“То, что вы много знаете о дерьме, не значит, что вы разбираетесь в дерьме”. (подслушано на Zoom)

Чистота — непростое испытание для нас, падших существ: никто, кроме, возможно, случайных праведников, не может быть настолько хорош, чтобы считаться “чистым”. И не столько потому, что мы лично не соответствуем нашим идеалам, сколько потому, что никто не может определить конечную цель, не говоря уже о том, чтобы ее достичь — ни в научных знаниях, ни в моральных добродетелях. Даже глупец может сказать о гении, что тот был неправ, если глупец живет сегодня, а гений жил в прошлом.

Если вы утверждаете, что то, что мы знаем сегодня, является высшей и завершенной формой моральных и научных достижений, вы становитесь жертвой того же самого высокомерия, которое было присуще вашим предшественникам. Все, кроме наиболее прогрессивно мыслящих из них, также думали, что они живут во времена пика цивилизации; что, ничто уже не сможет превзойти их величественные постройки, их удивительные открытия и моральные совершенства. Если сегодняшние сверхчувствительные борцы клавиатуры из университетов Лиги плюща или редакций общественной жизни крупных газет думают, что у них есть моральное превосходство, для того, чтобы так безоговорочно осуждать наше время, они извлекли очень мало уроков из истории, которую так отчаянно презирают. Хизер Хейинг пишет в журнале Areo, что

слишком многие делают себя судьями, присяжными и исполнителями определенных концепций и нарративов, утверждая, что являются единственными обладателями истины. Они страдают нарциссизмом: они воображают себя теми, кто впервые в истории способен видеть все. Это похоже на провозглашение себя Богом.

Почти ничего не устоялось

К счастью, наука и ее методы весьма далеки от чокнутых преследователей инакомыслящих, которые населяют наши политические институты и кафедры социальных наук в университетах. Мы давно знаем, как мы можем отличить правильное от неправильного, — часто достаточно одного опровержения, чтобы опровергнуть великую гипотезу. Вот почему наша наука построена на основе опровержения гипотез, опровержения исследований наших коллег и опровержения другими наших собственных исследований. У нас есть натурные эксперименты и рандомизированные контрольные испытания, метаанализ и обзоры литературы, статистические тесты и многомерный регрессионный анализ. Эти инструменты способствуют нашему пониманию того, что есть и что происходит в мире: инструменты, у которых, конечно, есть проблемы и которыми можно манипулировать, но, тем не менее, они куда совершеннее, чем интуитивные теоретизирования или аргументы из n = 1, которые доминируют в социальном дискурсе.

“Научность” не решается голосованием. Реальность не определяется Высоким судом или голосованием в Конгрессе. Но когда у вас достаточно людей с достаточно большими мегафонами и достаточно мощными платформами, не имеет большого значения, что именно говорит наука, если ее интерпретировать как надо. Не существует судьи, который накажет вас за превышение ваших интеллектуальных полномочий, и, пока вы способны обманывать других, совет королевы Серсеи своему сыну и наследнику принцу Джоффри остается в силе: “Однажды ты сядешь на Железный трон, и правдой будет то, что ты будешь делать.”

В 20-е годы прошлого века было “общепризнанным”, что запрет на алкоголь — это хорошо для американского общества. Когда-то считалось, что Земля является центром вселенной. В очень эрудированном христианском XI веке “устоявшаяся наука” в области лечения головных болей заключалась в том, чтобы разрезать кожу головы бедняги, отчаянно нуждающегося в аспирине (или клятве Гиппократа), и добавить в рану немного соли.

“Факты все время меняются”, — пишет Сэмюэл Арбесман, специалист по сложности, ранее работавший в Гарварде, в своей работе “Период полураспада фактов: почему все, что мы знаем имеет срок годности”. “Курение превратилось из рекомендованного врачом занятие в смертельно опасное. Раньше мясо приносило пользу, потом считалось опасным, потом снова стало хорошим, а теперь это вопрос мнения “.

Ничего из этого не случилось из-за того, что изменилась реальность: курение было столь же смертельно опасным для людей, живших в 1950-х годах, как и для современного человека, потребляющего 2 пачки в день. Между этими датами произошло три вещи: стало больше доказательств того, что курение вредно; по мере накопления доказательств ученые, проводящие исследования, постепенно меняли свое мнение (а ученые старшего поколения вымерли); и новая информация просочилась к общественности.

Любой из этих шагов может дать сбой. Доказательства могут быть запутанными или откровенно фальсифицированными в течение длительного времени; ученые, будучи тоже людьми, могут отказываться принимать доказательства или использовать их слишком долго; а общественность может извлечь неверную информацию из научных результатов. В некотором смысле, то, что мы вообще делаем хоть что-то правильно, гораздо более удивительно, чем то, что большинство результатов исследований оказываются ложными.

То, что это означает для сегодняшнего и завтрашнего мира, неудобно для тех, кто думает, что мы можем предписать научные истины свыше: что вакцины безопасны и эффективны, что маски и локдауны работают хорошо, что изменение климата — это ужасная опасность космических масштабов, что энергия для 21 века может поступать из ненадежных источников, что жир и соль вредны для здоровья, но углеводы безопасны. Что еще более поразительно, так это то, как “научное мнение” изменилось вместе с мнением религиозных ковидных фанатиков: лабораторная утечка считалась теорией заговоров для носителей шапочки из оловянной фольги, пока не появился Спаситель Байден, и все это было допустимо, и все это было “консенсусом”; вакцины безопасны, эффективны, безвредны и крайне важны даже для детей — не взирая на то, что не проводились испытания на детях или беременных женщинах и мы не отслеживали долгосрочные эффекты от применения продукта, выпущенного в спешке ~ 6 месяцев, с освобождением от исков для компаний-производителей.

Серьезный ученый всегда считает научные факты, теории и гипотезы временными: то, что, как мы думаем, мы знаем, всегда можно улучшить или изменить. Это не значит, что мы никогда не можем утверждать что-либо с некоторой степенью уверенности или быть уверенными в каких-либо отношениях в реальном мире. О некоторых вещах, таких как гравитация в условиях, напоминающих нашу планету, мы знаем довольно хорошо. В других, таких как Закон спроса или территория Северной Америки, мы довольно уверены — и вряд ли они в ближайшее время изменятся. Почему? Мы наблюдали их и уточняли наше понимание их в течение очень долгого времени, а инструменты наблюдения и теоретические основы еще не опровергнуты. Время имеет значение; Линди решает.

Другие факты находятся в постоянном движении: мировой рекорд в беге на 100 метров, имя чемпиона мира по шахматам или количество жителей нашей планеты. Тем не менее, это факты: возможно, не вечные, но все же правдивые утверждения о мире. Они могут изменяться; наше понимание их может изменяться; или распространение этого изменения на более широкие слои населения или в политическую сферу может измениться.

Джон Тирни из City Journal недавно посоветовал нам “не ждать от тех, кто “следует за наукой”, понимания того, о чем они говорят. Наука — это процесс открытий и дискуссий, а не вера, которую нужно исповедовать, или догма, по которой нужно жить”. Дуг Аллен написал в The Australian, что “как только люди начинают говорить о “науке”, это верный признак того, что они хотят изложить политическую точку зрения”. Майкл Крайтон объясняет, что если это консенсус, то “это не наука; а если это наука, то это не консенсус”.

Нассим Талеб тоже вставляет пять копеек в своём характерном прямолинейном стиле: “Если бы наука действовала на основе консенсуса большинства, мы застряли бы в Средневековье, а Эйнштейн закончил бы так же, как и начал, патентным клерком с бесплодными побочными увлечениями”.

Наука живет противоречиями и порождает конфликты. Только политика и идеологический склад ума требуют “консенсуса” и “устоявшейся науки”.

Уже одно это должно заставить нас задуматься, прежде чем мы абсолютно и недвусмысленно провозгласим, что: мужчины могут быть женщинами, что изменение климата вышло из-под контроля, что гипотеза лабораторных утечек является расистской мистификацией, что необеспеченные бумажные деньги были полезны для масс, что демократическое правительство, основанное на насилии, является хорошей идеей для гармонизации и объединения сообществ.

Как с этим справляется вдумчивый человек?

Очевидно, что некоторые вещи, которые казались очевидными и правильными, оказались неправильными, а другие, которые долгое время были неправильными, немыслимыми и даже еретическими, оказались правильными. К примеру, в нашем понимании человеческой психики на популярном уровне долгое время доминировали известные психологические эксперименты, но постепенно выяснилось, что все их выводы неверны. Экстраполяция этой простой и долгосрочной тенденции человеческих обществ заставляет нас задаться вопросом: какое из наших нынешних доминирующих убеждений о состоянии мира со временем будет опровергнуто? За что из того, что мы так решительно продвигаем, наши потомки будут стыдиться и презирать нас?

Если вы ходите строем во имя науки, скорее всего, вы не ученый. Если вы думаете, что демократия является телохранителем науки, вы не никогда не вникали в проблему. Если вы думаете, что наука — это когда авторитетные люди соглашаются между собой, вы не просто наивны, но и сильно заблуждаетесь.

Перестаньте преклоняться перед наукой в единственном числе и начните принимать ее суть, — множественное число и плюралистический этос: многие люди ошибаются почти во всем и постоянно. Даже — возможно, и особенно — те, кому есть что терять.

Оригинал статьи

Перевод: Наталия Афончина

Редактор: Владимир Золоторев