«Торговая война», а точнее — война с торговлей, которую ведёт Дональд Трамп, потрясла финансовые рынки. Всего за несколько дней американский индекс Dow Jones показал одно из самых резких падений в истории — в ответ на объявление о введении новых пошлин, — а затем и один из крупнейших однодневных ростов после их (в очередной раз) временной отсрочки, на этот раз на 90 дней.

Хотя соблазнительно представить Трампа как непредсказуемого скандалиста не имеющего стратегии, такое объяснение было бы слишком упрощённым. За каждым политическим решением стоит команда советников — людей с определённым видением роли, которую Соединённые Штаты должны играть в глобальном экономическом порядке. Пошлины для них — лишь один из инструментов в реализации более широкой цели: полной перестройки глобальной торгово-финансовой системы — проекта, который СМИ окрестили «Соглашением Мар-а-Лаго».

Интеллектуальным архитектором этой концепции является Стивен Миран — сравнительно малоизвестный экономист, выпускник Гарварда, а с 13 марта 2025 года — председатель Совета экономических советников президента Трампа. Его взгляды на торговлю, таможенную политику и роль доллара как резервной валюты сегодня оказывают гораздо большее влияние на формирование американской экономической политики, чем любые другие.

Цель этой статьи — реконструировать аргументацию Мирана, изложенную в докладе «Руководство пользователя по реструктуризации глобальной торговой системы» (2024), и критически проанализировать экономические предпосылки, лежащие в основе этой концепции.

Переоценённый доллар — источник дисбаланса?

По мнению Мирана, ключевая проблема современного экономического порядка заключается в якобы хронической переоценённости доллара, связанной с его функцией глобальной резервной валюты. Поскольку спрос на доллар практически неограничен — ведь все хотят и должны использовать его для торговли и сбережений — его ценность, по утверждению Мирана, искусственно завышена (хотя такие валюты, как немецкая марка, японская иена или швейцарский франк, в долгосрочной перспективе были сильнее доллара)¹.

В чём, по мнению Мирана, кроется проблема? Сильный доллар означает более дешёвый импорт, но одновременно — более дорогой экспорт и падение конкурентоспособности производственного сектора в США. А следовательно — сокращение рабочих мест, предполагаемая деиндустриализация (на деле промышленное производство в США находится на историческом максимуме), офшоринг и наблюдаемое в американском обществе «глубокое недовольство существующим состоянием экономического порядка».

Именно этот механизм Миран описывает как следствие функционирования в так называемом «мире Триффина» (по имени бельгийско-американского экономиста Роберта Триффина). Триффин, описывая послевоенную систему Бреттон-Вудса, показал, что если доллар должен выполнять функцию резервной валюты, то необходимо обеспечить его достаточное глобальное предложение. А это требует от страны-эмитента постоянного поддержания двойного дефицита: бюджетного — когда путём эмиссии казначейских облигаций удовлетворяется мировой спрос на ликвидность, и торгового — как следствие превращения облигаций в ключевой «экспортный товар». Эту ситуацию Миран характеризует следующим образом:

Америка фиксирует большие дефициты текущего счёта не потому, что слишком много импортирует, а импортирует слишком много потому, что вынуждена экспортировать казначейские облигации США (UST) в качестве резервных активов и инструмента, поддерживающего глобальный рост².

В оригинальном анализе Триффина следствием такой ситуации является хорошо известный парадокс: из-за постоянного увеличения дефицитов, которые невозможно удерживать в долгосрочной перспективе, эмитент резервной валюты в конечном итоге достигнет точки, в которой доверие к его валюте ослабеет или рухнет полностью, лишив его этого особого статуса.

По мнению Мирана, этот «чёрный сценарий» в обозримом будущем Америке не грозит (по его оценке — главным образом из-за слабости и ограничений потенциальных «претендентов» на роль преемника — Китая и ЕС), однако, по его словам, США «вынуждены сталкиваться с последствиями существования в ‘мире Триффина’»³.

Какое решение он предлагает?

«Справедливое распределение бремени» (Burden sharing)

Во время выступления в Hudson Institute 7 апреля 2025 года Миран изложил свою позицию следующим образом:

Наилучший сценарий — это тот, при котором Америка продолжает обеспечивать глобальный мир и процветание, оставаясь поставщиком резервной валюты, а другие страны не только получают от этого выгоду, но и участвуют в покрытии сопутствующих издержек. Путём более справедливого распределения этого бремени мы можем повысить устойчивость системы и сохранить мировой торговый порядок и безопасность на многие десятилетия вперёд.

Новизна здесь заключается в объединении торговой и оборонной политики в единую, интегрированную систему, которую Миран в вышеупомянутом выступлении называет системой «глобальных общественных благ».

В рамках этой системы контроль над глобальной резервной валютой позволяет США проецировать силу через финансовые рынки (что снижает предельные издержки «производства безопасности»), а сам факт успешного обеспечения безопасности гарантирует сохранение привилегированного статуса доллара и вытекающие из этого преимущества — например, более дешёвое кредитование. По словам Мирана:

Мы сталкиваемся с дилеммой: либо конкурентоспособный экспорт, либо возможность проецировать финансовую мощь. Поскольку второе неотделимо от глобального порядка безопасности, который обеспечивают Соединённые Штаты, статус доллара как резервной валюты необходимо рассматривать в тесной связи с вопросами национальной безопасности. Америка предоставляет либеральным демократиям оборонительный зонтик, а взамен получает выгоды от привилегированного положения доллара — хотя, как показывает нынешняя дискуссия, несёт и связанные с этим издержки⁴.

Таким образом, цель заключается не в отказе от позиции гегемона, а в попытке пересмотра условий, на которых эта гегемония поддерживается. Речь идёт не о конце доллара как резервной валюты — а о попытке переложить часть предполагаемых издержек его поддержания (а также связанного с этим глобального производства безопасности) на других участников системы.

В этом контексте пошлины, вводимые администрацией Трампа, — лишь один из множества инструментов, предлагаемых Мираном, которые администрация может использовать для достижения этой цели. Хотя, как я покажу далее, как размер пошлин, так и нынешний способ их применения резко противоречат его собственным рекомендациям.

Пошлины как инструмент перераспределения издержек гегемонии

Для Мирана пошлины — не протекционистский анахронизм, а инструмент, способный выполнять сразу несколько функций:

• Корректирующую — для установления нового распределения бремени, вытекающего из описанного ранее механизма устойчивого торгового дисбаланса.

• Реиндустриализационную — как элемент «промышленной политики» и способ повышения конкурентоспособности американского производственного сектора.

• Фискальную — как источник финансирования снижения налогов (например, истекающего в 2026 году Tax Cuts and Jobs Act).

• «Переговорную» — как инструмент давления на другие страны с целью влияния на их торговую и регуляторную политику в отношении американских компаний, а также для достижения соглашений по валютным вопросам.

По его мнению, классическая критика пошлин неверна, а уровень пошлин в США (до недавних повышений при Трампе) находился значительно ниже «оптимального» уровня, при котором можно было бы максимизировать как доходы, так и благосостояние. Пошлины, следовательно, вовсе не обязательно вызывают инфляцию или тормозят развитие — при условии, что их сопровождает так называемый currency offset, то есть девальвация валютного курса страны, на которую накладываются пошлины.

Как в своём отчёте, так и в недавних выступлениях Миран ссылается на эмпирический пример из первого срока Трампа: «торговую войну» с Китаем в 2018–2019 годах. Он утверждает, что тогда эффективное повышение пошлин на 17,9 процентного пункта было почти полностью компенсировано девальвацией юаня на 13–15 % (при этом он игнорирует косвенные последствия, связанные с этим процессом). Как объясняет это Миран:

Покупательная способность американских потребителей остаётся неизменной, поскольку эффект пошлины и ослабления валюты экспортёра взаимно компенсируются. Однако граждане экспортирующей страны становятся беднее в результате девальвации своей валюты, что означает, что именно страна-экспортёр «платит» налог или несёт его бремя, в то время как доход поступает в американский бюджет ⁵.

Миран подчёркивает, что пошлины не обязательно должны привести к возврату производств в США в низкомаржинальных секторах — в качестве примера он приводит текстильную промышленность Бангладеш, — но прежде всего они могут (и должны) способствовать замедлению вывода производств в высокомаржинальных секторах.

Цель — не в изоляционизме или в сворачивании глобализации, как, например, это хотел бы представить профессор Адам Вельомский, а в усилении переговорной позиции США в диалоге с другими странами.

«Соглашение Мар-а-Лаго» и корректировка валютных курсов

Вторым — наряду с пошлинами — ключевым инструментом глобального перераспределения издержек в плане Мирана является вмешательство в механизмы формирования валютных курсов с целью девальвации доллара. Миран рассматривает два способа достижения этой цели: координация с торговыми партнёрами и односторонние действия со стороны правительства США.

Первый путь предполагает заключение международного соглашения по образцу Плаза-аккорда (1985 года) или Луврского соглашения (1987 года), в которых США вместе с Францией, ФРГ, Японией и Великобританией сначала добились ослабления доллара, а затем — его стабилизации. Такая форма наднационального валютного сотрудничества, по замыслу Мирана, должна привести к установлению более «справедливого» валютного курса — то есть более низкого и, теоретически, более выгодного для американского экспорта.

Именно эту часть плана Мирана называют «Соглашением Мар-а-Лаго»:

Поскольку валютные соглашения традиционно называют по названию курортов, где они были заключены — таких как Бреттон-Вудс или Плаза — с определённой долей поэтической свободы можно говорить о потенциальном “Соглашении Мар-а-Лаго⁶.

Второй возможный путь валютных интервенций гораздо более спорен. Вопреки господствующему среди экономистов мнению, Миран утверждает, что Соединённые Штаты действительно располагают инструментами, позволяющими в одностороннем порядке воздействовать на валютные курсы — без необходимости международных соглашений. Он указывает на два:

1. IEEPA (International Emergency Economic Powers Act) — закон, предоставляющий президенту широкие полномочия в проведении валютной политики во имя национальной безопасности.

2. Накопление валютных резервов как форма «неофициальной» интервенции, заключающаяся в активной скупке иностранной валюты с целью ослабления доллара.

В случае с IEEPA идея Мирана заключается в введении «платы за использование» для иностранных центральных банков, владеющих американскими казначейскими облигациями (UST), — за счёт удержания части причитающихся им процентов.

Что касается процесса накопления резервов, Миран рассматривает два сценария:

• Использование существующих средств Министерства финансов, включая Фонд стабилизации валютного обмена (в размере 40 млрд долларов), а также продажу части золотого запаса.

• Сотрудничество с Федеральной резервной системой, которая через System Open Market Account (SOMA) могла бы проводить скупку иностранной валюты в рамках операций на открытом рынке.

Критика экономической теории Мирана

Так виноват ли доллар на самом деле в деиндустриализации?

Критику взглядов Мирана стоит начать с его главного тезиса, к которой сводятся все его рассуждения: глубокое недовольство существующим экономическим порядком обусловлено хронической переоценённостью доллара и асимметричными условиями торговли. Переоценённый доллар, по мнению автора, ослабляет промышленность, что ведёт к сокращению рабочих мест и закрытию фабрик.

Если бы это было так, США должны были бы испытывать более быструю, чем другие страны, деиндустриализацию и более резкое снижение занятости в промышленном секторе. Однако данные этого не подтверждают — тенденция сокращения занятости в промышленности в США не отличается существенно от других развитых стран, в том числе тех, которые не выпускают резервную валюту. Поэтому трудно обосновать тезис о том, что именно особый статус доллара, а не иные факторы, играет здесь главную роль. Тем более, как уже упоминалось выше, исторически доллар не всегда был «королём» среди сильных валют и уступал марке, франку или иене.

Более того, сосредоточение исключительно на количестве рабочих мест, как это делает Миран, вводит в заблуждение. Ключевым — особенно с точки зрения национальной безопасности, на которую так часто ссылается администрация Трампа — является вопрос о реальном объёме промышленного производства.

А оно, несмотря на десятилетия снижения занятости, продолжает расти. И в производственном секторе, и в более широком промышленном секторе, включающем также добычу полезных ископаемых и энергетику. США остаются вторым по величине промышленным производителем в мире, обеспечивая более 15 % глобального выпуска — это более чем в два раза больше, чем у Японии, занимающей третье место.

Промышленное производство США как раз достигло рекордного уровня за всю историю. И хотя в последние годы наблюдается скорее боковая динамика, никакого устойчивого нисходящего тренда не прослеживается. Таким образом, деиндустриализация — это попросту миф.

С большой долей вероятности можно утверждать, что изменения, происходящие сегодня в промышленности, напоминают трансформацию, которую прошёл аграрный сектор за последние два столетия: резкое сокращение занятости сопровождалось мощным ростом производительности, объёмов производства и реальной заработной платы в масштабах всей экономики.

Сегодня ни один здравомыслящий человек не призывает к «реаграризации». И всё же идея «реиндустриализации» пользуется популярностью. Почему? Скорее всего, из-за особого места промышленности в воображаемой истории и идентичности американцев, а не по объективным экономическим причинам.

Является ли торговый дефицит реальной проблемой?

Настолько же ошибочной является и вторая ключевая концепция Мирана: убеждение во вреде торгового дефицита. Позиция Мирана, а шире — администрации Трампа, особенно дерзка в том смысле, что «чрезвычайное привилегированное положение» (exorbitant privilege), которым Соединённые Штаты пользовались последние 50 лет благодаря статусу доллара как резервной валюты, он пытается представить как издержку. Вся эта цепочка рассуждений базируется на старой, ещё XIX века, меркантилистской ошибке, согласно которой экспорт — это прибыль, а импорт — издержки.

Прежде всего стоит задуматься: как вообще возможен торговый дефицит в рыночной экономике? Экономисты австрийской школы всегда подчёркивали: если международная торговля является результатом добровольных решений суверенных субъектов, то рассуждать о (временном) положительном или отрицательном балансе всех этих сделок просто бессмысленно — выгоду извлекают обе стороны каждой сделки.

Этот простой, хотя упорно игнорируемый механизм недавно подробно разобрал доктор Якуб Ющак в статье «Ответные пошлины? Не тот путь! Несколько слов в защиту свободной торговли», которую стоит порекомендовать в этом контексте.

Бесплодность чрезмерного внимания, которое экономисты и политики уделяют торговому балансу, давно уже показал Мюррей Н. Ротбард, назвав его «псевдопроблемой, возникшей из-за появления [точной] таможенной статистики»⁷. Согласно его анализу, если отрицательный торговый баланс мог действительно быть проблемой во времена золотого стандарта, когда его устойчивое сохранение приводило к физическому оттоку золота из страны, то сегодня, в эпоху бумажных денег, он совершенно не имеет значения:

(…) Однако теперь — в эпоху фиатных денег — платёжный баланс не имеет абсолютно никакого значения. Золото больше не является «сбалансирующей позицией». В результате, платёжного дефицита как такового просто не существует. Да, в последние годы импорт действительно превышал экспорт примерно на 150 миллиардов долларов в год. Но оттока золота из страны не происходило. Также и доллары никуда «не утекали». Так называемый дефицит покрывался за счёт иностранцев, инвестировавших соответствующие суммы в американские доллары — в недвижимость, инвестиционные товары, государственные облигации и банковские счета.

В последние годы иностранцы вкладывали в США настолько много своих средств, что доллар оставался сильным, а значит, мы могли дешёво импортировать товары из-за рубежа ⁸.

Именно этот механизм и составляет суть исключительного привилегированного положения доллара: американцы — благодаря почти неограниченному спросу на свою валюту — получают реальные товары из-за границы: не только потребительские, но и капитальные, ключевые для создания рабочих мест в высокотехнологичных секторах, на которые так уповает сам Миран.

Примечательно, что сам Миран также осознаёт, что торговый дефицит и особый статус доллара — в значительной степени результат решений суверенных субъектов, которые рассматривают доллар как надёжный актив именно потому, что «[США обеспечивают] стабильность, ликвидность, доступ к ёмкому рынку и верховенство закона». Роль доллара как резервной валюты — это, таким образом, не «проклятие», связанное с издержками, а результат доверия к США и доказательство превосходства их (относительно) более свободных и открытых институтов⁹.

Могут ли пошлины Трампа сработать?

Чтобы не повторять обширную (и до сих пор актуальную) экономическую аргументацию против пошлин как таковых, которую недавно снова озвучили и развили уже упомянутый доктор Ющак и профессор Махай в недавнем интервью на YouTube-канале NamZależy, в этом разделе я сосредоточусь исключительно на одном вопросе: могут ли предложенные пошлины работать на тех условиях, которые сам Миран считает необходимыми для их эффективного применения?

Коротко говоря: нет, не могут.

И что важно, сам Миран осознаёт ограничения этого инструмента. Уже во вступлении к своему докладу 2024 года он подчёркивает:

Существует путь, благодаря которому эти политики [пошлины и улучшение «распределения бремени»] могут быть реализованы без серьёзных негативных последствий, но он узок и потребует валютной компенсации для пошлин, а также поэтапного подхода или координации с союзниками либо с Федеральной резервной системой в вопросе доллара. Риск нежелательной экономической и рыночной нестабильности значителен, но администрация может предпринять меры для его минимизации¹⁰.

Успех — по мнению самого Мирана — зависел бы от нескольких условий:

• валютной компенсации (currency offset), то есть принятия странами, затронутыми пошлинами, их «издержек» через девальвацию собственной валюты¹¹;

• поэтапного внедрения и чёткой коммуникационной политики, по образцу той, которую ФРС применяет в рамках forward guidance в своей монетарной политике[^12];

• сегментации стран по тарифам — в зависимости от их готовности к сотрудничеству с целями администрации США или выполнения союзнических обязательств¹²;

• ограничения негативной реакции рынков и торговых партнёров¹³.

Между тем, практика первых месяцев президентства Трампа полностью расходится с этой концепцией. Ни одно из условий Мирана не было выполнено:

• Ни одно из крупных государств, на которые распространились тарифы (включая Канаду, Мексику, Китай и ЕС), не провело девальвацию своей валюты и не демонстрирует такой готовности.

• Большинство из них ответило или объявило о введении ответных пошлин, включая трёх крупнейших торговых партнёров США: Мексику, Канаду и Китай.

• ЕС, как крупнейший торговый блок в мире, также отверг возможность координации и объявил ответные меры.

• Принцип поэтапности рухнул 2 апреля, в так называемый «День освобождения», когда Дональд Трамп объявил о немедленном введении пошлин против более чем 60 стран — лишь для того, чтобы через несколько часов… приостановить это решение на 90 дней, а в случае с Китаем, который остался под действием пошлин, ввести целый ряд исключений для… крупнейшей составляющей импорта — электроники.

• О «координации с союзниками» — которая требовала бы одновременного сотрудничества, в том числе с ЕС и Китаем — даже не стоит упоминать.

Всё это приводит к очевидному выводу: даже если оставить в стороне обширную и эмпирически, и исторически подтверждённую аргументацию против эффективности пошлин и принять концепцию Мирана как безупречную и теоретически целостную, то условия её успешной реализации уже полностью разошлись с практикой политики администрации Трампа.

Риски валютных интервенций

Последним набором инструментов, предложенным Мираном, являются интервенции в механизмы установления валютных курсов. С точки зрения австрийской школы и перспектив устойчивости глобальной финансовой системы, именно эта часть предложений одновременно выглядит наиболее курьёзной и просто опасной. Напомним, Миран рассматривает:

• Заключение международного соглашения о девальвации доллара («Соглашение Мар-а-Лаго»),

• Введение «платы за использование» для иностранных центральных банков, владеющих американскими казначейскими облигациями (UST),

• Накопление валютных резервов за счёт собственных средств Министерства финансов, через распродажу золотых резервов и координацию с ФРС в рамках операций на открытом рынке.

О спорности каждого из этих предложений говорит и сам автор, отмечая, что «многие из этих [рассматриваемых] политик либо никогда не применялись в широком масштабе, либо не использовались уже почти полвека» ¹⁴.

Резкая девальвация доллара, независимо от того, станет ли она результатом международно скоординированного соглашения или односторонних действий администрации, по его мнению, сопряжена с тремя основными рисками:

• Потерей глобального доверия к доллару и, как следствие, утратой им статуса резервной валюты, что противоречит целям администрации¹⁵;

• Ограничением способности США проецировать силу через финансовую систему — из-за чрезмерного или слишком резкого отталкивания партнёров от долларовых резервов¹⁶;

• Ростом волатильности и обесценением на рынках¹⁷.

Можно с уверенностью сказать, что часть опасений Мирана начала сбываться ещё до того, как само «Соглашение Мар-а-Лаго» вышло за пределы медийно-публицистической сферы. Индекс VIX, измеряющий ожидаемую рыночную волатильность и часто называемый в прессе «индексом страха» инвесторов, достиг уровней, невиданных со времён пандемии COVID-19. И хотя в данном случае это было вызвано пошлинами, введёнными в «День освобождения», важно помнить, что сам Миран настаивает на том, чтобы рассматривать реализацию всех рекомендуемых политик — и ограничения между ними — в совокупности.

Настоящим риском валютных интервенций, который Миран лишь вскользь упоминает в своём докладе, являются инфляция и угроза возникновения или усугубления экономического кризиса.

В контексте инфляции особенно опасно использование механизма операций на открытом рынке — это неизбежно привело бы к резкому увеличению денежной массы и возврату инфляции по тому же механизму, который мы наблюдали во время пандемии, когда беспрецедентный рост денежной массы предшествовал столь же беспрецедентной инфляции в США и во всём мире.

Любая интервенция, направленная на изменение рыночного валютного курса, неизбежно ведёт к поддержанию неэффективной структуры издержек, искусственным потокам капитала и накоплению ошибочных инвестиций. В момент, когда станет невозможно продолжать политику девальвации доллара — будь то из-за инфляционного давления или изменения геополитической обстановки, — все эти искажения неизбежно проявятся в виде экономического кризиса.

Последовательная доктрина на бумаге — хаос на практике

Хотя Стивен Миран подчёркивает, что его доклад не является набором политических рекомендаций, а лишь обзором возможных инструментов и их последствий, его нынешняя должность — председатель Совета экономических советников президента Трампа — превращает этот документ в нечто гораздо большее, чем просто аналитическое упражнение.

Учитывая ограниченное количество источников, описывающих экономические установки второго срока Трампа, доклад A User’s Guide to Restructuring the Global Trading System следует рассматривать как наиболее полное и общедоступное изложение его экономической доктрины. Это подтверждается как конкретными действиями правительства, так и публичными высказываниями его представителей.

На этом фоне особенно отчётливо проявляются проблемы этой концепции. Она основывается на ошибочных посылках — таких, как убеждение, будто статус доллара как резервной валюты вредит США, а торговый дефицит представляет собой структурную проблему — и предлагает спорные, крайне интервенционистские меры в ответ на мнимую деиндустриализацию: пошлины, валютные манипуляции и соглашение о девальвации доллара («Соглашение из Мар-а-Лаго»).

Бросается в глаза не только внутренняя противоречивость между заявленными целями и предлагаемыми средствами их достижения — например, Миран ставит целью повышение конкурентоспособности американского экспорта путём девальвации доллара, но при этом пошлины, ограничивая импорт, оказывают давление на его… укрепление, — но и уже упомянутое расхождение между заявленным подходом и реальной практикой его внедрения.

В итоге, хотя анализ доклада Мирана проливает свет на интеллектуальные истоки экономической политики администрации Трампа, его внутренние противоречия и разрыв между теорией и практикой не позволяют рассматривать его как надёжную основу для прогнозирования дальнейшего развития событий. Как недавно прокомментировал аргументы Мирана и других членов администрации Трампа экономист Барри Айхенгрин:

«Существует технический, экономический термин, обозначающий подобные аргументы: это — чепуха».

Оригинал статьи

Перевод: Наталия Афончина

Редактор: Владимир Золоторев

[^12:] Ibidem, s. 7-21.