Отличительной чертой экономической теории Людвига фон Мизеса является его упор на априорный подход. По Мизесу, экономические “законы” должны быть логически выведены из предшествующих аксиом, так что — если исходные предположения верны — сделанные выводы так же верны, как и любой результат в евклидовой геометрии.

Это резко контрастирует с методом позитивистов, в лагерь которого входит большинство современных экономистов. По их мнению, экономика может быть “научной” только в том случае, если она принимает процедуры, используемые естествоиспытателями. Грубо говоря, позитивисты считают, что экономисты должны формировать гипотезы с проверяемыми последствиями, а затем собирать данные для измерения точности своих прогнозов. Те тенденции, которые пользуются наибольшим успехом в этом смысле, считаются лучшими “законами”, чем предположения, которые не так хорошо соответствуют данным.

Вопреки впечатляющим математическим инструментам мейнстрима и огромным бюджетам, затрачиваемым на сбор данных, мизесианцы смиренно настаивают на том, что экономика должна исходить из предпосылки, что люди действуют. Эта аксиома действия лежит в основе “праксиологии”, науке о человеческой деятельности. Мизесианцы утверждают, что все истинные экономические законы могут быть выведены из этой простой аксиомы (иногда с дополнительными предположениями о мире, такими как тот факт, что труд является обременительным).

Должен признаться, что раньше меня смущал этот очевидный догматизм со стороны мизесианцев. Конечно, люди действуют — ну и что? Неужели мизесианцы действительно думают, что у них есть монополия на это понимание? Неужели они действительно верят, что ведущие экономисты будут отрицать то, что люди действуют?

Однако чем больше я изучаю австрийскую экономику и смежные области, тем больше понимаю, насколько гениальным был ход Мизеса. Когда мы по-настоящему изучаем аксиому действия, мы видим, что она резюмирует невероятно сложный и чрезвычайно важный факт о мире. Чтобы добиться успеха в неком окружении, каждому из нас просто необходимо приписывать намерения и разум другим существам. Проще говоря, если вы хотите сделать что-то, вы должны исходить из того, что другие люди действуют.

Говоря, что человек действует, мизесианец не имеет в виду, что тело человека ведет себя определенным образом. Если человек падает с моста, его движение вниз не является действием в австрийском смысле слова. Более того, если человеку угрожает опасность, его учащенное сердцебиение тоже не является действием (для большинства людей). Человеческая деятельность — это целенаправленное стремление к желаемой цели. Это преднамеренное усилие рационального существа для достижения большей степени удовлетворения с его субъективной точки зрения.

Признаюсь, поначалу эти размышления кажутся слишком банальными, чтобы заслуживать упоминания. Но только потому, что мы принимаем идеи как должное, мы не осознаем, насколько они важны. Подход естественных наук вполне подойдет человеку на безлюдном острове. Разводя огонь, ему не нужно думать: “Искры хотят оставаться внутри камней, поэтому я должен стучать ими друг об друга, чтобы убедить их вместо этого прыгнуть на палки”.

Но как только мы выводим на сцену другого человека, ситуация резко меняется. Теперь наш изначальный человек должен приписать предпочтения и способность рассуждать этой новой “вещи”, чтобы иметь хоть какую-то надежду понять ее поведение. Не углубляясь в философские аргументы, мы можем изложить это весьма прагматично: если первоначальный человек пытается иметь дело с новой “вещью” (то есть со вторым человеком на острове), используя тот же ментальный аппарат, который он использовал при работе с камнями и деревьями, то он не добьется такого успеха (с его собственной точки зрения), как если бы он вместо этого принял аксиому действия.

Австрийцы утверждают, что метод естественных наук “не работает” в социальных делах по двум причинам. Во-первых, в человеческом поведении нет основополагающих констант, в отличие от естественных констант (таких как заряд электрона), которые можно наблюдать, скажем, в физике. Во-вторых, в социальных науках невозможно провести действительно контролируемый эксперимент. Например, два экономиста не могут протестировать конкурирующие теории налогообложения на “одном и том же” населении, потому что само появление первого эксперимента (скажем, повышение налогов) изменит начальную точку отсчета для следующего эксперимента. Самая очевидная трудность этого подхода состоит в том, что субъекты эксперимента — люди в экономике — знают об экспериментах и ​​реагируют соответствующим образом. Невозможно удерживать их идеи “фиксированными” от одного теста к другому.

Против этих аргументов позитивисты утверждают, что такие наблюдения также “докажут”, что метеорология или астрономия не являются наукой. В конце концов, заряд электрона остается постоянным, независимо от того, находится ли электрон в торнадо или в мозгу потребителя. Более того, два астронома, очевидно, не могут разрешить свой спор по поводу двойной звездной системы, прибегая к контролируемому эксперименту, хотя австрийцы, по-видимому, не будут возражать против метода естественных наук в астрономии. Таким образом, позитивист может утверждать, что его подход будет работать так же хорошо в экономике, как и в астрономии или метеорологии.

Но в этом и загвоздка: я полностью согласен с тем, что метод естественных наук будет работать при изучении людей так же хорошо, как он работает в астрономии или метеорологии. В частности, если вы хотите предсказать положение тела Джорджа Буша в день наступления зимнего солнцестояния с точностью до нескольких миллиардов километров, то вы, безусловно, можете сделать это, не беспокоясь о его “желаниях”. Чтобы выбрать более подходящий пример, если вы хотите спрогнозировать уровень цен на акции, также “хорошо”, как метеорологи в настоящее время могут предсказывать погоду, тогда, во что бы то ни стало, используйте пачки временных рядов для калибровки эконометрических моделей.

Мизес пришел к выводу, что у нас, людей, есть гораздо лучший инструмент для понимания событий социального мира: у нас есть праксиология. Если вы хотите предсказать внешнюю политику Джорджа Буша в ближайшие несколько месяцев, а не положение или яркость его тела, вы ничего не добьетесь, если не припишете ему предпочтения. ¹ Для этой задачи физика, химия и биология относительно бесполезны, потому что малейшее изменение в расположении клеток нервной системы Буша может соответствовать совершенно разным действиям с его стороны.

Таким образом, дело не столько в том, что методы естественных наук не работают, когда дело касается человеческой деятельности, сколько в том, что их использование упускает из виду гораздо более лучший набор инструментов, которым все мы обладаем. На самом деле никто не знает, почему подброшенные вверх камни падают, поэтому лучшее, что мы можем сделать, это изобрести физические “законы”, которые как можно точнее описывают эмпирические наблюдения.

Но когда дело доходит до действий других людей, мы действительно кое-что знаем об их причинах, потому что у каждого из нас есть субъективные предпочтения, и каждый из нас использует средства для достижения целей. В другом контексте Льюис сделал подобное наблюдение:

Во всей Вселенной есть одна и только одна вещь, о которой мы знаем больше, чем мы могли бы узнать из внешнего наблюдения. Это одна вещь — человек. Мы не просто наблюдаем за людьми, мы люди. В данном случае у нас есть, так сказать, инсайдерская информация; мы в курсе… Обратите внимание на следующий момент. Любой, кто изучает человека со стороны, как мы изучаем электричество или капусту, не зная нашего языка и, следовательно, не способный получить от нас какие-либо внутренние знания, а просто наблюдая за тем, что мы делаем, никогда не получит ни малейшего доказательства того, что у нас есть моральный закон. Ибо [sic!] его наблюдения показали бы только то, что мы сделали, а моральный закон говорит о том, что мы должны делать. Точно так же, если бы что-то было “над” или “за” наблюдаемыми фактами в случае камней или погоды, мы, изучая их извне, никогда не могли бы надеяться обнаружить это. (Простое христианство, Touchstone 1996, стр. 33)

Подводя итог — Людвиг фон Мизес был совершенно прав, когда основал всю свою систему праксиологии на предположении или, скорее, на понимании того, что люди действуют. Избегать этого метода в пользу более “научного” подхода — значит отказаться от наиболее плодотворного источника знаний в социальных делах, и в этом отношении он не является истинно научным.

Оригинал статьи

Перевод: Наталия Афончина

Редактор: Владимир Золоторев