В 1990 году казалось, что с социализмом покончено раз и навсегда, но времена изменились. За последние двадцать лет социализм вновь стал модным за пределами академических кругов. Кризис 19-го года показал, как быстро и основательно могут быть трансформированы традиционно свободные общества Запада небольшими группами решительных и хорошо скоординированных людей. Централизованное планирование всех сторон жизни человека сверху донизу сегодня не просто теоретическая возможность. Кажется, что это уже не за горами.

Возрождение централизованного планирования — это интеллектуальный и практический тупик по причинам, которые Людвиг фон Мизес объяснил еще сто лет назад. Но если Мизес был прав, то как объяснить возрождение социализма как политического идеала? В какой-то степени это можно объяснить тем, что новые поколения, скорее всего, забывают уроки, которые были усвоены, зачастую нелегким путем, их предками. Однако есть и другие проблемы. Далее я остановлюсь на двух институциональных факторах, сыгравших важную роль: государственном аппарате и бесхозных частных фондах.

1. Государственный аппарат

Важной движущей силой социалистического ренессанса стал постоянный рост государственных организаций. К ним относятся все организации, которые в значительной степени финансируются государством или благодаря государственному насилию. Например, так называемые общественные СМИ в этом смысле являются государственными организациями. Напротив, так называемые социальные медиасети представляют собой смешанные формы. Действительно, они получили значительную государственную поддержку (на их создание и на расширение интернет-инфраструктуры). Но они также финансируются за счет рекламы.

Социализм возникает из уже существующих государственных организаций. Ключевое значение этой связи подчеркивалось снова и снова теоретиками либерализма и консерватизма. Министерство, учреждение или государственно-финансируемая телестанция не полностью принадлежат конкурентной жизни обычного общества. Здесь применяются специальные правила. Они финансируются за счет налогов и других обязательных платежей. Они, буквально, живут за счет других. Это имеет два важных последствия для возрождения социализма.

С одной стороны, государственные организации постоянно вынуждены оправдывать свое привилегированное существование и, следовательно, имеют особую потребность в интеллектуальных услугах. Хорошим сапожникам и хорошим пекарям не нужно убеждать своих клиентов многословными теориями. Их услуги говорят сами за себя. Но создание и поддержание государственной денежной системы или государственной пенсионной системы требует постоянного потока слов для успокоения налогоплательщиков, пенсионеров и остальных пользователей денег.

С другой стороны, у этих интеллектуальных поставщиков обычно есть своя личная повестка дня. Государственные организации непреодолимо привлекательны для идеологических благодетелей всех мастей. Это становится ясно, как только мы понимаем, что на самом деле означает делать добрые дела.

Каждый день частные компании и некоммерческие организации создают новые продукты и услуги — тысячи попыток улучшений. Но их достижения вписаны в существующую социальную сеть. Их вклад учитывает цели и индивидуальные чувства всех остальных людей. Частные организации процветают в условиях конкуренции. В отличие от этого, идеологический благодетель не хочет заботиться о чувствах других людей. Но это возможно только в том случае, если его собственный доход не зависит от этих других людей, и если его планы могут быть выполнены даже против воли других. И это именно то, что государство, особенно республиканское государство, позволяет ему сделать.

С точки зрения классического либерала, республиканское государство не должно преследовать свои собственные цели. Оно должно быть не частным, а публичным, должно лишь обеспечивать рамки для свободного социального взаимодействия. Но эта теория портит себя “ужасом перед пустотой”, который она провоцирует. Бесхозное благо рано или поздно будет кем-то присвоено. Даже заброшенное “публичное” государство рано или поздно перейдет в чье-то владение. История последних двухсот лет показала, что такая приватизация публичного государства не обязательно должна происходить путем переворота или завоевания. Она может вырасти и из лона самого государства. Внутренний персонал, слуги государства, могут стать его хозяевами.

Бесхозные блага обладают магической притягательностью для людей. Заброшенное государство магическим образом привлекает на государственную службу идейных доброхотов. Они пытаются приватизировать общественное пространство, превратить его в инструмент реализации своих целей. Поначалу между ними может не быть консенсуса, но в какой-то момент верх берут наиболее организованные и хорошо связанные группы. Социолог Роберт Михельс назвал этот процесс железным законом олигархии.

Бюрократическая олигархия может влиять на кадровые решения в рамках своей идеологии. Их министерство становится “их” министерством (или их школой, университетом, службой радиовещания и т.д.). Оно становится идеологическим государственным аппаратом, по определению французского философа-марксиста Луи Альтюссера. С помощью команд и запретов идеологический государственный аппарат может транслировать свою идеологию во внешний мир.

Обратите внимание, что бюрократическая олигархия составляет лишь незначительное меньшинство. Это объясняет, почему олигархическая идеология, как правило, является идеологией социалистической. Только там, где есть частная собственность, меньшинство может предпринять что-то, что может вызвать недовольство других людей. Но олигархи республиканского государства не могут отстаивать права собственности. Государство им не принадлежит — они им только управляют. Чтобы управление не обходилось им дорого, они должны не провоцировать большинство на сопротивление. Проще всего это сделать с помощью социалистической идеологии. Лозунги типа “Мы управляем сами собой” скрывают реальные отношения власти.

Классический пример — это французское министерство образования, которое после Второй мировой войны было присвоено коалицией коммунистов и христианских демократов. В те годы профессора Поль Ланжевен и Анри Валлон (оба члена Французской коммунистической партии) проводили стратегию централизации и унификации всех средних школ, а также упрощения требований к поступлению. С помощью своих союзников Ланжевен и Валлон медленно, но верно заполняли все ключевые должности министерства своими людьми, при этом значительно его расширяя. Таким образом, они сделали “свое” министерство устойчивым к реформам. Ни один буржуазный министр никогда не осмеливался снова сделать его “публичным” учреждением. Поэтому оно осталось в коммунистическом наследии по сей день. Предполагаемые слуги общества стали настоящими правителями, против которых избранные представители могут только скрежетать зубами.

Эта тенденция к приватизации действует во всех государственных учреждениях во всех странах. Президент Дональд Трамп не понимал этого до своего избрания в 2016 году. Возможно, теперь он стал мудрее, но проблема остается.

Государственный аппарат часто является первым местом, где реализуются социалистические реформы. В прошлом государственные организации служили лабораториями для дорогостоящих социалистических реформ трудового законодательства (квоты для государственных служащих, правила отпусков и т. д.), для типичного социалистического контроля над языком (политическая корректность), а также для унификации мышления и действий.

За последние тридцать лет международные бюрократические организации все больше способствуют созданию в мире благоприятных условий для социализма. Межправительственные организации, такие как Европейский Союз, Организация Объединенных Наций, Всемирная организация здравоохранения и Международный валютный фонд, всегда служили резервуарами для интеллектуальных радикалов, которые не нашли себе места в национальной политике. Однако влияние этих людей значительно выросло в последние годы, поскольку они играют ключевую роль в прикрытии неудач интервенционистской политики.

Это можно объяснить следующим образом: Государство, которое контролирует средства массовой информации и образование, может приуменьшать и объяснять свои неудачи. Но речи не помогут, когда люди своими глазами видят, как обстоят дела за границей. Конкуренция политических альтернатив беспощадна, и сравнения время от времени показывают, что социализм и интервенционизм не работают. Отсюда стремление всех социалистов в максимальной степени исключить альтернативы на первоначальном этапе. Так называемое международное сотрудничество и упразднение национального государства в пользу международных организаций служат той же цели. Действуя как можно более единообразно, государства стремятся предотвратить осознание населением того, что существуют политические альтернативы, и возможно, даже лучшие альтернативы.

Другим орудием в арсенале социалистов является использование секретных служб для продвижения своих целей. Важность этих служб невозможно переоценить. Этот покров секретности, часто финансируемый значительными внебюджетными ресурсами, особенно благоприятен для социалистической агитации, пока социалисты находятся в меньшинстве. Секретность часто успешно используется как оружие против ничего не подозревающих граждан.

Не следует забывать, что социалисты будут использовать любые сферы жизни общества и контроль над государством для достижения своих целей и реализации программы.

2. Бесхозные фонды

Та же железная закономерность олигархии применима и к крупным частным фондам (Фонд Рокфеллера, Фонд Форда, Фонд Бертельсманна, Фонд Билла и Мелинды Гейтс и т. д.). Хотя эти организации обычно не финансируются за счет налогоплательщиков, они — и особенно американские фонды — сделали решающий вклад в возрождение социализма по трём основным причинам.

Во-первых, руководители таких учреждений постоянно ищут самоподтверждения и самооправдания и поэтому склонны к активизму.

Самооправдание особенно необходимо, если организация не имеет четко сформулированной цели. Крупные американские фонды преследуют общие цели, такие как “прогресс” или “человечество”. Подобные слова, конечно, должны быть подкреплены конкретным содержанием, и здесь, как и в случае с государственными бюрократиями, в дело вступают идеологические поставщики.

Идеологические доброхоты находят идеальную площадку для деятельности в крупных частных фондах, особенно если учредители дают волю “экспертам” и доверяют им управление активами организации без каких-либо условий. Руководители таких бесхозных фондов подвергаются еще меньшим ограничениям, чем их коллеги в правительственных кабинетах. Если высшие бюрократические чиновники все еще несут ответственность перед избранным политическим руководством (пусть и небольшую по вышеуказанным причинам), то директора и наблюдательные советы частных фондов предоставлены сами себе. Никто не стоит у них на пути — никто, кроме тех, кого они сами приняли в свой ограниченный круг. Поэтому фонды без владельцев рано или поздно будут обслуживать те идеологии, которые высоко ценятся ведущими экспертами. Как и в государственных структурах, между ведущими силами может возникать временное соперничество. Но в конечном итоге, как правило, верх одерживают наиболее организованные и обладающие большими связями группы. В дальнейшем именно их идеи определяют направление деятельности фонда.

Зачастую эти идеи диаметрально противоположны идеям основателей, о чем рассказывает Нил Фергюсон в статье “Я помогаю открыть новый колледж, потому что высшее образование разрушено”. На мой взгляд, наиболее важная причина такого контраста кроется в том, что основателям больше не нужно доказывать свою правоту, а также в том, что они отвергают чрезмерный активизм со стороны своего фонда по другим причинам. Они знают о важности свободной конкуренции. Они знают, что чрезмерные пожертвования из денег фонда могут соблазнить получателей на лень и легкомыслие. Они хотят помочь другим. Но прежде всего они хотят, чтобы эти другие знали, как помочь себе.

Дела обстоят совершенно иначе в случае с предполагаемыми экспертами, которые управляют фондами. В отличие от доноров, многие из них еще не смогли показать, что сами способны совершить великие дела. Решающая власть над фондом дает им возможность оставить свой след в мире. Это искушение слишком велико для большинства. Те, у кого есть большие ресурсы в их распоряжении, могут сделать своим делом улучшение мира по своему вкусу.

История американской системы фондов дает множество примеров такой тенденции. Эти примеры хорошо описаны Вальдемаром Нильсеном. В частности, крупнейшие американские фонды ХХ века (Форда и Рокфеллера) в 1950-1960-е годы взяли на себя обязательства по изменению американского общества. Подобная активность более или менее неизбежна, если идеологические “доброхоты” имеют свободу действий и сундуки, наполненные сокровищами.

Во-вторых, очень похожий эффект дает сотрудничество частных фондов с государственными организациями. Конкретно это сотрудничество означает совместное достижение целей, объединение частных и государственных средств, обмен персоналом. Таким образом, частные фонды попадают в идеологическую орбиту государственных институтов, как объяснял Людвиг фон Мизес в книге “Человеческая деятельность”, а государственные институты, по выражению Пола Готфрида, оказываются в плену “менеджерского” духа частных фондов.

Частные фонды любят партнерство с государством из соображений престижа и используют его для “прикрытия” собственной деятельности. Один пример из многих: Фонд Форда уже в 1950-е годы разработал основные принципы того, что стало американским государством всеобщего благосостояния, и финансировал эти проекты в небольших масштабах. Но для широкомасштабного применения не хватало средств. Ситуация изменилась, когда президент США Линдон Джонсон принял модель Форда и на деньги налогоплательщиков распространил ее по всей стране.

Для государства такое партнерство весьма желанно еще и потому, что его бюрократы также чувствуют себя легитимными благодаря дружелюбному отклику и активной поддержке со стороны потемкинского мира “гражданского общества”, финансируемого фондами.

В-третьих, сочетание грандиозных целей и огромных финансовых ресурсов влечет за собой тенденцию к осуществлению крупных и заметных проектов. (Эта тенденция существует и по соображениям экономии. Для частного фонда, как правило, дешевле финансировать несколько крупных проектов, чем тысячи мелких инициатив). Такие крупные проекты должны планироваться на долгосрочную перспективу и управляться централизованно. Поэтому управление крупными фондами обычно ассоциируется со взглядом на экономику и общество, очень похожим на взгляд центрального планового комитета. Ситуация в других крупных компаниях очень похожа.

Из-за этой перспективы руководители крупных организаций могут поддаться особому виду заблуждения, которое мы предлагаем назвать заблуждением Ратенау в честь великого немецкого промышленника, который флиртовал с социалистической плановой экономикой в начале двадцатого века. Заблуждение Ратенау состоит в том, чтобы видеть только разницу в масштабе между частным планированием очень крупных компаний и централизованно планируемыми экономиками целых наций. На самом деле здесь категориальная разница. Рациональное экономическое планирование всегда происходит в рамках порядка, основанного на частной собственности и денежном обмене. Именно этот порядок ориентирует многочисленные индивидуальные планы и координирует их. Мизес учил нас, что рациональность экономической деятельности всегда и везде укоренена в микроэкономической перспективе и предполагает социальный порядок, основанный на частном праве. В противоположность этому, базовая социалистическая идея состоит именно в отмене этого вышестоящего порядка и его замене планированием сверху вниз. Но тот, кто это делает, пилит ветвь, на которой сидит. Вместо того, чтобы облегчить рациональную экономическую деятельность, он делает ее невозможной. Именно это Мизес доказал сто лет назад.

На протяжении последних семидесяти лет крупнейшие американские фонды были главной движущей силой социализма, даже в большей степени, чем государственные бюрократии. То же самое можно сказать о фонде Бертельсмана и других немецких фондах. Они также с большим удовольствием пилят капиталистический сук, на котором мы все сидим.

Оригинал статьи

Перевод: Наталия Афончина

Редактор: Владимир Золоторев