько высоким, что суды признавали виновность до 97% задержанных (намного больше, чем в случае любой муниципальной полиции). Служащие железнодорожной полиции были вооружены, имели право задерживать правонарушителей и пользовались хорошей репутацией².

Правила поведения на улицах

Одним из непременных последствий того, что вся земля в стране перейдёт в частную собственность, будет большее разнообразие правил жизни. Характер действий частной полиции, устанавливаемые ею правила поведения будут зависеть от пожеланий землевладельцев или владельцев улицы. Так, в неспокойных жилых районах полиция будет ограничивать право прохода и проезда — проникнуть на территорию можно будет только при наличии предварительной договорённости или подтверждающем звонке на ворота одного из жителей. Короче говоря, это будут те же самые правила, что действуют сегодня в частных многоквартирных домах или поместьях. Там, где обстановка более спокойная, вход будет открыт для всех, а промежуточных уровней бдительности и контроля может быть сколько угодно. В торговых районах, вероятнее всего, доступ будет открыт для каждого — нельзя отпугивать клиентов. В общем, будет полная свобода для проявления желаний и предпочтений жителей и собственников.

На это могут возразить, что возникают условия для дискриминации в отношении тех, кто хотел бы арендовать жильё или воспользоваться улицей. Это, бесспорно, так. Либертарианец исходит из абсолютного права каждого человека выбирать, кому предоставить право находиться на его территории, а кому отказать.

Дискриминация, т.е. право проявлять свои симпатии и антипатии, — это неотъемлемая часть свободы выбора и, соответственно, свободного общества. Но в условиях свободного рынка дискриминация сопряжена с немалыми издержками, которые, несомненно, лягут на владельца недвижимости.

Представьте себе, например, землевладельца, которому принадлежит дом или целый квартал. Он может просто устанавливать арендную плату на рыночном уровне и не ломать голову над составом жильцов. Но при этом возникают всякого рода опасности. Он может решить, например, не сдавать жилья семьям с маленькими детьми, потому что дети всегда могут что-то сломать и испортить. Либо он может решить, что с таких семей будет брать дороже, чтобы возместить себе риск возможных убытков, так что на свободном рынке арендная плата для таких семей будет повышенной. В большинстве случаев на рынке так и происходит. А как быть с дискриминацией, за которой стоят не экономические, а личные предпочтения землевладельца? Можно представить себе землевладельца, который без ума от американцев шведского происхождения ростом не ниже шести футов, и хочет сдавать жильё только таким семьям. В свободном обществе он имеет полное право на это. Но и все издержки лягут только на него. Ведь это означает, что ему придётся отказывать всем нанимателям, если они не являются рослыми потомками шведов. Пример может показаться диковатым, но что-то в этом роде неизбежно, когда кто-нибудь на рынке решает руководствоваться личными вкусами. Если, например, землевладелец не любит рыжих и намерен не пускать их в дом, ему придётся терпеть убытки, хоть и не такие значительные, как в первом примере.

В любом случае на свободном рынке за подобного рода вкусовщину человеку придётся платить отказом от прибыли или услуг (если он выступает в роли потребителя). Если потребитель решает бойкотировать товары продавцов, которые ему почему-либо несимпатичны, то время от времени ему придётся отказываться от каких-то товаров и услуг.

В свободном обществе все владельцы недвижимости будут устанавливать правила её использования или доступа на свою территорию. Чем жёстче правила, тем у́же круг людей, получающих доступ, так что каждому придётся выбирать между преимуществами более жёсткого контроля и перспективой лишиться дохода. Например, землевладелец может потребовать, как это делал Джордж Пульман, изобретатель одноимённого вагона, в своём частном городе в Иллинойсе в конце XIX века, чтобы все горожане всегда и везде появлялись только в пиджаках и галстуках. Право такое есть, вот только сомнительно, чтобы многим захотелось жить в доме или квартале, где действуют подобные правила, так что землевладельцу подобная прихоть может обойтись недёшево.

Принцип, согласно которому владелец управляет своей собственностью, помогает опровергнуть обычный довод в пользу государственного вмешательства в экономику. Довод этот примерно таков: «В конце концов государство устанавливает правила дорожного движения — красный и зелёный свет, правостороннее движение, верхний предел скорости. Каждый понимает, что если бы не эти правила, на дорогах установился бы хаос. Так почему государство не должно устанавливать порядок и в экономике?» Никто ведь и не говорит, что не нужны единые правила дорожного движения, конечно, они нужны. И государство устанавливало эти правила, потому что именно ему принадлежали улицы и дороги и оно отвечало за порядок на них. А вот в либертарианском обществе правила пользования своими дорогами будут устанавливать частные собственники.

Но не получится ли так, что в идеально свободном обществе на дорогах воцарится хаос? Что если на одних улицах знак «стоп» будет обозначаться красным сигналом, а на других зелёным или голубым? Если на одних улицах будет левостороннее движение, а на других — правостороннее? Абсурдные опасения. Очевидно ведь, что все собственники дорог будут заинтересованы в единообразии правил, чтобы по дорогам можно было двигаться беспрепятственно. Если кто-то вздумает ввести на своей улице левостороннее движение или зелёный сигнал в качества сигнала остановки, количество аварий быстро станет таким, что его улицей никто не захочет пользоваться. В XIX веке в Америке частные железные дороги столкнулись с подобными проблемами, но разрешили их быстро и к взаимной выгоде, договорившись о стандартизации ширины путей, устройства стрелок и даже о единой классификации грузов по шести тысячам позиций. Более того, не правительство, а железные дороги упорядочили ситуацию с часовыми поясами на всей территории страны. Чтобы иметь возможность двигаться по расписанию, железным дорогам пришлось выработать единый подход, и в 1883 году они договорились заменить существовавшие в стране 54 часовых пояса теми четырьмя, которые действуют и по сей день. Нью-йоркская финансовая газета Commercial and Financial Chronicle написала, что «законы торговли и инстинкт самосохранения стимулировали реформы, которые не могли провести никакие законодательные органы»³.

Плата за пользование улицами и дорогами

Если проанализировать и оценить деятельность правительства по строительству и содержанию улиц и дорог, станет понятно, что никакая частная собственность не могла бы привести к более неэффективным и иррациональным результатам. Сегодня общепризнано, например, что правительства на федеральном уровне и на уровне штатов, подталкиваемые лоббистами автомобильных и нефтяных компаний, производителей шин, строительными подрядчиками и профсоюзами, вложило чрезмерные средства в строительство дорог. Автомобильные дороги, в огромных масштабах субсидирующие пользователей, сыграли главную роль в удушении железнодорожных перевозок. Для грузовиков, например, построены и содержатся за счёт налогоплательщиков выделенные полосы, а вот железнодорожным компаниям приходится самим строить и содержать пути. Более того, субсидируемые программы строительства дорог привели к чрезмерному разрастанию завязанных на автомобильный транспорт пригородов, к принудительному сносу бессчётного числа городских домов и искажению облика городских центров. Цена для налогоплательщиков и экономики была огромной.

Особенно большие субсидии достались жителям пригородов, регулярно приезжающим на автомобиле в город, и это стало важнейшим фактором обострения транспортных проблем в городах. По оценке профессора Уильяма Викрея из Колумбийского университета, расходы на строительство городских скоростных автострад составили от 6 до 27 центов на автомобиле-милю, тогда как водители через налоги на бензин и другие налоги на владение автотранспортом платят лишь около 1 цента на автомобиле-милю. За поддержание в порядке городских улиц платит налогоплательщик, а не водитель. Более того, налог на бензин платится с мили пути независимо от того, какие именно улицы или дороги были использованы водителем, а также независимо от времени суток, когда совершается поездка. Поэтому когда автотрассы финансируются из общего налога на топливо, пользователи дешёвых сельских шоссе своими деньгами субсидируют тех, кто ездит по намного более дорогим городским автотрассам. Строительство и содержание сельских дорог обычно обходится всего в 2 цента за автомобиле-милю⁴.

Кроме того, налог на бензин вряд ли является подходящей системой ценообразования на использование дорог, и вряд ли частная фирма предложила бы когда-либо подобный подход к установлению цен на использование дорог. Частный бизнес назначает цены на свои товары и услуги таким образом, чтобы обеспечить расчистку рынка — чтобы спрос и предложение были равны и не возникало бы ни дефицита товаров, ни нереализованных запасов. Тот факт, что налог на бензин уплачивается с мили пути и никак не связан с используемыми дорогами, означает, что самые популярные городские дороги и автострады страдают от ситуации, когда взимаемая цена намного ниже рыночной. Результатом являются чудовищные пробки на некоторых улицах и дорогах, особенно в часы пик, и практически не используемая сеть дорог в сельских районах. Рациональная система ценообразования одновременно обеспечивала бы максимизацию прибыли для владельцев дорог и избавляла бы нас от дорожных пробок. Сегодня, когда правительство поддерживает цены на самые перегруженные трассы на крайне низком уровне, намного уступающем рыночному, результатом оказывается хронический дефицит дорожного пространства и регулярные пробки. Пытаясь решить эту проблему, правительство неизменно игнорировало возможность более рационального ценообразования, а занималось только строительством дополнительных дорог, за которые платят опять-таки налогоплательщики, а не водители, и ситуация на дорогах становилась ещё хуже. Активно наращивая предложение и сохраняя заниженные цены, правительство вызвало ухудшение ситуации на дорогах⁵. Всё это похоже на гонку собаки за механическим зайцем. Вот что написала Washington Post о последствиях федеральной программы строительства автомагистралей в столице страны:

Окружная дорога вокруг Вашингтона была первым важным звеном в новой сети дорог. Когда летом 1964 года она была целиком введена в эксплуатацию, все говорили, что это одна из лучших магистралей в мире.

Предполагалось, что она а) разгрузит от транспорта центр Вашингтона, поскольку по ней пойдёт сквозной поток машин с севера на юг, и б) свяжет между собой пригородные округа и окружающие столицу города.

В действительности окружная стала a) излюбленной дорогой для тех, кто регулярно ездит в Вашингтон из пригородов, и б) причиной грандиозного строительного бума, ускорившего исход белых и состоятельных жителей из центра города.

Окружная дорога не избавила столицу от пробок, а лишь усугубила транспортную ситуацию. Вместе с дорогами I-95, 70-S и I-66 она позволила любителям загородной жизни отселяться в сельскую глубинку, всё дальше и дальше от своих рабочих мест в городе.

Её строительство привело ещё и к тому, что правительственные ведомства, торговля и услуги также переселились из города в пригороды, а созданные там рабочие места сделались недоступными для многих обитателей города⁶.

Как могла бы выглядеть рациональная система ценообразования, система, созданная частными владельцами дорог? Прежде всего автотрассы стали бы платными, особенно на въезде в города, на подъезде к мостам и тоннелям, но цены устанавливались бы иначе, чем сейчас. Например, плата за проезд была бы намного выше в часы пик (в том числе летом по выходным), чем в другое время суток. На свободном рынке плата за проезд в час пик повышалась бы до тех пор, пока не исчезли бы пробки и движение не стало бы более или менее равномерным. Но, воскликнет читатель, людям ведь нужно добираться до работы? Разумеется, но при этом не обязательно ехать в личном автомобиле. Кто-то предпочтёт бросить всё и переселиться назад в город, другие будут договариваться о совместных поездках, а третьи пересядут на автобусы и электрички. В результате в часы пик на дорогах останутся только те, кто готов платить за это удовольствие по рыночной цене. Некоторые сумеют устроиться так, чтобы у них начало и конец рабочего дня не приходились на часы пик. По выходным также начнут ездить меньше или будут выбирать более дешёвые часы для поездок. Наконец, высокая прибыль от тоннелей и мостов подтолкнёт частные фирмы к строительству новых сооружений. Дорожное строительство будет вестись не под натиском лоббистов, а в соответствии с логикой калькуляции спроса и издержек.

Многие способны представить себе жизнь, когда все автострады станут частными, но становятся в тупик при мысли о частных городских улицах. Здесь-то как назначать цену? Устраивать заставы при въезде в каждый квартал? Конечно же нет, потому что такая система будет неэкономной и неудобной, как для владельцев, так и для водителей. Прежде всего собственники улиц установят более рациональную плату за парковку. За стояночное место на перегруженных улицах центра города будут брать очень дорого — цена пропорциональна спросу. И в отличие от сложившейся практики, они будут брать намного больше с тех, кто паркует машину на целый день. Иными словами, собственники улиц попытаются добиться того, чтобы в районах скопления транспорта машины на парковках сменялись как можно чаще. Ладно, с парковками мы разобрались, здесь всё несложно. А как насчёт проезда по забитым городским улицам? Здесь как взимать плату? Есть разные способы. Прежде всего, владельцы улиц в центре города могут потребовать, чтобы каждый проезжающий покупал разрешение, которое можно крепить на ветровом стекле машины. Кроме того, они могут потребовать от тех, кто ездит по городу в часы пик, покупать дополнительную и очень дорогую лицензию, которую также можно вывешивать на лобовом стекле. Есть и другие методы. При современных технологиях можно потребовать, чтобы в каждом автомобиле был счётчик километража, отсчитывающий расстояние в часы пик и на загруженных транспортом улицах в ускоренном темпе. Тогда водитель в конце каждого месяца будет получать счёт. Похожий план был лет десять назад предложен профессором А. А. Уолтерсом:

Помимо всего прочего, можно использовать… специальные счётчики километража (вроде тех, что на такси)… Они будут срабатывать при поднятии особого флажка, и плата будет взиматься за это расстояние. Такие счётчики могут найти применение в больших городах — Нью-Йорке, Лондоне, Чикаго. Для каждого времени суток можно установить, по каким улицам следует ездить с включённым счётчиком. Машинам, не оборудованным счётчиками, придётся для проезда по этим улицам покупать дневной билет. За проезд по билету следует брать больше, чем получается по счётчику, потому что это разовые, нерегулярные поездки. Контроль же организовать совсем просто. Нужно поставить телекамеры, которые будут фиксировать машины без билетов или с неподнятым флагом, а нарушителям будет высылаться квитанция о штрафе⁷.

Профессор Викрей также предложил разместить телекамеры на пересечении самых перегруженных транспортом улиц, чтобы фиксировать номера всех проезжающих машин и потом посылать каждому счёт в соответствии с тем временем, когда машина проехала перекрёсток. Либо, полагает он, можно оборудовать каждую машину электронным маркёром, который подавал бы сигнал, считываемый приёмным устройством, размещённым на данном перекрёстке⁸.

В любом случае частные предприятия и современные технологии могут легко справиться с проблемой рационального ценообразования на право пользования улицами и дорогами. На рынке бизнесмены легко решают куда более трудные проблемы — нужно предоставить им свободу действий, только и всего.

Если ликвидировать все субсидии, государственные требования и запреты и передать всё, что относится к транспортной инфраструктуре — все дороги, авиалинии, железные дороги и водные маршруты — в частные руки, какими окажутся предпочтения потребителей? Вернёмся ли мы, например, к железным дорогам? По имеющимся оценкам спроса и транспортных издержек, железные дороги станут главным средством дальних грузовых перевозок, авиатранспорт займёт ведущее место в дальних пассажирских перевозках, грузовой автотранспорт — в перевозках на короткие расстояния, а автобусы — в маятниковых перевозках из спальных пригородов в города. Итак, железные дороги могут стать основным средством транспорта для дальних грузовых перевозкок, но вернуть прежнее положение в пассажирских перевозках им не удастся. В последние годы многие либералы, разочаровавшиеся в программах строительства автомагистралей, призывали вкладывать казённые средства в массовое строительство метро и железных дорог для маятниковых перевозок. Но эти грандиозные планы игнорируют огромные расходы и неизбежные потери. Можно согласиться с тем, что многих автотрасс не следовало строить, но они уже построены, и было бы глупо их не использовать. В последние годы некоторые здравомыслящие экономисты выступили против дорогостоящих проектов строительства новых скоростных железных дорог (вроде той, что существует в районе залива Сан-Франциско) и призвали к использованию существующих автотрасс, по которым можно пустить автобусные экспрессы для жителей пригородов⁹.

Нетрудно представить себе сеть частных железных дорог и авиалиний, не получающих государственных дотаций и свободных от регулирования, но возможна ли система исключительно частных автомобильных дорог? Реализуема ли подобная модель? В ответ можно сказать лишь то, что частные дороги прекрасно зарекомендовали себя в прошлом. Например, до XVIII века в Англии дороги, неизменно принадлежавшие местным властям, были в отвратительном состоянии. При таком состоянии дорог Промышленная революция XVIII столетия оказалась бы просто невозможной, а ведь именно с неё началась новая эпоха. Жизненно важную задачу приведения в порядок почти непроезжих английских дорог выполнили частные дорожные компании; они, начиная с 1706 года, создали сеть превосходных дорог, которым завидовала в то время вся Европа. Обычно владельцами этих компаний были местные землевладельцы, торговцы и промышленники, а свои расходы на строительство и содержание дорог они возмещали за счёт платы за проезд, которую собирали на контрольных постах. Обычной практикой была сдача в аренду права собирать дорожную плату, и потенциальные арендаторы сражались за это право на аукционах. Именно благодаря этим частным дорогам в Англии развился внутренний рынок, удалось резко понизить расходы на транспортировку угля и других массовых грузов. А поскольку дорожные компании заботились о выгоде, они легко договорились объединить свои дороги в единую сеть, которая со временем охватила всю страну. И все эти достижения были результатом частного предпринимательства¹⁰.

В Соединённых Штатах всё происходило точно так же, как в Англии, только со сдвигом во времени. Столкнувшись с почти полной непригодностью дорог, устроенных местными властями, частные компании за первые три десятилетия XIX века построили в северо-восточных штатах огромную сеть превосходных дорог. Расходы они возмещали за счёт платы, взимавшейся с проезжающих. Строительство финансировалось торговцами и землевладельцами, недвижимость которых была расположена вдоль дорог, и они добровольно связали все дороги в единую сеть. Эти платные дороги были первыми действительно хорошими дорогами на территории Соединённых Штатов¹¹.

Государственный сектор III. Полиция, закон и суды

Под защитой полиции

Рынок и частные предприятия существуют, а потому большинству людей нетрудно представить, как свободный рынок может обеспечить поставку большинства товаров и услуг. Сложнее всего, пожалуй, вообразить устранение государства из сферы защиты правопорядка, где полиция, суды и прочие государственные институты занимаются защитой неприкосновенности личности и собственности. Каким образом частное предпринимательство и свободный рынок могут взять на себя предоставление этих услуг? Каким образом свободный рынок может взять на себя надзор за соблюдением законности, изоляцией преступников и т.д.? Мы уже выяснили, что значительную часть хлопот по обеспечению порядка могут взять на себя владельцы улиц и земельных участков. Но теперь пора систематически исследовать всю сферу охраны правопорядка.

Прежде всего, даже самые ярые сторонники системы laissez-faire ошибочно полагают, что защиту правопорядка должно обеспечивать государство, как если бы эта самая защита представляла собой некое нерасчленимое единство, определённым количеством которого должны быть обеспечены все и каждый. Но в действительности нет такого товара, как защита правопорядка, точно так же как нет на свете «просто» еды или «просто» крыши над головой. Все мы платим налоги на содержание правоохранительных органов, но равная степень защищённости — это миф. В действительности существует бесконечное разнообразие степеней защиты. Каждому человеку или предприятию полиция может предоставить всё что угодно — от полицейского, который за время ночного дежурства единожды обходит свой участок, до наряда полиции, который постоянно присутствует в вашем квартале, от патрульных автомобилей до личных круглосуточных телохранителей. Более того, полиция должна принимать множество других решений, сложность которых становится очевидной, как только мы отбрасываем миф об абсолютной защите. Каким образом полиция должна распределять свои средства и ресурсы, ограниченные не в меньшей мере, чем средства и ресурсы всех прочих людей и организаций? Сколько именно должна полиция вкладывать в разработку и закупку электронного оборудования? А в оборудование для работы с отпечатками пальцев? Сколько нужно патрульных машин и пеших нарядов? Сколько следователей и сколько полицейских в форме?

Дело в том, что у государства нет рационального метода принятия подобных решений. Оно знает только то, что его бюджет ограничен. А потому фонды распределяются в соответствии с результатами политической борьбы, степенью бюрократической неэффективности и никчёмности работников. Никто никогда не ставит вопроса о том, делает ли полиция то, что нужно гражданам, и насколько эффективно она это делает. Ситуация была бы совершенно иной, если бы полицейские функции взял на себя свободный конкурентный рынок. В этом случае потребители оплачивали бы именно тот уровень защиты, который им кажется необходимым. Потребители, которым достаточно время от времени видеть полицейского на улице, платили бы меньше тех, которые нуждаются в регулярном патрулировании, и намного меньше тех, кто желает иметь круглосуточную охрану. На свободном рынке защита предоставлялась бы в точном соответствии с тем, что хотят и могут заплатить за неё потребители. Тем самым было бы гарантировано обычное для рынка стремление к эффективности — нужно обеспечивать прибыль и избегать убытков, нужно сдерживать расходы и при этом удовлетворять запросы клиентов. Любая полицейская фирма, работающая неэффективно, быстро дошла бы до банкротства и исчезла бы с рынка.

Государственная полиция обречена на постоянное решение следующего вопроса: какие законы на самом деле проводить в жизнь? Чисто теоретически полиция обязана проводить в жизнь все законы, но на практике ограниченность ресурсов вынуждает их направлять силы и средства на борьбу с самыми опасными преступлениями. При этом теоретическая обязанность бороться с нарушениями всех законов сохраняется и препятствует рациональному распределению ресурсов. На свободном рынке полиция будет бороться с преступлениями, круг которых очерчен запросами клиентов. Представьте себе, например, некоего мистера Джонса, который опасается, что вскоре у него украдут редкий драгоценный камень. Он может заплатить за круглосуточную охрану своего сокровища силами любого числа частных полицейских. Однако он же может быть владельцем частной дороги в своём поместье и хотеть, чтобы ею пользовались пореже, но не будет особенно огорчаться из-за нарушителей его права частной собственности. В этом случае он не станет платить полиции за охрану этой дороги. Как и на любом рынке, всё решает клиент, а поскольку все мы окажемся в положении клиентов, каждый и будет решать сам за себя, какая защита ему нужна и сколько он готов за неё платить.

К частной полиции в целом применимо всё, что было сказано об охране недвижимости. На свободном рынке полиция будет не только эффективна, но ещё и заинтересована в том, чтобы воздерживаться от любой грубости и насилия в отношении потребителей, их друзей и клиентов. Частной фирмой Центральный парк охранялся бы наилучшим образом с той целью, чтобы он мог приносить максимальные доходы своему владельцу и никому бы в голову не пришло устанавливать комендантский час для законопослушных и оплачивающих услуги полиции клиентов. Свободный рынок охранных услуг вознаграждал бы предприятия, работающие эффективно и вежливо, и жёстко наказывал бы все отступления от этого образца. При этом исчезло бы характерное для всех государственных ведомств противоречие между предоставлением услуг и получением оплаты, противоречия, которое в случае полиции означает, что она получает за свои услуги не добровольные платежи клиентов, а принудительно собираемые налоги.

Собственно говоря, по мере того как государственная полиция утрачивала бы эффективность, клиенты вынуждены были обращаться к частным мерам защиты. Мы уже упоминали о частной охране кварталов и даже отдельных зданий. Существуют также частные охранные агентства, страховые компании, частные детективы, а также всевозможное оборудование, вроде сейфов или охранной сигнализации. По оценке президентской комиссии по положению дел в сфере охраны правопорядка, в 1969 году правительство истратило на содержание полиции 2,8 млрд долларов, и при этом американцы в частном порядке заплатили за охранные услуги 1,35 млрд и ещё 200 млн за соответствующее оборудование, так что частные расходы составили более половины государственных расходов на полицию. Эти цифры должны заставить задуматься тех доверчивых людей, которые простодушно верят, что государственная полиция каким-то образом незаменима и является необходимой принадлежностью государственного суверенитета¹².

Каждому читателю криминальных романов известно, что детективы страховых компаний ищут украденную собственность намного лучше, чем полицейские сыщики. Мало того, что страховые компании материально заинтересованы в том, чтобы избежать выплаты страховой суммы. Их интерес лежит в иной плоскости, чем у правоохранительных органов. Полиция, стоящая на охране мифических интересов общества, нацелена на то, чтобы поймать и наказать преступника, а судьба украденного при этом оказывается на последнем месте. А вот страховые компании и их детективы, напротив, думают прежде всего о возвращении похищенного, а поимка и наказание правонарушителей интересуют их во вторую очередь. Здесь перед нами опять всё то же различие между частной фирмой, которая обязана служить клиенту, пострадавшему от преступления, и государственной полицией, которая вполне свободна от такого рода соображений.

Невозможно дать точное описание рынка, существующего только в проектах и гипотезах, но есть основания думать, что в либертарианском обществе полицейские функции возьмут на себя землевладельцы или страховые компании. Поскольку страховые компании выплачивают крупные суммы жертвам преступлений, можно предположить, что они возьмутся за борьбу с преступностью, чтобы уменьшить свои расходы. В любом случае можно уверенно предположить, что частная полиция будет оплачиваться ежемесячными взносами, а к её услугам будут обращаться по мере необходимости.

Это позволяет дать первый простой ответ на типичный вопрос людей, которым идея исключительно частной полиции могла лишь привидеться в страшном сне: «Как же так, значит, если на вас напали или вас ограбили, нужно бежать к полицейскому и договариваться о плате за то, чтобы он защитил вас?» Стоит хоть немного подумать, чтобы понять, что на свободном рынке так дела не делают. Понятно, что если человек хочет, чтобы его защищало агентство А или страховая компания В, он будет регулярно им платить, а не ждать, чтобы на него предварительно напали. «Но представьте экстренную ситуацию, и полицейский из компании А видит, что кого-то грабят; неужели он начнёт выяснять, купила ли жертва страховку в его фирме?» Прежде всего о такого рода уличной преступности, как мы уже говорили, позаботится полиция, нанимаемая тем, кому принадлежит данная улица. Но можно взять маловероятный случай, когда в некоем месте нет уличной охраны и полицейский компании А оказывается свидетелем нападения на человека. Поспешит ли он ему на помощь? Решение, конечно, принимает компания А, но вряд ли можно себе представить, что частная охранная компания пренебрежёт возможностью укрепить свою репутацию и оказать бесплатную помощь жертвам преступных посягательств, чтобы уже потом предложить им добровольно оплатить оказанную услугу. Если речь идёт о домовладельце, подвергшемся нападению или грабежу, он, разумеется, обратится за помощью к своей охранной компании. Он обратится к компании А, а не к полиции, с которой вынужден иметь дело сегодня.

Конкуренция обеспечивает эффективность, низкие цены и высокое качество, так что нет причин для заведомой уверенности в том, что в каждой географической местности почему-то судьбой предначертано быть только одной полицейской службе. Экономисты часто заявляли, что производство некоторых товаров и услуг представляет собой естественную монополию, а потому на конкретной территории должно, в конечном итоге, остаться только одно частное охранное агентство. Возможно, так оно и есть, хотя окончательный ответ может дать только абсолютно свободный рынок. Только рынок может решить, сколько и каких фирм в состоянии выжить в условиях острой конкуренции. А пока у нас нет никаких оснований предполагать, что полицейские функции образуют естественную монополию. В конце концов, страховые компании не предполагают монополии, и если у нас есть страховые компании Metropolitan, Equitable или Prudential, то почему бы нам не иметь охранные компании Metropolitan, Equitable и Prudential? Гюстав де Молинари, французский экономист XIX века, первым в истории выдвинул предложение о свободном рынке полицейской защиты¹³. По мнению Молинари, в городах могут сосуществовать несколько конкурирующих частных полицейских служб, а в каждой сельской местности сможет быть только одна. Возможно, он был прав, но нужно отдавать себе отчёт, что современные технологии делают возможным существование отделений крупных городских фирм даже в самых глухих местностях. Житель небольшой деревушки Вайоминга, таким образом, смог бы пользоваться услугами местного охранного агентства или обратиться за помощью к Metropolitan Protection Company. «Но как быть людям бедным, которые сегодня получают бесплатную защиту полиции?» На этот аргумент, чаще всего выдвигаемый против идеи тотальной приватизации охранных услуг, можно ответить несколькими способами. Один таков: эта проблема затрагивает любые товары и услуги в либертарианском обществе, не только полицию. Но разве можно обойтись без полицейской защиты? Может быть, но ведь нельзя обойтись без еды, одежды, жилья и многого другого. Безо всего этого обойтись ещё труднее, чем без полиции, но почти никто не говорит, что на этом основании правительство должно национализировать и монополизировать предоставление еды, одежды и жилищ. Очень бедные люди будут получать свою долю защиты в порядке частной благотворительности (см. выше главу о социальном обеспечении). Более того, в особых случаях услуги полиции будут предоставляться нуждающимся бесплатно — либо самими охранными компаниями в порядке благотворительности (как это делают сегодня врачи и клиники), либо особыми обществами бесплатного предоставления полицейской помощи, которые будут делать примерно ту же работу, какую сегодня взяли на себя общества бесплатной юридической помощи неимущим, предоставляющие им бесплатные юридические консультации и адвокатов.

Кроме того, сегодня услуги полиции отнюдь не бесплатны — их оплачивает налогоплательщик, и зачастую им является тот самый материально необеспеченный гражданин. Вполне может оказаться так, что сегодня он в виде налогов отдаёт на полицию больше, чем в будущем ему же придётся платить за намного более эффективные услуги частных агентств. Более того, охранные предприятия смогут использовать преимущества массового рынка, на котором в силу эффекта экономии на масштабе деятельности стоимость охранных услуг окажется сравнительно небольшой. Ни одно охранное агентство не захочет из-за чрезмерных цен потерять существенную часть рынка, а следовательно, стоимость защиты будет столь же доступна, как сегодня стоимость страховки. (На деле они будут даже намного дешевле, потому что страховое дело жёстко регулируется правительством, не пускающим на рынок конкурентов с низкими ценами.)

Есть ещё один аргумент, выдвигаемый большинством тех, кто полностью отвергает идею тотальной приватизации полиции: не грозит ли нам неизбежная война всех против всех? Не возникнет ли анархия и неразрешимый конфликт между разными службами, когда один человек будет обращаться в свою полицию, а его соперник — в свою?

Есть несколько уровней ответа на этот ключевой контраргумент. Прежде всего, поскольку в таком обществе не будет единого государства, не будет централизованного правительства и даже сильной местной власти, мы, по крайней мере, будем избавлены от ужасов войны между государствами, обладающими оружием массового поражения, в том числе и ядерным. Разве не ясно, когда обращаешься к прошлому, что число людей, убитых в локальных конфликтах, несопоставимо с числом жертв разрушительных войн между государствами? И это легко объяснимо. Во избежание эмоций возьмём две гипотетических страны — Руританию и Уоллдавию. Если обе устроены по образцу либертарианского общества, т.е. представляют собой безгосударственные объединения частных лиц, фирм и охранных агентств, все конфликты очевидно будут носить локальный характер с использованием ограниченных арсеналов не самого разрушительного оружия. Представим себе, что в руританском городе столкнулись два охранных агентства и между ними началась война. При любом развитии конфликта они не смогут использовать ковровые бомбардировки, ядерное или бактериологическое оружие, поскольку тогда и сами не смогут избежать уничтожения. Нужно сначала разделить территорию на монолитные массивы земель, охваченных государственной монополией, и только тогда станет возможным применение оружия массового поражения. Только в условиях традиционного соперничества между Уоллдавией и Руританией правительство каждой страны сможет применить любое оружие, в том числе ядерное, потому что тогда удар будет направлен против чужой страны и чужого народа. Более того, поскольку при таком порядке вещей каждый человек является подданным какого-то государства, в глазах правительства другой страны он оказывается врагом уже по своей природе. Гражданин Франции отождествляется с правительством Франции, и в случае войны граждане становятся таким же объектом нападения, как и государство. Но если разворачивается война между компаниями А и В, в худшем случае участниками её станут клиенты этих компаний, но никто из посторонних. Вроде бы ясно, что даже при самом плохом развитии событий, когда либертарианский мир окажется в плену анархии, наше положение будет намного лучше, чем сегодня, когда все мы являемся заложниками непримиримых, анархичных наций-государств, обладающих монополией на оружие массового поражения. Не следует забывать, что мы живём, да и всегда жили в мире международной анархии, в мире склонных к насилию национальных государств, не сдерживаемых каким-нибудь международным правительством, и нет никаких шансов на то, что в обозримом будущем эта ситуация изменится.

Даже если либертарианский мир окажется анархичным, он будет избавлен от жестоких войн и массового разрушения, которые веками царили в мире монополистических государств. Даже если частные полицейские агентства не смогут жить в мире между собой, мы будем избавлены от повторения бомбардировок Дрездена и Хиросимы. Но это ещё не всё. Мы не согласны с утверждением, что эта местная анархия неизбежна. Разделим проблему столкновений между охранными агентствами на две разные проблемы: частные разногласия и попытка того или иного агентства стать над законом и применять насилие в корыстных целях. Предположим для начала, что частные полицейские играют по правилам, так что конфликты возникают только в результате добросовестных разногласий. Нет сомнений, что важнейшим достоинством услуг, которые может предложить клиентам любое охранное агентство, является их незаметность. Каждый их клиент, прежде всего, нуждается в том, чтобы всё шло своим чередом, без каких-либо конфликтов или беспорядков. И каждое охранное агентство будет превосходно понимать эту простую истину. Тогда становится абсурдным само предположение о непрерывных стычках и столкновениях между частными полицейскими компаниями, потому что хаос и анархия будут иметь пагубные последствия для всего их бизнеса. Грубо говоря, открытые раздоры и столкновения пагубны для бизнеса, очень пагубны. Поэтому на открытом рынке агентства позаботятся о том, чтобы такого рода стычек не было, а все разногласия улаживались в частных судах, где решения будут приниматься частными судьями или арбитрами.

Итак, прежде всего, как мы уже говорили, количество открытых конфликтов будет минимальным, потому что у владельца улицы будет своя охрана, у владельца магазина — своя, у землевладельца и домовладельца тоже будут свои охранные компании. В повседневной жизни все будут действовать на собственной территории и возможности для столкновения будут ограничены. Но предположим, что возникает конфликт между соседствующими домовладельцами, при этом каждый считает оппонента зачинщиком и обидчиком, каждый призывает на помощь собственное охранное агентство (так уж получилось, что они являются клиентами разных полицейских компаний). Что тогда? И в этом случае для двух полицейских компаний было бы бессмысленно и губительно вступать в войну между собой. Чтобы не рисковать своим положением, все полицейские компании заранее объявят, что спорные вопросы будут решаться в частных судах или арбитражах.

Суды

Допустим, судья или арбитр принимает решение, что Смит был неправ и именно он виновен в агрессии против Джонса. Если Смит принимает решение суда и готов поплатиться за своё поведение, у либертарианской теории не возникает никаких проблем. Но что, если он не принимает решения суда? Или возьмём другой пример: Джонса ограбили. Он обращается к своей полицейской компании с просьбой найти преступника. Компания приходит к выводу, что преступником является некий Браун. Что тогда? Если Браун признаёт свою вину, то опять-таки никаких проблем: преступник возместит причинённый им ущерб и дело будет закрыто. Но что делать, если Браун отрицает свою вину?

Эти случаи выводят нас из области полицейской защиты, и мы оказываемся в другой жизненно важной области — в области судебной системы, где, в соответствии с общепринятыми процедурами, должны применяться методы установления того, кто совершил преступление или кто нарушил договор. Даже среди тех, кто признаёт возможность приватизации полицейской службы, многие останавливаются перед идеей частных судов. Каким образом суды могут быть частными? Каким образом суды могут выносить обязательные к исполнению приговоры в мире, не знающем правительства? Не приведёт ли это к анархии и бесконечным конфликтам?

Прежде всего, монополистическая система государственного правосудия поражена теми же тяжкими проблемами, той же неэффективностью и презрением к клиентам, что и все другие сферы государственной деятельности. Всем известно, например, что при выборе судей руководствуются не их мудростью, честностью или эффективностью, а исключительно логикой политической борьбы. Более того, суд — это монополия, так что если, например, в каком-нибудь городе суды поражены коррупцией и взяточничеством, то горожане оказываются в западне — бежать им некуда. Обиженный гражданин округа Дип-Фоллс, штат Вайоминг, может обратиться только в суд штата Вайоминг или обходиться без правосудия. В либертарианском обществе судов будет много, и он сможет выбирать из множества судей. В этом случае также нет причин предполагать существование естественной монополии на правосудие. Гражданин Дип-Фоллс может, например, обратиться к местному отделению судебной компании Prudential Judicial Company.

Как будут финансироваться суды в свободном обществе? Есть разные возможности. Возможно, каждый будет подписываться на своего рода судебную страховку и ежемесячно вносить соответствующую плату, а в случае необходимости сможет использовать услуги судьи. Либо, поскольку суды, очевидно, бывают нужны реже, чем полиция, он будет платить судье гонорар за его услуги, а преступник или нарушитель контракта впоследствии возместит расходы жертве или истцу. Есть и третья возможность: суды могут наниматься охранными агентствами для разрешения спорных случаев, а можно себе представить даже вертикально интегрированные фирмы, оказывающие разом и охранные, и судебные услуги, так что у Prudential Judicial Company будут и охранное, и судебное подразделения. Только рынок может решить, какой из методов окажется наиболее удобным и востребованным.

Как известно, даже в нашем обществе люди всё чаще обращаются к частным арбитрам. Государственные суды настолько перегружены делами, неэффективны и разорительны, что всё больше людей предпочитают обращаться к частным арбитрам, поскольку этот способ улаживания конфликтов требует меньше средств и времени. В последние годы частный арбитраж превращается в растущую и очень прибыльную профессию. Более того, он является добровольным предприятием, и стороны могут быстро договориться о правилах, поскольку не нуждаются в громоздких и сложных правовых процедурах, равно применимых ко всем гражданам. В арбитражных судах решения могут приниматься людьми, хорошо знающими отрасль или профессию. В настоящее время Американская ассоциация специалистов по арбитражу с девизом «Рукопожатие сильнее кулака» имеет в стране 25 региональных отделений, объединяющих 23 000 арбитров. В 1969 году Ассоциация осуществила 22 000 актов арбитража. Да и страховые компании ежегодно улаживают более 50 000 дел через систему добровольного арбитража. Например, он всё чаще используется при разборе дел об автомобильных авариях.

Можно услышать возражения, что решения частных арбитров приводятся в исполнение судами, так что решение арбитра, одобренное обеими сторонами, ещё должно быть признано легитимным. Это верно, но такое положение существует только с 1920 года, а в период 1900–1920-х годов сфера действия частного арбитража расширялась столь же стремительно, как и впоследствии. Собственно говоря, современный арбитраж зародился в Англии в период Гражданской войны в Америке, когда торговцы начали всё чаще обращаться в частные суды, где решения принимали одобренные обеими сторонами арбитры, хотя их вердикты и не имели силы закона. Начиная с 1900 года добровольный арбитраж начал распространяться и в Соединённых Штатах. Фактически, в средневековой Англии вся структура торгового права, неуклюже и неэффективно применявшегося государственными судами, получила развитие в частных торговых судах. По существу, они представляли собой добровольный арбитраж, а решения их не имели силы закона. В чём же была их сила?

Дело в том, что в Средние века и вплоть до 1920 года торговцы полагались исключительно на силу остракизма и бойкота со стороны других местных торговцев. Иными словами, если кто-то отказывался подчиниться решению арбитра или игнорировал его решение, другие торговцы доводили этот факт до всеобщего сведения и все отказывались иметь дело с бунтарём, что быстро ставило того на колени. Характерный пример этого приводит Вулридж:

Торговые суды были эффективны, потому что торговцы договаривались о том, что их решения будут исполняться. Того, кто отказывался подчиниться, не отправляли в тюрьму, но и торговцем после этого он оставался недолго. Влияние его коллег и партнёров оказывалось более действенным, чем физическое принуждение. Возьмите Джона из Хоминга, который зарабатывал на жизнь оптовой торговлей рыбой. Джон продал партию селёдки, которая вся должна была быть такой же, как в предъявленных покупателю трёх бочках, но, как вскоре выяснилось, в действительности была гнилой, да ещё и смешана с колюшкой. Ему пришлось быстро всё возместить покупателю под страхом остракизма со стороны других торговцев¹⁴.

Со временем остракизм стал ещё более эффективным средством, поскольку сложилась ситуация, когда тот, кто однажды не подчинился решению арбитра, уже не мог рассчитывать, что с ним будет иметь дело ещё какой-либо посредник. Промышленник Оуэн Д. Янг, глава корпорации General Electric, пришёл к выводу, что моральная цензура, осуществляемая другими бизнесменами, действует куда эффективнее, чем официальная судебная система. Современные технологии, компьютеры и кредитные рейтинги делают угрозу общенационального остракизма ещё более действенной, чем когда-либо в прошлом.

Ну ладно, в случае торговых и профессиональных конфликтов можно обойтись добровольным арбитражем, но как быть с настоящими преступниками — с разбойниками, насильниками, взломщиками сейфов? Приходится признать, что в этих случаях остракизм, пожалуй, не сработает, даже если иметь в виду, что при этом владельцы улиц откажутся допускать подобную публику в зону своего влияния и ответственности. Для уголовных дел необходимы суды и принуждающая сила закона.

Каким же образом будут действовать суды в либертарианском обществе? В частности, каким образом они будут принуждать к выполнению своих решений? Ведь им придётся при этом соблюдать главный принцип такого общества — никакого насилия против человека, которого суд ещё не признал преступником, а иначе полиция и сам суд будут подлежать суду за агрессию, если выяснится, что они применили силу к человеку, невиновному в противоправной деятельности. Ведь здесь, в отличие от этатистской системы, полицейские и судьи не будут обладать особой привилегией на использование силы.

Рассмотрим случай, о котором мы говорили выше. Мистер Джонс был ограблен, нанятое им охранное агентство установило, что преступление совершил некто Браун, а Браун отрицает свою вину. Как быть? Прежде всего нужно понять, что в настоящее время нет никакого мирового суда, как нет и мирового правительства, которое обеспечивало бы исполнение его приговоров, но, несмотря на это состояние международной анархии, конфликты между частными гражданами разных стран улаживаются достаточно просто. Представьте себе, что некий гражданин Уругвая жалуется на то, что его обманул гражданин Аргентины. В какой суд он обратится? В суд своей страны, т.е. в суд истца. Дело будет рассмотрено судом Уругвая, а суд Аргентины признает его решение. Точно также всё обстоит, если обманутым себя сочтёт американец, который подаст в суд на гражданина Канады. В Европе после падения Римской империи, когда германские племена жили бок о бок, если вестгот считал, что франк его обидел, он обращался в вестготский суд и франки принимали его решение. С точки зрения либертарианства так и следует делать: истец, поскольку именно он обижен, естественно, действует через свой суд. Так и в нашем случае Джонс обратится к услугам судебной компании Prudential Court Company и обвинит Брауна в воровстве.

Нельзя исключить того, что и Браун окажется клиентом этой же судебной компании, и в таком случае здесь проблем не будет — решение окажется обязательным для обеих сторон. Следует иметь в виду, что Браун не может быть силой доставлен в суд, потому что пока он не осуждён, с ним следует обращаться как с невиновным. Но Браун будет оповещён, что против него возбуждено дело по такому-то обвинению и было бы желательно, чтобы он или его представитель присутствовали на процессе. Если он проигнорирует это предложение, то его будут судить in absentia* (Заочно (лат.)), а Брауну это невыгодно, потому что тогда его интересы на суде не будут представлены. Если Брауна признают виновным, то суд и судебные исполнители применят силу для его ареста и приведения приговора в исполнение, а главной частью наказания, естественно, будет возмещение ущерба, причинённого им истцу.

А как быть, если Браун не признает суд компании Prudential Court? Что, если он является клиентом другой судебной компании, Metropolitan Court Company? Этот случай сложнее. Как быть тогда? Начнём с того, что ограбленный Джонс подал иск в Prudential Court Company. Если Брауна признают невиновным, на том дело и кончится. Предположим, однако, что Брауна признали виновным. Если он в ответ не предпримет никаких действий, решение суда войдёт в силу. Предположим, что Браун обращается к помощи Metropolitan Court Company и требует защиты от действий продажной или неразумной судебной компании Prudential. Дело будет рассмотрено в Metropolitan. Если она также сочтёт Брауна виновным, за дело возьмутся судебные исполнители и Браун понесёт наказание. Но предположим, что Metropolitan признала Брауна невиновным. Что тогда? Неужели дело кончится вооружённой схваткой между судебными исполнителями двух судебных компаний?

Такое поведение компаний было бы нелогичным и вредным для них. Существенной частью их деятельности является принятие справедливых, беспристрастных и действенных решений относительно того, кто именно совершил преступление. Вынести приговор, а потом затеять стрельбу — едва ли клиенты могут счесть это ценной услугой суда. Поэтому необходимой частью судебной системы будет процедура апелляции. Иными словами, каждый суд возьмёт на себя обязательство подчиняться решениям апелляционного разбирательства, которое проведёт третейский судья по запросу судебных компаний Metropolitan и Prudential. Третейский судья примет решение, и его приговор будет считаться окончательным и обязательным для всех сторон. После чего за дело возьмутся судебные исполнители компании Prudential.

Апелляционный суд! Но разве вместе с ним в систему не возвращается правительственная монополия? Нет, потому что в системе не закреплена фигура апелляционного судьи или организация, выполняющая эти функции. Иными словами, в Соединённых Штатах в настоящее время конечной апелляционной инстанцией назначен Верховный суд, так что судьи Верховного суда становятся окончательными арбитрами в любом процессе, независимо от желаний истца или ответчика. А в либертарианском обществе, напротив, конкурирующие частные суды получат возможность обратиться к любому третейскому судье, которого они сочтут компетентным, беспристрастным и справедливым. Обществу не будут навязывать ни судей, ни судебные органы.

Как будет финансироваться деятельность апелляционных судов? Есть много разных подходов, но вероятнее всего им будут платить суды низшего звена, которые будут включать соответствующие расходы в счета своих клиентов.

Но предположим, что Браун потребует обратиться к другому апелляционному судье, а потом ещё к другому? Сумеет ли он избежать наказания, бесконечно подавая на апелляцию? Очевидно, что в любом обществе судопроизводство не может длиться бесконечно долго — где-то должен быть конец. В нашем этатистском обществе, где юридическая система монополизирована правительством, последней инстанцией назначен Верховный суд. В либертарианском обществе тоже необходим общепринятый конечный этап судопроизводства, а поскольку в любом процессе участвуют только две стороны — истец и ответчик, — представляется разумным зафиксировать в законе следующее правило: окончательным должно быть решение, поддержанное любыми двумя судами. Это условие выполняется, когда к одному решению приходят суд истца и суд ответчика, а также когда любое решение принимает апелляционный суд — оно непременно совпадёт с решением одного из низших судов.

Закон и суды

Теперь понятно, что либертарианскому обществу необходим свод законов. Откуда он возьмётся? Откуда может взяться законодательство в правовой системе, где нет правительства, которое могло бы его принять, нет зафиксированной системы судебных органов и нет законодательного собрания? И прежде всего, совместим ли свод законов с принципами либертарианства?

Начнём с ответа на последний вопрос: свод законов необходим, чтобы у частных судов был ориентир. Если, например, суд А принимает решение, что все рыжие — прирождённые негодяи и заслуживают наказания, понятно, что это решение противоречит либертарианским принципам и представляет собой посягательство на права рыжих. Любое подобное решение будет противоправным и не получит поддержки общества. Поэтому необходим свод общепризнанных законов, которым должны следовать суды в своих решениях. Проще говоря, свод законов должен зафиксировать либертарианский принцип запрета посягательств на личность и собственность, сформулировать определения прав собственности, установить нормы доказательственного права (применяемые и в наше время), которые позволят выявить правонарушителя во всех конфликтах, и определить максимальное наказание по каждому виду преступлений. В рамках такого свода законов отдельные суды будут конкурировать между собой в установлении самых эффективных процедур, а уже рынок решит, какой способ отправления правосудия будет самым эффективным — с помощью судьи или с помощью жюри присяжных.

Возможно ли создание стабильного и внутренне непротиворечивого законодательства усилиями судей, занимающихся развитием и применением законов без опоры на правительство или парламент? Мало того, что возможно, — именно так была создана лучшая часть наших законов. Подобно королям, законодательные собрания отличались непостоянством, нелогичностью и экспансионизмом. Они ввели в систему права непоследовательность и деспотизм. По сути дела, правительство пригодно для развития и применения закона не больше, чем для осуществления любой другой деятельности, и все государственные функции, включая полицию, суды и сам закон, должны быть отделены от государства так же, как была отделена от него религия и как могла бы быть отделена экономика!

Как было отмечено выше, весь свод торгового права был развит не государством, а частными торговыми судами. И лишь спустя много времени правительство пополнило свой арсенал этими законами. Так же обстояло дело и с морским правом, со всей совокупностью законов, регулирующих судоходство, морские перевозки, спасение людей и имущества при кораблекрушении. И здесь государство стояло в стороне, и его юрисдикция не распространялась на открытое море, а потому грузоотправителям пришлось взять на себя задачу не применения, а выработки всей структуры морского права в своих торговых судах.

Наконец, основной корпус англосаксонского права, знаменитое общее право, веками развивался усилиями конкурирующих между собой судей, которые применяли выдержавшие проверку временем принципы, а не переменчивые указы правительства или законодателей. Эти принципы не были произвольно навязаны каким-либо королём или парламентом; они возникали в результате столетней практики применения рациональных и очень часто либертарианских по сути принципов в ходе разрешения всевозможных конфликтов. Идея следования прецеденту была порождением не слепого преклонения перед прошлым, а осознанного применения общепринятых принципов общего права к решению всевозможных практических проблем. Тогда исходили из того, что судья не устанавливает правовые нормы (как он нередко делает в наши дни). Задача судьи заключалась в том, чтобы найти закон в совокупности общепринятых принципов общего права и потом применять этот закон к особым случаям или к новым технологическим или организационным условиям. Величие многовекового процесса создания общего права — это свидетельство его успеха.

Более того, в суде общего права судьи во многом действовали как частные арбитры, как эксперты, к которым тяжущиеся стороны приходили со своими конфликтами. Здесь не было произвольно созданного верховного суда, решения которого обладают наивысшим авторитетом, да и прецеденты, при всём уважении к ним, не обладали автоматически обязывающей силой. Итальянский правовед либертарианского направления Бруно Леони так писал об этом:

…в Англии не могли с лёгкостью вводить в действие произвольные законы, потому там никогда не было возможности делать это непосредственно, в характерной внезапной, грандиозной и надменной манере законодателей. Более того, в Англии было столько судов и они так ревниво относились друг к другу, что даже знаменитый принцип прецедента, имеющего обязательную силу, не признавался ими открыто вплоть до относительно недавнего времени. Кроме того, они всегда имели право выносить решение только в связи с конкретным обращением к ним частных лиц. Наконец, относительно немного людей обращались в суд за тем, чтобы узнать от судей нормы, которыми они руководствуются в принятии решений¹⁵.

А об отсутствии верховных судов он сказал:

… невозможно отрицать, что право юристов или прецедентное право могут приобретать характеристики законодательства, в том числе нежелательные, во всех тех случаях, когда юристы или судьи правомочны принимать окончательное решение по делу… В наше время механизм судопроизводства в тех странах, где существуют «верховные суды», приводит к навязыванию личных мнений членов этих судов или большинства членов такого суда всем остальным людям, которых это касается, во всех тех случаях, когда имеются существенные разногласия между мнением первого и убеждениями последних. Однако… эта возможность не только не подразумевается с необходимостью природой права юристов или прецедентного права, но является скорее неким отклонением…¹⁶

Если не считать таких отклонений, возможности судей навязывать свои взгляды были сведены к минимуму тем, что: а) судьи могли выносить решения только по рассматриваемым делам, б) каждое судебное решение относилось только к рассматриваемому случаю и в) решения всегда ориентировались на прецеденты. Более того, отмечает Леони, в отличие от законодательной или исполнительной власти, где большинство или группы влияния грубо игнорируют мнения меньшинства, судьи в силу своего положения обязаны выслушивать и учитывать аргументы спорящих сторон. «Перед судьёй стороны равны в том смысле, что они располагают полной свободой в представлении аргументов и доказательств. Они не составляют группу, в которой инакомыслящее меньшинство склоняется перед волей большинства…». Леони отмечает сходство между этим процессом и рыночной экономикой: «Конечно, аргументы могут быть сильнее или слабее… но то, что их может выдвигать каждая сторона, позволяет сравнить ситуацию в суде с рынком, где каждый может конкурировать со всеми остальными, чтобы продать или купить товары»¹⁷.

Профессор Леони обнаружил, что в области частного права

Римский юрист по сути был исследователем: объектами его исследований были решения дел, за которыми к нему обращались граждане примерно так же, как сегодня промышленники могут обратиться к физику или инженеру за решением технической проблемы, касающейся оборудования или производства. Поэтому римское частное право представляло собой целый мир реально существующих вещей, которые были частью общего достояния всех римских граждан, — то, что можно было открыть или описать, но не принять и не ввести в действие. Никто не принимал этих законов, и никто при всём желании не мог их изменить… В этом состоит долгосрочная или, если вам так больше нравится, римская концепция определённости закона¹⁸.

Наконец, профессор Леони сумел использовать своё знание того, как действовало римское и общее право, для ответа на жизненно важный вопрос: кто в либертарианском обществе «будет назначать судей… чтобы они занимались определением закона?» Его ответ таков: сами люди, люди, которые пойдут к судьям, известным своим опытом и мудростью в понимании и применении основных общих правовых принципов общества:

На самом деле почти не имеет значения, кто будет назначать судей, потому что в некотором смысле это может делать каждый, как это до некоторой степени и случается, когда люди обращаются к частным арбитрам, чтобы те уладили споры между ними… Дело в том, что назначение судей — это такая же проблема, как проблема «назначения» физиков, врачей или других опытных и образованных людей. Появление в любом обществе высокопрофессиональных людей только на первый взгляд происходит благодаря официальным назначениям. В действительности оно основано на широком консенсусе их клиентов, коллег и публики вообще — консенсусе, без которого назначать бесполезно. Конечно, люди могут ошибаться относительно подлинной ценности тех, кого они выбрали, но это неотъемлемое свойство любого акта выбора¹⁹.

В будущем либертарианском обществе, разумеется, свод законов не будет опираться на слепой обычай, который во многом может носить антилибертарианский характер. Основой закона будет признанный принцип либертарианства — принцип неприкосновенности личности и собственности других, иными словами, опора на разум, а не на простую, хоть и весьма авторитетную традицию. Но поскольку мы сможем опереться на принципы общего права, людям будет намного легче и проще справиться с задачей исправления и улучшения общего права, чем если бы мы попытались сочинить весь корпус правовых принципов de novo*(Заново (лат.)) с чистого листа.

До самого недавнего времени историки умудрялись не обращать внимания на самый поразительный исторический пример общества с развитой системой либертарианского суда и права. Да и не только суды и законы — само общество было вполне либертарианским и безгосударственным. Речь идёт о древней Ирландии, которая жила в условиях либертарианства на протяжении почти тысячи лет, пока в XVII веке не была захвачена Англией. В отличие от многих других примитивных племён (таких как ибо в Западной Африке или многие европейские народности), Ирландия никоим образом не была примитивным обществом: это был весьма сложный социум, во многих отношениях самый передовой, цивилизованный и развитый в Западной Европе.

На протяжении тысячи лет кельты в Ирландии обходились безо всякого государства. Как написал ведущий знаток древнеирландского права, «здесь не было законодателей, не было судебных приставов, полиции, не было органов поддержания правопорядка… Здесь не было ни малейших следов поддерживаемого государством правосудия»²⁰.

Каким же образом поддерживался правопорядок? Основной политической единицей древней Ирландии был туат. Все свободные люди, владевшие землёй, все ремесленники должны были принадлежать к какому-либо туату. Члены каждого туата принимали на общем собрании решения обо всех важных делах, о войне и мире с другими туатами, выбирали или смещали своих королей. Здесь существенно то, что в отличие от других примитивных племён ни узы родства, ни географические обстоятельства не обязывали никого быть членом определённого туата. Каждый был волен оставить свой туат и присоединиться к другому. Зачастую два или более туата принимали решение об объединении и создании более сильного туата. Как пишет профессор Педен, «туат — это совокупность людей, добровольно объединившихся для общей пользы и выгоды, а его территория представляла собой совокупную земельную собственность его членов»²¹. Короче говоря, там не было современного государства с его территориальным суверенитетом, существующим отдельно от земельной собственности подданных. Напротив, туаты представляли собой добровольные объединения, территорию которых составляли земельные владения его членов. Исторически на территории Ирландии существовало от 80 до 100 туатов.

А выборный король? Разве он не являлся правителем государства? Главным образом король исполнял роль верховного жреца, руководителя религиозных церемоний туата, который являлся не только социальной и политической, но и религиозной организацией. В дохристианский период статус верховного жреца был наследственным, эта практика сохранилась и после принятия христианства. Короля выбирали из числа членов королевской семьи (derbfine), за которой была закреплена жреческая функция. Политические же функции короля были строго ограничены: он являлся военным вождём туата и председательствовал на общих собраниях. Но переговоры о войне и мире он мог вести только как представитель общего собрания. Никоим образом, не являясь суверенным властителем, он не имел права вершить правосудие над членами своего туата. Он не мог принимать законы, а когда сам оказывался участником тяжбы, то обязан был передавать дело на рассмотрение независимого третейского судьи.

Каким же образом развивался закон и обеспечивалось правосудие? Прежде всего закон основывался на совокупности пришедших из незапамятной древности обычаев, сохранявшихся сначала в устной, а потом в книжной традиции в среде класса профессиональных судей, или брегонов, которые ни в каком смысле не были государственными чиновниками. Тяжущиеся стороны обращались к ним, руководствуясь их репутацией людей, знающих право, мудрых и беспристрастных. Как пишет профессор Педен,

знатоки права давали советы спорящим сторонам. Они же нередко выступали в роли третейских судей, оставаясь при этом частными лицами, а не государственными служащими. Их положение в обществе определялось исключительно знанием законов и репутацией мудрых и беспристрастных судей²².

Более того, брегоны никак не были связаны с отдельными туатами или их королями. Они были частными лицами, к которым могли обратиться члены любого туата, нуждавшиеся в третейском судье. Более того, и это имеет огромное значение, в отличие от системы правосудия в Древнем Риме брегонами всё исчерпывалось — не было других судей; в древней Ирландии не было никакого государственного суда.

Именно брегоны, получавшие правовое образование, толковали и пополняли закон в соответствии с менявшимися условиями. Более того, в этой системе правосудия не было монополизма — существовало несколько конкурировавших школ правоведения, так что у ирландцев был достойный выбор.

Каким образом приводились в исполнение решения брегонов? Через детально развитую систему страхования или поручительства. Люди были связаны между собой отношениями взаимной поруки, которые гарантировали исправление ошибок, восстановление справедливости и исполнение решений брегонов. Иными словами, сами брегоны не имели отношения к исполнению собственных решений, а занимались этим люди, связанные узами взаимной поруки. Виды поручительства были разные. Например, поручитель своей собственностью гарантировал возврат долга, а если должник отказывался возвращать долг, он вместе с истцом добивался исполнения судебного решения. В этом случае должнику приходилось платить дважды — и кредитору, и поручителю в качестве компенсации за его дополнительные хлопоты. И эта система действовала в случае любых правонарушений и неисполнений торговых договоров; иными словами, она охватывала все дела, входящие, по нашей терминологии, в сферу действия гражданского и уголовного права. Любого преступника рассматривали как должника, который обязан возместить ущерб, нанесённый им жертве преступления, которая становилась, таким образом, его кредитором. Потерпевший собирал своих поручителей и либо задерживал преступника, либо публично обвинял его в преступлении и требовал от него предстать перед судом брегонов. Обвиняемый мог послать своих поручителей, чтобы те договорились об урегулировании конфликта, либо соглашался перенести дело в суд. Если он уклонялся от того и другого, то оказывался вне закона и уже не мог обращаться в суд, потому что был опозорен для всего общества²³.

За тысячелетнюю историю кельтской Ирландии случались, конечно, войны, но они представляли собой незначительные стычки, несопоставимые с опустошительными битвами, сотрясавшими остальную Европу. Как отмечает профессор Педен,

не имея государственного аппарата принуждения, способного с помощью налогообложения и воинской повинности мобилизовать значительные вооружённые силы, ирландцы не могли сколько-нибудь длительное время участвовать в масштабных конфликтах. По европейским стандартам, ирландские войны… были жалкими драками и набегами угонщиков скота²⁴.

Итак, мы установили, что и теоретически, и исторически возможно существование эффективной и вежливой полиции, компетентных и знающих судей, систематически развитых и социально приемлемых законов — и всё это без малейшего участия государства, наделённого монополией на насилие. Государство, претендующее на суверенное право защиты территории и получение соответствующих платежей от её населения, может быть отделено от всей области охраны правопорядка. Для поддержания закона и порядка государство нужно не больше, чем для всего остального. Мы ещё не учли принципиально важное обстоятельство: имея монополию на применение насилия, оно веками являлось источником такого кровопролития, такой тирании и жестокости, каких нельзя ожидать ни от одной частной организации. Если взглянуть на скорбный перечень массовых убийств, эксплуатации и тирании, которым подвергалось общество со стороны правительств, следует без колебаний отвернуться от государства-левиафана и попытаться жить свободно.

Преступные защитники

Эту проблему мы оставили напоследок: что если полиция и суды окажутся продажными и предвзятыми, что если они начнут действовать в интересах, скажем, богатых клиентов? Мы показали, как либертарианская правовая и судебная системы могут действовать в условиях свободного рынка, и предположили при этом, что они действуют честно. Но что делать, если полиция или суды окажутся во власти преступников? Как быть тогда?

Прежде всего либертарианцы не закрывают глаза на этот вопрос. В отличие от утопических марксистов или левых анархистов (анархо-коммунистов или анархо-синдикалистов), либертарианцы не склонны предполагать, что жизнь в абсолютно свободном обществе, о котором они мечтают, создаст нового, чудесным образом преображённого освобождённого человека. Мы не предполагаем, что лев возляжет рядом с ягнёнком и что ни у кого не будет преступных помыслов против своих соседей. Разумеется, чем лучше будут люди, тем лучше будет работать любая общественная система, в частности, тем меньше работы будет у полиции и судов. Но либертарианцы не строят подобных иллюзий. Мы говорим только о том, что как бы хороши или плохи ни были люди, чисто либертарианское общество будет одновременно наиболее нравственным и наиболее эффективным, наименее криминальным и максимально безопасным для личности и собственности.

Начнём с проблемы продажного суда. Как быть, если судья благоволит богатому клиенту? Прежде всего, если учесть стимулы и санкции, действующие в свободной рыночной экономике, такого рода благоволение очень маловероятно. Само существование суда и материальное благополучие судьи будут зависеть от его справедливости, объективности, честности и приверженности истине. Это его торговая марка. Стоит только распространиться слуху о продажности судьи, и он немедленно начнёт терять клиентов, потому что даже клиенты из криминального мира вряд ли захотят иметь дело с арбитром, решения которого не принимаются обществом всерьёз и который и сам может вот-вот попасть в тюрьму за обман и подлог. Если, например, обвинённый в нарушении договора Джон Смит обратился в суд, возглавляемый его зятем, ни один из честных судов не воспримет решение по этому делу всерьёз. Это заведение перестанет быть судом в глазах всех, кроме разве что самого Джона Смита и его семьи.

Сравните этот встроенный механизм коррекции с нынешними государственными судами. Судей назначают или избирают на длительный срок, пожизненно, и они получают монопольное право вершить правосудие на определённой территории. Почти невозможно что-либо сделать, если судья будет принимать умеренно предвзятые и несправедливые решения, — разве что коррумпированность судьи выйдет за всякие мыслимые пределы. И вот так год за годом он будет вершить своё правосудие, получая при этом своё жалованье, начисляемое из принудительно взыскиваемых налогов. А вот в совершенно свободном обществе любое подозрение в адрес судьи или суда приведёт к тому, что клиенты откажутся от его услуг, а приговоры такого судьи или суда будут игнорироваться. Это намного более эффективная система предотвращения коррупции, чем существующий механизм правительственного контроля.

Более того, искушение брать взятки будет не столь сильным и по другой причине: на свободном рынке фирмы зарабатывают не на богатых клиентах, а на массовом потребителе. Сеть универмагов Macy’s получает доход от тысяч мелких покупателей, а не от небольшого числа богатых клиентов. То же самое относится сегодня к страховой компании Metropolitan Life Insurance и будет верным для любой судебной компании Metropolitan завтра. Со стороны судов и судей было бы просто глупо рисковать доверием подавляющей массы клиентов ради благосклонности немногочисленных богачей. И сравните эту ситуацию с нынешним положением дел, когда судьи, подобно всем другим политикам, могут оказаться в долгу перед богатыми спонсорами, финансирующими кампании их политической партии.

Существует миф, что американская система обеспечивает превосходный механизм сдержек и противовесов, так что власти исполнительная, законодательная и судебная уравновешивают и сдерживают друг друга, а потому можно не опасаться чрезмерной концентрации власти в одних руках. Но вся эта система по большей части является обманом и жульничеством. Ведь каждый из институтов власти обладает в своей области монополией на принуждение, а все они являются частью единого государства, которое в любой момент контролируется одной партией. Более того, у нас есть только две партии, близкие друг к другу по идеологии и личному составу. Они нередко вступают в сговор, а повседневное управление осуществляется государственной бюрократией, которая не может быть смещена решением избирателей. Сравните с этими мифическими сдержками и противовесами реальные сдержки и противовесы, обеспечиваемые рыночной экономикой! A&P ведёт свои дела честно, потому что на неё давит конкуренция — действительная и потенциальная — со стороны Safeway, Pioneer и бесчисленного множества других магазинов. Они честны, потому что клиенты могут в любой момент от них отвернуться. На вольном рынке судейских услуг судьи будут честными потому, что при малейшем подозрении в бесчестности публика перейдёт через дорогу или в соседний квартал в другой суд и к другому судье. Они будут честны из страха потерять свой бизнес. Таковы реальные, действенные сдержки и противовесы рыночной экономики и свободного общества.

То же самое и с перспективой криминализации частных полицейских формирований, которые могли бы заняться выколачиванием дани и рэкетом. Такое, действительно, возможно. Но в отличие от нашего нынешнего общества под рукой будут действенные сдержки и противовесы: найдутся другие частные полицейские формирования, которые смогут объединиться, чтобы сообща подавить хищнические посягательства на их клиентов. Если охранная компания Metropolitan Police Force превратится в банду гангстеров и рэкетиров, общество сможет призвать на помощь охранные компании Prudential или Equitable, и те сообща пресекут эту противоправную деятельность. В случае централизованного государства всё иначе. Если группа гангстеров сумеет подчинить себе государственный аппарат с его монополией на принуждение, остановить их сможет разве что революция. В либертарианском обществе не будет нужды в революции, чтобы положить предел хищничеству гангстерского государства, — здесь всегда найдётся достаточно честных полицейских формирований, чтобы остановить и подавить полицейских, ставших на путь бандитизма.

Да и что такое государство, если не организованный бандитизм? Что такое налогообложение, если не воровство в гигантском масштабе? Что такое война, если не массовая резня, подобную которой не могут устроить никакие частные полицейские формирования? Что такое воинский призыв, если не массовое рабство? Можно ли представить себе, что частному полицейскому формированию сходит с рук хоть крошечная доля того, что год за годом и век за веком сходит с рук государствам?

Есть и ещё одно существенное обстоятельство, которое делает почти невозможным, чтобы бандитизм переродившихся полицейских формирований мог хоть в малой степени сравниться с тем, что творят современные правительства. Правительства могут совершать чудовищные вещи во многом благодаря тому, что в глазах одурманенной публики их деятельность легитимна. Средний гражданин может быть недоволен или просто возмущён полицией и поборами правительства. Но он находится под обаянием идеи, внушённой столетиями государственной пропаганды, что правительство — это его законный суверен, а потому попытка воспротивиться его повелениям была бы гибельным безумием. Государственные интеллектуалы веками вдалбливали ему мысль о необходимости преклоняться перед этой легитимностью — с помощью флагов, ритуалов, церемоний, наград и конституций. Полицейская банда — даже если все частные полицейские формирования сольются в единую банду — не будет иметь подобной легитимности. Публика увидит в них только бандитов, а взимаемая ими дань никогда не будет считаться налогом, который следует платить автоматически. Люди быстро сплотятся против их незаконных требований, и бандиты потерпят поражение. Как только общество войдёт во вкус привольной, обеспеченной и благоустроенной жизни безгосударственного либертарианского мира, государство почти заведомо проиграет. Почуяв вкус свободы, люди не захотят отказаться от неё.

Но предположим — только предположим — что, несмотря на все помехи и препятствия, несмотря на всю любовь к вновь обретённой свободе, несмотря на все встроенные сдержки и противовесы, обеспечиваемые свободным рынком, государство сумеет каким-то образом опять всё подмять под себя. Что тогда? Тогда мы опять получим всё то же государство. Мы будем не в худшем положении, чем сегодня, с нашим нынешним государством. Как выразился один философ-либертарианец, «по крайней мере, мир получит грандиозные каникулы». Звучное обещание Карла Маркса куда лучше подходит не к коммунизму, а к либертарианскому обществу: отказываясь от государства ради свободы, нам нечего терять, кроме своих цепей.

Национальная оборона

Мы подошли к последнему аргументу против либертарианства. Каждому либертарианцу приходилось слышать осторожное возражение: «Ладно, эта система действительно может работать на уровне местной полиции и судов. Но как либертарианское общество сможет защитить нас от русских?»

За этим вопросом скрывается ряд сомнительных предположений, в частности особенно сомнительное, что русские мечтают о вооружённом нападении на Соединённые Штаты. Предполагается также, что подобное желание сохранится и после того, как Соединённые Штаты превратятся в чисто либертарианское общество. При этом пренебрегают уроком истории, что войны — это результат конфликта между нациями-государствами, каждое из которых вооружено до зубов и подозревает других в желании напасть на него. Но либертарианская Америка явно не будет представлять угрозы для кого-либо, причём не в силу своей разоруженности, а потому что будет следовать политике отказа от агрессии. Когда мы перестанем быть внутренне опасными для других, маловероятно, что какая-то страна захочет напасть на нас. Один из главных пороков нации-государства заключается в том, что каждое государство идентифицирует себя со всеми гражданами, и в случае войны невинные люди становятся объектом агрессии со стороны враждебного государства. Но в либертарианском обществе подобной идентификации не будет, а потому станут крайне маловероятными и разрушительные войны. Представим себе, например, что вставшее на путь беззакония охранное предприятие Metropolitan Police Force предприняло агрессию не только против американцев, но и против мексиканцев. Если в Мексике на тот момент будет государство, то мексиканское правительство будет уверено, что к преступлениям компании Metropolitan американцы в целом отношения не имеют. Так что если мексиканская полиция предпримет карательную экспедицию против этой компании, она не станет воевать с американским народом в целом. В наши же дни всё было бы совершенно наоборот. Вероятнее всего, другие американские охранные предприятия присоединятся к мексиканцам с целью наказать агрессора. Можно предположить, что исчезнет сама идея войны против либертарианской страны или, лучше сказать, либертарианской территории.

Более того, сама постановка такого рода вопроса о русских — это серьёзная философская ошибка. Обдумывая любого рода новую систему, какой бы она ни была, мы должны сначала решить: хотим ли мы, чтобы она была реализована. Чтобы решить, хотим ли мы жить при либертарианстве, коммунизме, левом анархизме, теократии или какой-то другой системе, нужно для начала предположить, что она уже реализована, а лишь затем появится возможность оценить, насколько эта система будет эффективна и устойчива. Я полагаю, что нам удалось показать, что либертарианская система вполне жизнеспособна и в случае реализации намного превзойдёт любую другую форму общественного устройства по эффективности, моральности, богатству, материальному благосостоянию и свободе. Но мы ещё ничего не сказали о том, как перейти от существующей системы к идеалу, ведь это два совершенно разных вопроса: какова наша идеальная цель и каковы стратегия и тактика перехода к этой идеальной цели. В вопросе о русской угрозе смешаны эти два уровня дискурса. В нём предполагается, что либертарианство почему-то не было установлено по всему миру, что оно реализовано только в Америке и нигде больше. Но зачем исходить из такого предположения? Почему бы сначала не предположить, что оно было утверждено повсеместно, и посмотреть, понравится ли нам этот мир? В конце концов, либертарианская философия вечна и не имеет временных и пространственных ограничений. Мы требуем свободы для всех и каждого, а не только для Соединённых Штатов. Если кто-то согласен, что наилучшим проектом будущего является победа либертарианства во всемирном масштабе, что такое общество будет эффективным и нравственным, что ж, пусть он станет либертарианцем, примет свободу как общую идеальную цель и начнёт вместе с нами работать над отдельной — и очень трудной — задачей осмысления того, как реализовать этот идеал.

Если же говорить о стратегии, то очевидно, что чем более обширна территория, на которой свобода будет утверждена изначально, тем больше будут её шансы на выживание, тем вероятнее, что она сможет отразить любые насильственные попытки её разрушить. Если свобода будет единовременно утверждена во всём мире, то проблема национальной обороны, естественно, просто не возникнет. Тогда все проблемы будут локальными полицейскими проблемами. Если же, однако, либертарианским станет только округ Дип-Фоллс в штате Вайоминг, а остальная часть Америки и мир останутся этатистскими, шансы на выживание будут крайне невелики. Если Дип-Фоллс объявит о своей независимости и создании свободного общества, очень велики шансы, что Соединённые Штаты, учитывая историческую традицию нетерпимости к сепаратизму, быстро сокрушат новое свободное общество и полицейские силы округа Дип-Фоллс не смогут им помешать. Между этими двумя полюсами лежит бесконечное множество промежуточных вариантов, но совершенно понятно, что чем больше будет изначально территория свободы, тем больше будут её шансы противостоять угрозе извне. Таким образом, русский вопрос — это вопрос о стратегии, а не о базовых принципах и не о цели, для достижения которой мы готовы делать всё возможное.

Впрочем, давайте рассмотрим вопрос о русской угрозе по существу. Предположим, что Советский Союз будет исполнен решимости напасть на либертарианское население на территории нынешних Соединённых Штатов (понятно, что тогда уже не будет правительства США, способного сформировать единое национальное государство). Прежде всего, вопрос о характере и количестве вооружений решат сами американские потребители. Те американцы, которым нравятся подводные лодки с ракетами Polaris на борту и которые при этом опасаются советской угрозы, подпишутся на их финансирование. Предпочитающие систему противоракетной обороны будут инвестировать в создание и развёртывание соответствующих ракетных систем. Не верящие в реальность советской угрозы, а также убеждённые пацифисты, не будут участвовать в финансировании национальной обороны. Разные концепции обороны будут реализованы в той мере, в какой они получат поддержку населения. Поскольку на всём протяжении истории во всех странах на войны и подготовку к войнам тратилось намного больше, чем было нужно, не столь уж бессмысленно предположение, что частные, добровольные усилия подготовят страну к обороне намного лучше, чем любое правительство. И уж определённо эти усилия будут намного более моральными.

Но давайте предположим наихудший исход. Предположим, что Советский Союз в конечном итоге вторгся и захватил территорию Америки. Что тогда? Следует отдавать себе отчёт, что тут перед завоевателем начнут вставать самые серьёзные проблемы. Покорённой страной можно править только потому, что в ней наличествует государственный аппарат, доводящий до населения приказы победителя и обеспечивающий их выполнение. Британия, столь значительно уступающая Индии по территории и населению, веками правила ею только потому, что местные раджи заставляли своих подданных выполнять распоряжения завоевателей. Но если на оккупированной территории отсутствовало эффективное правительство, завоеватели попадали в крайне непростую ситуацию. Когда британцы подчинили себе Западную Африку, они обнаружили, что племенем ибо (позднее сформировавшим Республику Биафра) очень трудно управлять, потому что оно было весьма свободолюбивым и не имело племенных вождей, которые могли бы служить посредниками между своим народом и захватчиками. Англичанам потребовались столетия на подчинение себе древней Ирландии главным образом потому, что там не было государства и не было, соответственно, правительственного аппарата, который мог бы выполнять договоры и передавать населению приказы. Именно по этой причине англичане обвиняли «диких» и «нецивилизованных» ирландцев в вероломстве — они не выполняли договоров, заключённых с английскими захватчиками. Англичане так и не смогли понять, что в Ирландии не было государства, а потому воины, заключавшие договоры с англичанами, представляли только самих себя — они не были представителями никакой другой группы ирландского населения.²⁵

Более того, жизнь русских оккупантов будет особенно невыносимой из-за неизбежной партизанской войны. Таков один из важнейших уроков XX века, впервые преподанный двумя столетиями назад, когда американские революционеры сумели нанести поражение могущественной Британской империи. Никакая армия не способна надолго удерживать в подчинении народ, исполненный решимости сопротивляться. Если уж гигантские Соединённые Штаты со всей их экономической и военной мощью не смогли подчинить себе сравнительно малочисленное и не очень хорошо вооружённое население Вьетнама, каким образом мог бы Советский Союз подавить сопротивление американского народа? Жизнь солдат русской оккупационной армии постоянно была бы в опасности. В партизанской войне невозможно победить, потому что воюет не центральное правительство, а сам народ, люди, отстаивающие свою свободу и независимость от иностранного государства. Можно быть уверенным, что, предвидя бесконечное множество проблем, гигантские расходы и потери, неизбежно сопутствующие такому предприятию, советское правительство откажется от попытки завоевать Америку.