Либертарианцы склонны сосредотачиваться на двух важных единицах анализа: личности и государстве. Однако, в последние пять лет с большим шумом возродился третий и сильно игнорируемый аспект реального мира — “нации”. Когда вспоминают о “нации” о ней обычно говорят в связке с государством, (“национальное государство”). Однако в последние пять лет мы наблюдали, как крах коммунизма в Советском Союзе и в Восточной Европе приводил к яркому и поразительно быстрому разложению централизованного государства или предполагаемого национального государства на составляющие его национальности. Настоящая нация, или национальность, драматически вновь появилась на мировой арене.

I. ВОЗРОЖДЕНИЕ НАЦИИ

“Нация”, конечно, — это не то же самое, что государство, и эту разницу хорошо понимали ранние либертарианцы и классические либералы, такие как Людвиг фон Мизес и Альберт Джей Нок. Современные либертарианцы часто ошибочно полагают, что люди связаны друг с другом только рыночным обменом. Они забывают, что каждый из нас рожден в семье, воспитан в неком языке и культуре. Каждый человек рождается в одном или нескольких пересекающихся сообществах, обычно включающих этническую группу, с особыми ценностями, культурами, религиозными верованиями и традициями. Обычно человек рождается в “стране”. Он всегда рождается в конкретном историческом контексте времени и места, то есть в некотором окружении и на некоторой территории.

Современное европейское национальное государство, типичная “крупная держава”, началось вовсе не как нация, а как “имперское” завоевание одной национальности — обычно находящейся в “центре” образовавшейся страны и базирующейся в столице. — других национальностей на периферии. Поскольку “нация” представляет собой комплекс субъективных национальных ощущений, основанных на объективных реалиях, центральные имперские государства имели разную степень успеха в формировании среди своих подчиненных национальностей на периферии чувства национального единства, включающего подчинение имперскому центру. В Великобритании англичане так и не искоренили по-настоящему национальные устремления среди кельтских национальностей, шотландцев и валлийцев, хотя корнуоллский национализм, похоже, был в основном искоренен. В Испании завоевателям-кастильцам, базирующимся в Мадриде, никогда не удавалось — как мир увидел на Олимпийских играх в Барселоне — искоренить национализм среди каталонцев, басков или даже галисийцев или андалузцев. Французы так полностью и не приручили бретонцев, басков или жителей Лангедока.

Сейчас мы видим, что крах централизованного имперского Советского Союза снял крышку с десятков ранее подавляемых национализмов в бывшем СССР, и теперь становится ясно, что сама Россия, или, скорее, “Российская Федеративная Республика”, — это просто немного более древняя имперская формация, в которую русские, орудуя из своего московского центра, насильно объединили многие национальности, включая татар, якутов, чеченцев и многих других. Большая часть СССР возникла в результате создания Россией империи в девятнадцатом веке, во время которого русские и британцы разделили между собой большую часть Центральной Азии.

“Нация” не может быть точно определена; это сложное и разнообразное созвездие различных форм сообществ, языков, этнических групп или религий. Некоторые нации или народности, например словенцы, являются отдельной этнической группой со своим языком; другие, такие как враждующие группы в Боснии, представляют собой одну и ту же этническую группу, с общим языком, который отличается у них алфавитом и которые яростно конфликтуют на религиозной почве (православные сербы, хорваты-католики и боснийские мусульмане, которые, что еще более все усложняет, изначально были поборниками манихейской ереси богомилов).

Вопрос о национальности усложняется взаимодействием объективно существующей реальности и субъективных восприятий. В некоторых случаях, таких как восточноевропейские народности при Габсбургах или ирландцы при британцах, национализм включал и заботу о подавленных и иногда умирающих языках, которые нужно было сознательно сохранять и расширять. В девятнадцатом веке этим занималась интеллектуальная элита, изо всех сил пытаясь возродить периферию, живущую под имперским центром и частично поглощенную им.

II. ФАЛЬШИВКА “КОЛЛЕКТИВНОЙ БЕЗОПАСНОСТИ”

Проблема нации обострилась в двадцатом веке из-за преобладающего влияния вильсонианства на внешнюю политику США и всего мира. Я имею в виду не идею “национального самоопределения”, которая наиболее активно распространялась в интервале между мировыми войнами, а концепцию “коллективной безопасности против агрессии”. Роковой недостаток этой соблазнительной концепции состоит в том, что она рассматривает национальные государства по аналогии с отдельными агрессорами, а “мировое сообщество” как полицейского на углу. Полицейский, например, видит, что А совершает агрессию или крадет собственность Б; полицейский, естественно, бросается защищать частную собственность Б. — его личность или имущество. Предполагается, что войны между двумя нациями или государствами имеют аналогичный вид: государство A вторгается или “совершает агрессию против” государства Б; Государство A незамедлительно назначается “агрессором” “международным полицейским” или его предполагаемым суррогатом, будь то Лига Наций, Организация Объединенных Наций, президент или государственный секретарь США, или автор редакционной статьи в New York Times. Затем предполагается, что мировые полицейские силы, какими бы они ни были, должны незамедлительно приступить к действиям, чтобы остановить “принцип агрессии” или помешать “агрессору”, будь то Саддам Хусейн или сербские партизаны в Боснии, достичь своих предполагаемых целей — переплыть Атлантику и убить каждого жителя Нью-Йорка или Вашингтона, округ Колумбия.

Ключевой изъян в этой популярной аргументации находится ещё глубже, чем обычное обсуждение вопроса о том, действительно ли американская авиация или войска могут уничтожить иракцев или сербов без особых трудностей. Решающим недостатком является неявное допущение всего анализа: каждое национальное государство “владеет” всей своей географической территорией так же справедливо и надлежащим образом, как каждый индивидуальный владелец собственности владеет своей личностью и имуществом, которое он унаследовал или получил в результате добровольного обмена. Действительно ли граница типичного национального государства столь же справедлива как граница вашего дома, поместья или фабрики?

Мне кажется, что не только классический либерал или либертарианец, но и любой здравомыслящий человек, задумывающийся над этой проблемой, должен ответить решительным “нет”. Абсурдно считать каждое национальное государство с его самопровозглашенными границами столь же священным и неприкосновенным, как ваше или моя личность или частная собственность. Разумеется, эти границы являются результатом применения насилия или межгосударственного соглашения, заключенного без учета мнения местных жителей, и конечно эти границы со временем сильно меняются, что означает смехотворность принципа “территориальной целостности”.

Взять, к примеру, нынешний бардак в Боснии. Всего пару лет назад мнение истеблишмента и мнение “правых, левых и центра”, состояло в важности поддержания “территориальной целостности” Югославии и резко осуждались все движения за отделение. Теперь тот же самый истеблишмент, совсем недавно защищавший сербов как защитников “югославской нации” от порочных сепаратистских движений, пытающихся разрушить эту “целостность”, ругает и желает сокрушить сербов за “агрессию” против “территориальной целостности” “Боснии” или “Боснии и Герцеговины”, сфабрикованной “нации”, которая существовала не в большей степени, чем “нация Небраски” до 1991 года. Но это ловушки, в которые мы неизбежно попадем если мы останемся в плену мифа о “национальном государстве”, чьи случайные границы в момент времени t должны поддерживаться как границы объекта собственности, некоего субъекта со своими собственными священными и неприкосновенными “правами”, в глубоко ошибочной аналогии с правами частной собственности.

Чтобы абстрагироваться от эмоций, давайте обратимся к превосходной модели Людвига фон Мизеса. Пусть у нас есть два соседних национальных государства, “Руритания” и “Фредония”. Предположим, Руритания внезапно вторглась в восточную Фредонию и претендует на нее. Должны ли мы автоматически осуждать Руританию за ее злой “акт агрессии” против Фредонии и отправлять войска, буквально или метафорически, против жестоких руританцев и в защиту “маленькой храброй” Фредонии? Ни в коем случае. Ибо вполне возможно, что, скажем, два года назад восточная Фредония была неотъемлемой частью Руритании, и в действительности была западной Руританией, и что руры, этнические и национальные жители этой земли, боролись последние два года против фредонианского гнета. Короче говоря, в международных спорах, говоря бессмертными словами У. С. Гилберта:

Вещи редко бывают такими, какими кажутся,

Обезжиренное молоко маскируется под сливки.

Любимому международному полицейскому, будь то Бутрос Бутрос-Гали, войска США или редактор New York Times, лучше бы дважды подумать, прежде чем броситься в бой.

Американцы особенно не подходят для их самопровозглашенной вильсоновской роли мировых моралистов и полицейских. Национализм в США появился недавно и является скорее идеей, чем корнями уходит в давние этнические или национальные группы и их борьбу. Добавьте к этой смертоносной смеси тот факт, что у американцев практически нет исторической памяти, и это делает американцев особенно непригодными для вторжения на Балканы, где факт того, кто на какой стороне и какое место занимал в войне против турецких захватчиков в пятнадцатом веке для большинства соперников гораздо более реален, чем вчерашний ужин.

Либертарианцы и классические либералы, которые особенно хорошо подготовлены для переосмысления всей запутанной области внешней политики, были слишком поглощены холодной войной против коммунизма и Советского Союза, чтобы заниматься фундаментальными вопросами по этим темам. Теперь, когда Советский Союз распался и “холодная война” окончена, возможно, классические либералы будут задумываться над этими критически важными проблемами.

III. ПЕРЕСМОТР СЕЦЕССИИ

Во-первых, можно сделать вывод, что не все государственные границы справедливы. Одной из целей либертарианцев должно быть преобразование существующих национальных государств в национальные образования, границы которых можно было бы назвать справедливыми в том же смысле, что и границы частной собственности; то есть разложить существующие принудительные национальные государства на настоящие нации или нации по согласию.

В случае, например, с восточными фредонианцами, жители должны иметь возможность добровольно отделиться от Фредонии и присоединиться к своим товарищам в Руритании. Опять же, классические либералы не должны поддаваться импульсу сказать, что национальные границы “не имеют никакого значения”. Конечно, как уже давно заявляли классические либералы, это правда, что чем меньше степень государственного вмешательства в Фредонии или Руритании, тем меньше различий будет иметь такая граница. Но даже в минимальном государстве национальные границы все равно будут иметь значение, часто большое для жителей области. Ибо на каком языке — руританском или фредонианском или обоих? — будут уличные указатели, телефонные книги, судебные заседания или школьные классы в этом районе?

Короче говоря, каждой группе, каждой национальности должно быть позволено отделиться от любого национального государства и присоединиться к любому другому национальному государству, которое соглашается на это. Эта простая реформа будет иметь большое значение для создания наций по согласию. Шотландцы, если они захотят, должны получить от англичан разрешение покинуть Соединенное Королевство, стать независимыми и даже присоединиться к Гэльской Конфедерации, если того пожелают избиратели.

Обычным ответом на мир быстро появляющихся новых стран является беспокойство о множестве торговых барьеров, которые могут быть воздвигнуты. Но при прочих равных, чем больше будет новых наций и чем меньше размер каждой, тем лучше. Ведь гораздо труднее создавать иллюзию самодостаточности лозунгом “Покупайте Северо-Дакотское” или даже “Покупайте 56-й улицы”, чем делать это сейчас лозунгом “Покупайте американское”. Точно так же труднее было бы продать “Долой Южную Дакоту” или “Долой 55-ю улицу”, чем сеять страх или ненависть к японцам. Точно так же абсурдность и печальные последствия фиатных денег были бы гораздо более очевидными, если бы каждая провинция, каждый квартал печатали свою собственную валюту. В более децентрализованном мире гораздо больше шансов перейти к надежным рыночным товарам, таким как золото или серебро в качестве денег.

IV. ЧИСТАЯ АНАРХО-КАПИТАЛИСТИЧЕСКАЯ МОДЕЛЬ

В этой статье я говорю о чисто анархо-капиталистической модели не столько для защиты модели как таковой, сколько для того, чтобы предложить ее в качестве руководства для разрешения текущих споров о национальности. Чистая анархо-капиталистическая модель состоит в том, что никакие земельные участки, никакие квадратные метры в мире не должны оставаться “общедоступными”; каждый квадратный фут земельного участка, будь то улицы, площади или кварталы, должен быть приватизирован. Полная приватизация помогла бы решить национальные проблемы, часто неожиданными способами, и я предлагаю существующим государствам или классическим либеральным государствам попытаться приблизиться к такой системе, даже если некоторые земельные участки остаются в сфере государственного управления.

Открытые границы, или Лагерь святых

Вопрос об открытых границах или свободной иммиграции становится все более острой проблемой для классических либералов. Во-первых, это потому, что государство всеобщего благосостояния все чаще субсидирует иммигрантов для въезда и получения постоянной помощи, а во-вторых, потому, что культурные границы все больше стираются. Я начал переосмысливать свои взгляды на иммиграцию, когда после распада Советского Союза стало ясно, что этнических русских поощряли переезжать в Эстонию и Латвию с целью уничтожения культуры и языков этих народов. Раньше было легко отвергнуть как нереалистичный антииммиграционный роман Жана Распая “Лагерь святых”, в котором практически все население Индии решает перебраться на небольших лодках во Францию, а французы, зараженные либеральной идеологией, оказываются бессильными предотвратить экономическое и культурное разрушение страны. По мере обострения культурных проблем и проблем государства всеобщего благосостояния стало невозможно больше игнорировать опасения Распая.

Однако, переосмыслив иммиграцию на основе анархо-капиталистической модели, мне стало ясно, что полностью приватизированная страна вообще не будет иметь “открытых границ”. Если бы каждый участок земли в стране принадлежал какому-либо лицу, группе или корпорации, это означало бы, что ни один иммигрант не мог бы попасть туда, если бы его не пригласили и не разрешили арендовать или купить собственность. Полностью приватизированная страна будет настолько “закрытой”, насколько желают ее жители и собственники. Таким образом, кажется очевидным, что режим открытых границ, который де-факто существует в США, на самом деле навязывается центральным правительством, которое владеет всеми улицами и общественными землями, и не отражает действительных желаний граждан.

При тотальной приватизации многие локальные конфликты и “внешние” проблемы — не только проблема иммиграции — будут аккуратно урегулированы. В каждом регионе и районе, принадлежащем частным фирмам, корпорациям или договорным сообществам, будет царить истинное разнообразие в соответствии с предпочтениями каждого сообщества. Некоторые районы будут этнически или экономически разнообразными, в то время как другие будут этнически или экономически однородными. Некоторые населенные пункты позволят порнографию или проституцию или наркотики или аборты, другие будут запрещать что-то из этого или даже все. Запреты не будут налагаться государством, а будут просто требованиями к проживанию или использованию земельного участка какого-либо лица или общины. Государственники, которым не терпится навязать свои ценности всем остальным, будут разочарованы, но каждая группа с определенными интересами и взглядами, по крайней мере, будет иметь удовлетворение от проживания в одном районе с людьми, разделяющими их ценности и предпочтения. Хотя владение микрорайоном не является утопией или панацеей от всех конфликтов, оно, по крайней мере, предоставит “второе лучшее” решение, с которым большинство людей может согласиться жить.

Анклавы и эксклавы

Одна очевидная проблема отделения национальностей от централизованных государств касается смешанных территорий или анклавов и эксклавов. Разделение раздутого централизованного национального государства Югославия на составные части разрешило многие конфликты, предоставив государственность словенцам, сербам и хорватам, но как насчет Боснии, где много смешанных городов и деревень? Одно из решений — поощрять еще большую децентрализацию. Если, например, восточное Сараево является сербским, а западное Сараево — мусульманским, то они становятся частью своих народов.

Но это, конечно, приведет к появлению большого количества анклавов, частей наций, окруженных другими нациями. Как это решить? Во-первых, проблема анклава / эксклава существует прямо сейчас. Один из самых жестоких существующих конфликтов, в который США еще не вмешались, потому что он еще не был показан по CNN, — это проблема Нагорного Карабаха, армянского эксклава, полностью окруженного Азербайджаном и, следовательно, формально находящимся внутри него. Нагорный Карабах явно должен быть частью Армении. Но как же тогда армяне Карабаха смогут избежать своей нынешней участи блокады со стороны азербайджанцев и как они смогут избежать военных действий, пытаясь сохранить сухопутный коридор в Армению?

Конечно, при тотальной приватизации эти проблемы исчезнут. В настоящее время никто в США не покупает землю, не убедившись, что его права собственности на землю ясны; точно так же в полностью приватизированном мире права доступа, очевидно, будут важнейшей частью земельной собственности. Таким образом, в таком мире владельцы карабахской собственности должны были убедиться, что они приобрели права доступа через азербайджанский земельный коридор.

Децентрализация также обеспечивает работоспособное решение для кажущегося неразрешимым перманентного конфликта в Северной Ирландии. Когда британцы разделили Ирландию в начале 1920-х годов, они согласились провести второй раздел, более управляемый на микроуровне. Они так и не выполнили это обещание. Однако, если бы британцы разрешили подробный раздел в Северной Ирландии взяв за единицу приход, большая часть территории, на которой проживает большинство католиков, вероятно, отделилась бы и присоединилась к Республике: такие округа, как Тирон и Фермана, южный Даун, и южная Арма, например. Протестантам, вероятно, останется Белфаст, графство Антрим и другие районы к северу от Белфаста. Основной проблемой будет католический анклав в пределах города Белфаст, но, опять же, анархо-капиталистическпя модель предполагает, что может существовать покупка прав доступа к анклаву.

В ожидании полной приватизации ясно, что к нашей модели можно приблизиться и минимизировать конфликты, разрешив отделения и местный контроль вплоть до уровня микрорайонов, а также разработав договорные права доступа для анклавов и эксклавов. На пути к такой радикальной децентрализации для либертарианцев и классических либералов в США — да и для многих других меньшинств или диссидентских групп — становится важным вспомнить о забытой Десятой поправке и попытаться разделить роль и власть централизованного Верховного суда. Вместо того, чтобы каждый раз пытаться заполучить в Верховный суд людей с идеологическими убеждениями похожими на ваши, его власть следует свести к минимуму, насколько это возможно, и возложить ее судебные органы штатов.

Гражданство и право голоса

Одна неприятная текущая проблема заключается в том, кто имеет право на гражданство данной страны, поскольку гражданство дает право голоса. Англо-американская модель, согласно которой каждый ребенок, родившийся на территории страны, автоматически становится гражданином, явно способствует иммиграции ради социального обеспечения. В США, например, актуальной проблемой являются нелегальные иммигранты, чьи дети, если они родились на американской земле, автоматически становятся гражданами и, следовательно, получают право на постоянные социальные выплаты и бесплатное медицинское обслуживание для себя и своих родителей. Ясно, что французская система, в которой нужно родиться в семье граждан, чтобы автоматически стать гражданином, намного ближе к идее нации по согласию.

Также важно переосмыслить всю концепцию и функцию голосования. Должен ли кто-нибудь иметь “право” голоса? Роуз Уайлдер Лейн, теоретика либертарианства в США середины двадцатого века, однажды спросили, верит ли она в избирательное право женщин. “Нет, — ответила она, — и я не верю и в избирательное право мужчин”. Латыши и эстонцы убедительно решили проблему русских иммигрантов, разрешив им постоянно проживать в стране, но не предоставив им гражданство или, следовательно, право голоса. Швейцарцы приветствуют временных гастарбайтеров, но категорически не поощряют постоянную иммиграцию и, тем более, гражданство и голосование.

Обратимся еще раз к анархо-капиталистической модели. Каким будет голосование в полностью приватизированном обществе? Мало того, что голосование будет разнообразным, но, что более важно, кого это волнует? Вероятно, наиболее удовлетворительная форма голосования для экономиста — это корпорация или акционерное общество, в котором число голосов пропорционально доле владения активами фирмы. Но также существует и будет существовать множество всевозможных частных клубов. Обычно предполагается, что решения клуба принимаются на основе того, что каждый член обладает одним голосом, но это, как правило, неверно. Несомненно, самые управляемые и самые приятные для посещения клубы — это те, которыми управляет небольшая самовоспроизводящаяся олигархия самых способных и самых заинтересованных, система, наиболее приятная как для рядовых членов, не имеющих права голоса, так и для элиты. Если я рядовой член, скажем, шахматного клуба, зачем мне беспокоиться о голосовании, если меня устраивает то, как работает клуб? И если я заинтересован в управлении делами, меня, вероятно, попросит присоединиться к правящей элите благодарная олигархия, всегда ищущая энергичных членов. И, наконец, если я недоволен тем, как работает клуб, я могу легко выйти и присоединиться к другому клубу или даже создать свой собственный. Это, конечно, одно из великих достоинств свободного и приватизированного общества, независимо от того, рассматриваем ли мы шахматный клуб или договорное сообщество.

Очевидно, что по мере того, как мы начинаем работать над чистой моделью, по мере того, как все больше и больше сфер и частей жизни становятся либо приватизированными, либо сильно децентрализованными, голосование становится менее важным. Конечно, мы далеки от этой цели. Но здесь важно начать и особенно важно начать менять нашу политическую культуру, которая рассматривает “демократию” или “право” голоса как высшее политическое благо. Фактически, процесс голосования следует считать в лучшем случае тривиальным и незначительным делом, и никогда не считать его “правом”, если речь не идет о механизме, проистекающем из договора. В современном мире демократия или голосование важны только для того, чтобы либо присоединиться к правительству, либо ратифицировать его использование для контроля над другими, либо использовать его как способ предотвращения контроля над собой или своей группой. Однако голосование — это в лучшем случае неэффективный инструмент самообороны, и гораздо лучше заменить его, полностью лишив власти центральное правительство.

Таким образом, если мы продолжим декомпозицию и децентрализацию современного централизующего и принуждающего национального государства, деконструируя это государство на составляющие национальности и районы, мы в одно и то же время уменьшим объем государственной власти, объем и важность голосования и степень социального конфликта. Объем частного контракта и добровольного согласия будет расширяться, а жестокое и репрессивное государство будет постепенно растворяться в гармоничном и все более процветающем социальном порядке.

Первоначально опубликовано в The Journal of Libertarian Studies (осень 1994 г.).

Оригинал статьи

Перевод: Наталия Афончина

Редактор: Владимир Золоторев