Недавнее решение Верховного суда о молитве на заседаниях правительства напомнило мне, что наступил «сезон» Верховного суда, и в течение следующих двух месяцев или около того мы можем ожидать, что суд примет решение по множеству дел, которые могут оказать глубокое воздействие на жизнь как граждан, так и неграждан. Решение суда по делу Город Грис против Галлоуэя вызвало много комментариев с обеих сторон, с большим количеством дискуссий об отношениях между судьями и о том, что судья Кеннеди должен был быть в про-молитвенном настроении в тот день, поскольку кажется, что его решения подчинены множеству непостижимых прихотей.

Почти во всех комментариях содержится предположение о том, что совершенно нормально и даже похвально то, что Верховный суд уполномочен принимать решения о законности практически всего под солнцем, от смертной казни до того, где местные органы власти могут строить торговые центры.

Если у кого-то возникают какие-либо сомнения в том, что государственное школьное образование имеет огромный успех в тех случаях, когда речь идет о том, чтобы заставить детей слепо принимать даже самые неправдоподобные мифы об управлении, он должен обратить внимание на то, как большинство американцев относятся к Верховному суду. Практически невозможно найти американца который воспринимал бы критически тот факт, что девять современных “королей-философов” уполномочены судить о каждом американском законе и обычае, вплоть до того, состоится ли собрание городского совета. Ни одного школьника не беспокоит, что сначала его учат тому, что демократия является источником легитимности для всех правительств и тут же говорят, что он должен полностью довериться девяти вашингтонским адвокатам в мантиях, которые скажут окончательное слово для 300 миллионов американцев.

Утверждение о том, что девять человек должны сказать 300 миллионам людей, какие законы они должны издавать, довольно смешно на первый взгляд. Оправдание этого утверждения в значительной степени основано на предположении, что судьи почему-то стоят выше политики и принимают решения, основываясь на чистом разуме. Политологи и большинство людей, имеющих опыт работы в юридической профессии, без сомнения, знают, что это чепуха, но средний американец, скорее всего, смирится с давним мифом о том, что суд является своего рода защитником, который мешает действовать «плохим» законам. «Конечно, — говорит он, — Конгресс и президент, зараженные вульгарной политикой, могут совершать много ужасных поступков, но Верховный суд будет беспристрастно оценивать их и принимать законы строго по их юридическим достоинствам».

Этот взгляд на суд, конечно, безнадежно утопичен, и подлинная политическая природа суда хорошо задокументирована. Его политика может принимать разные формы. В качестве примера его роли в политическом покровительстве нам нужно взглянуть хотя бы на Эрла Уоррена, бывшего кандидата в президенты и губернатора Калифорнии, который был назначен в суд Дуайтом Эйзенхауэром. Широко известно, что назначение Уоррена было расплатой за то, что Уоррен не возражал против назначения Эйзенхауэра на съезде республиканцев 1952 года. Предположение о том, что Уоррен после своего назначения каким-то образом трансформировался из политического деятеля в глубокого мыслителя, в лучшем случае неубедительно. Или мы могли бы указать на знаменитое «switch in time that saved nine», когда судья Оуэн Робертс полностью изменил свою позицию относительно Нового курса в ответ на политические угрозы со стороны администрации Франклина Рузвельта. В действительности, судьи Верховного суда — это политики, которые ведут себя так, как нам подсказывает теория общественного выбора. Они стремятся сохранить и расширить свою власть.

Суд ревниво оберегает свою власть и не желает выносить решения, которые могут привести к тому, что он потеряет престиж. Это порой приводит к тому, что суд старается отразить мнение большинства, независимо от того, насколько ужасным оно может быть. Чтобы увидеть это, нам нужно обратить внимание хотя бы на дело Коремацу против Соединенных Штатов, в котором суд объявил совершенно законным делом арестовывать граждан США и бросать их в концентрационные лагеря.

Суд всегда действует осторожно, балансируя между общественностью и властью, и между ветвями федерального правительства, для которого он непрерывно раздвигает границы федеральной власти, не раскачивая лодку до такой степени, чтобы поставить под сомнение свою легитимность для большинства населения. Естественно, Конгресс и президент, сами олицетворяющие безграничную федеральную власть, в большинстве случаев не имеют проблем с этим, за исключением, возможно, некоторых деталей.

Как ни странно, суду удалось получить репутацию ограничителя власти правительства, считается, что судьи будут обуздывать государство, поскольку это, пусть и несовершенно, предусматривает Конституция. Однако, с тех пор, как судья Маршалл ввел судебный надзор, Конституция есть то, что скажет Верховный суд. Если Конституция была разработана для предотвращения правления судей, она явно потерпела неудачу в своей миссии. Кроме того, суд нужен, чтобы придать интеллектуальную легитимность законам и политикам, которые являются ни чем иным, как продуктом лоббирования групп интересов, политических выплат и даже открытой коррупции. Как только эти законы получают одобрение Верховного суда, они перестают быть политическими актами, сомнительными по своему происхождению и начинают жизнь в качестве установленного закона и прецедента.

Уважение общественности к суду и его решениям является ключевым фактором огромной власти суда, и миф о суде как о защитнике того, что осталось от Конституции, особенно силен. Но, как заметил Людвиг фон Мизес в «Либерализме», являясь агентом федерального правительства суд не может способствовать его ограничению, это абсурд:

Тенденция навязывать репрессивные ограничения частной собственности, злоупотреблять политической властью и отказываться уважать или признавать любую свободную сферу вне или за пределами господства государства слишком глубоко укоренилась в менталитете тех, кто контролирует правительственный аппарат принуждения и препятствует тому, чтобы они когда-либо отказались от этого добровольно. Либеральное правительство — это противоречие в определении. Правительства должны быть вынуждены принять либерализм силой единодушного мнения народа; не следует ожидать, что они могут добровольно стать либеральными.

Естественно, суд не ограничивает сам себя, но он знает, что он ограничен общественным мнением, как и все остальные. Напряженные усилия суда по поддержанию ауры величия и интеллектуального превосходства можно увидеть, например, в его отказе разрешить телевизионные камеры в его священных залах и в запрете любого вида прямого наблюдения со стороны общественности в целом. Судьи носят академические мантии и сидят на высоких скамьях. Они могли бы так же легко выполнять свою работу в деловых костюмах, сидя на той же высоте, что и все остальные. Конечно, если бы это было так, судьи Верховного суда выглядели как обычные мировые судьи, поэтому пропаганда крайне важна для поддержания практически полного иммунитета от любого контроля со стороны кого бы то ни было.

Оригинал статьи

Перевод: Наталия Афончина

Редактор: Владимир Золоторев