Во времена Адама Смита и классических экономистов считалось, что теория меркантилизма является экономической ошибкой, а его практика — особыми привилегиями, которые создает государство. Но в нашем столетии общее представление о меркантилизме кардинально изменилось: кейнсианцы считают меркантилистов предвестниками своих экономических идей; марксисты, которые в принципе неспособны отличить свободное предпринимательство от специальных привилегий, приветствуют меркантилизм как “прогрессивный” шаг в историческом развитии капитализма; социалисты и интервенционисты считают меркантилизм предвестником современного государства и централизованного планирования.

Меркантилизм, достигший своего зенита в Европе XVII и XVIII веков, был государственной системой, которая использовала экономические заблуждения для создания структуры имперской государственной власти и для предоставления специальных субсидий и монопольных привилегий для отдельных лиц или групп, пользующихся поддержкой государства. Меркантилизм утверждал, что правительство должно поощрять экспорт и пресекать импорт. Экономически это кажется полной ерундой; ведь в чем смысл экспорта, если не в покупке импорта, и в чем смысл накопления золота в форме денег, если золото не используется для покупки товаров?

Однако, неверно было бы считать меркантилизм только упражнением в экономической теории. Авторы-меркантилисты считали себя не экономическими теоретиками, а практическими людьми, которые пропагандировали конкретные экономические политики, чаще всего субсидирующие деятельность, к которой эти авторы имели отношение. Политика поощрения экспорта и наказания импорта имела два важных практических эффекта: она субсидировала торговцев и производителей, занимавшихся экспортом, и создавала стену привилегий вокруг неэффективных производителей, которые раньше конкурировали с зарубежными соперниками. Одновременно регулирование и его принудительное исполнение укрепляли государственную бюрократию, а также национальную и имперскую власть.

Знаменитые английские Навигационные акты, которые были одной из причин американской революции, — отличный пример меркантилистского регулирования. Эта сеть ограничений была выстроена, чтобы не допустить на рынок голландских и других европейских перевозчиков, деятельность которых либо прямо запрещалась, либо облагалась высокими налогами. Эти акты также ограничивали американское судоходство и производство, в пользу английских торговцев и производителей. Использование государства для ограничения или запрета конкуренции, по сути, является предоставлением государством монопольных привилегий; и эти привилегии предоставлялись англичанам, занимающимся колониальной торговлей.

Другим последствием такой политики было увеличение доходов от налогов, что укрепляло власть и богатство английского правительства, а также умножало королевскую бюрократию, необходимую для администрирования налогообложения и регулирования. Таким образом, от этих меркантилистских законов выиграли английское правительство и некоторые английские торговцы и производители, а проигравшими оказались иностранные торговцы, американские торговцы и производители и, прежде всего, потребители всех стран, включая саму Англию. Потребители потеряли, не только из-за специфических искажений и ограничений на производство, которые создавали меркантилистские указы, но и из-за препятствий для международного разделения труда, налагаемых этими регуляциями.

Опровержение Адама Смита

Таким образом, меркантилизм не был просто воплощением теоретических заблуждений; ведь мерканитилистские регуляции являются заблуждениями только если мы смотрим на них с точки зрения потребителя или отдельного индивида в обществе. Они не являются ошибкой, если мы понимаем, что их целью было предоставление специальных привилегий и субсидий благоприятствуемым группам; поскольку субсидии и привилегии могут быть предоставлены правительством только за счет остальных граждан, то факт того, что большая часть потребителей потеряла в этом процессе, не должен вызывать удивления.¹

Вопреки общему мнению, классические экономисты не ограничивались просто опровержением ошибочных меркантилистских теорий, таких, как бульонизм или протекционизм; они также прекрасно осознавали стремление к получению специальных привилегий, которое стимулировало “меркантилистскую систему”. Так, Адам Смит указывал на то, что пряжу из льна можно было ввозить в Англию без уплаты пошлины, в то время как на готовый тканый лен налагались тяжелые импортные пошлины. По мнению Смита, причина заключалась в том, что многочисленные английские прядильщики не составляли сильной группы давления, в то время как ткачи могли давить на правительство, чтобы наложить высокие пошлины на свою продукцию, при этом стараясь сделать так, чтобы сырье можно было купить по как можно более низкой цене. Он пришел к выводу, что

мотивом всех этих регуляций является расширение наших собственных производств, не за счет их собственного улучшения, а за счет ухудшения производства наших соседей, и сведением на нет, насколько это возможно, неприятной конкуренции этих отвратительных соперников.

Потребление — единственная цель и назначение всего производства; и интересы производителя следует учитывать только в той мере, в какой это может быть необходимо для продвижения интересов потребителя. …Но в меркантилистской системе интерес потребителя почти всегда жертвуется в пользу производителя; и кажется, что она рассматривает производство, а не потребление, как конечную цель и объект всей промышленности и торговли.

Ограничения на импорт всех иностранных товаров, которые могут конкурировать с теми, которые мы сами производим или выращиваем, приносят в жертву интересы внутреннего потребителя в пользу производителя. Потребителю приходится платить повышенную цену, которую почти всегда вызывает эта монополизация.

Предоставление льгот при экспорте некоторых видов продукции полностью отвечает интересам производителя. Потребитель на родине вынужден платить, во-первых, налог, необходимый для выплаты субсидии, и, во-вторых, еще больший налог, который неизбежно возникает в результате повышения цены товара на внутреннем рынке. ²

До Кейнса

Меркантилизм — это не только политика изощренного государственного регулирования, но и докейнсианская политика инфляции, искусственного снижения процентных ставок, повышения “эффективного спроса” за счет больших государственных расходов и спонсирования мер по увеличению количества денег. Как и кейнсианцы, меркантилисты выступали против “накопительства” и призывали к быстрому обороту денег в экономике; кроме того, они обычно указывали на якобы имеющуюся “нехватку денег” как на причину безработицы или упадка торговли.³ Так, предвосхищая кейнсианский “мультипликатор”, Уильям Поттер, один из первых сторонников бумажных денег в западном мире (1650 г.), писал:

Чем больше … денег … тем больше товаров они продают, то есть, тем больше их торговля. Ведь все, что принимается среди людей … даже если это в десять раз больше, чем сейчас, но если это тем или иным образом тратится каждым человеком так же быстро, как он его получает … вызывает быстроту в обороте товара из руки в руку … намного больше, чем пропорция, в которой увеличились деньги.⁴

И немецкий меркантилист Ф.В. фон Шрёттер писал о важности передачи денег из рук в руки, поскольку расходы одного человека являются доходом другого; по мере того как деньги “переходят из одних рук в другие… они становятся полезнее для страны, поскольку… обеспечивают пропитание такому большому числу людей” и увеличивают занятость. Сбережения, по мнению фон Шрёттера, вызывает безработицу, поскольку сбережения выводят деньги из обращения. И Джон Кэри писал, что если бы все тратили больше, у всех были бы большие доходы, и “тогда можно было бы жить более обеспеченно.”⁵

Историки имеют неприятную тенденцию изображать меркантилистов как сторонников инфляции и, следовательно, защитников бедных должников, в то время как классические экономисты считаются бездушными апологетами статус-кво и установленного порядка. На самом деле все было наоборот. Во-первых, инфляция не приносила пользы бедным; заработная плата обычно отставала от роста цен во время инфляции, особенно от цен на сельскохозяйственные продукты. Кроме того, “должниками” обычно были не бедные, а крупные торговцы и квази-феодальные помещики, и именно помещики выигрывали от инфляции по трем причинам: от резкого роста цен на продукты питания, от более низких процентных ставок и от снижения покупательной способности денег в своей роли должников, а также от особенно большого роста цены на землю, вызванного снижением процентных ставок. Фактически, в английском правительстве и парламенте в значительной степени доминировали помещики, и не случайно одним из главных аргументов меркантилистов в пользу инфляции было то, что она значительно увеличит цену земли.

Эксплуатация рабочих

Далеко не будучи друзьями рабочих, меркантилисты откровенно высказывались в пользу исчерпывающего использования их труда; полная занятость рекомендовалась как средство максимизации такой эксплуатации. Так, меркантилист Уильям Петит откровенно писал о труде как о “капитальном материале … сыром и непереваренном … переданном в руки высшей власти, которой предоставляется возможность улучшать, управлять и формировать его с большей или меньшей выгодой”.⁶ Профессор Фурнисс указывает, что …

характерно для этих писателей то, что они так легко доверяют мудрости гражданской власти “улучшать, управлять и формировать” экономическое “сырье” нации. Из этого доверия к государственному управлению родились предложения по использованию труда народа как основного источника национального богатства, призывающие правителей нации к различным схемам по созданию рабочих мест.⁷

Отношение меркантилистов к труду и полной занятости также проявляется в их неприязни к праздникам, во время которых “нация” лишалась определенного объема труда; желание отдельного рабочего отдохнуть никогда не считалось достойным внимания.

Принудительное трудоустройство

Меркантилистские авторы осознавали, что обратной стороной гарантии полной занятости является принудительный труд для тех, кто не хочет работать или работать на работах, которые желают гаранты. Один из авторов обобщил типичную точку зрения: “абсолютно необходимо, чтобы было обеспечено занятие для лиц всех возрастов, которые способны и желают работать, а бездельников и непокорных следует отправить в исправительный дом, где их следует постоянно держать на работе”. Генри Филдинг написал, что “конституция общества в этой стране, имея право на всех своих членов, имеет право требовать труда у бедных как единственную услугу, которую они могут оказать”. А Джордж Беркли задавал риторический вопрос: “разве временное рабство не будет лучшим лекарством от безделья и нищеты?… Разве непокорных нищих нельзя арестовывать и сделать рабами общества на определенный срок?”.⁸ Уильям Темпл предложил схему, по которой детей рабочих с четырех лет отправляли бы в общественные рабочие дома, где они были бы “полностью заняты” по крайней мере двенадцать часов в день, “потому что таким образом мы надеемся, что растущее поколение привыкнет к постоянной занятости”. А другой автор выразил удивление тому, что родители, как правило, противились этим программам:

Родители… у которых на некоторое время отбирают бездельную, вредоносную, наименее полезную и наиболее обременительную часть их семьи, чтобы воспитывать ее без каких-либо забот и расходов самих родителей в привычках к трудолюбию и порядочности, очень сильно против того, чтобы отправлять своих детей… Отчего, трудно сказать.⁹

Пожалуй, самая недостоверная легенда о классических экономистах заключается в том, что они были апологетами статус-кво; напротив, они были “радикальными” либертарианцами, выступавшими против устоявшегося консервативного меркантилистского порядка большого правительства, ограничений и особых привилегий. Так, профессор Феттер пишет, что в первой половине XIX в.

Журналы “Квотерли Ревью” и “Эдинбургский журнал Блэквуда”, упорные сторонники существующего порядка и противники изменений практически во всех областях, не испытывали симпатии к политической экономии или к laissez-faire, и постоянно настаивали на поддержании тарифов, государственных расходов и приостановке золотого стандарта с целью стимулирования спроса и увеличения занятости. С другой стороны, поддержка “Westminster’s” [журнала классических либералов] золотого стандарта и свободной торговли, и противодействие любой попытке стимулировать экономику путем активных действий со стороны государства, исходило не от сторонников власти или от защитников доминирующей социальной силы, а от наиболее артикулированных интеллектуальных радикалов того времени и самых суровых критиков существующего порядка.¹⁰

Саути нравится национализация

Для сравнения рассмотрим “Квартальное обозрение” (Quarterly Review) — консервативный журнал, который всегда “предполагал, что нереформированный парламент, господство земельной аристократии… верховенство официальной церкви, некоторая дискриминация в отношении инакомыслящих, католиков и евреев, а также удержание низших классов на их месте являются основой стабильного общества”. Их ведущий автор по экономическим проблемам, поэт Роберт Саути, неоднократно призывал к росту государственных расходов для стимуляции экономической активности и выступал против возобновления Англией платежей в золоте (возврата к золотому стандарту) после наполеоновских войн. Более того, Саути заявлял, что увеличение налогов или государственного долга никогда не является поводом для беспокойства, поскольку они “дают толчок национальной промышленности и пробуждают национальную энергию”. А в 1816 г. Саути выступил в поддержку масштабной программы общественных работ для борьбы с безработицей и депрессией.¹¹

Стремление журнала Quarterly Review к жесткому государственному контролю железных дорог и даже к тому, чтобы государство владело ими было откровенно связано с его ненавистью к тем благам, которые железные дороги приносили широким массам британского населения. Так, если классические либералы приветствовали появление железных дорог поскольку они удешевляют перевозки и повышают мобильность рабочей силы, то Джон Крокер из “Квотерли” осуждал железные дороги как “делающие путешествия слишком дешевыми и легкими, нарушающие привычки бедняков и склоняющие их к неразумной миграции”.¹²

Заклятый тори Уильям Робинсон, часто осуждавший своих соратников за незначительные компромиссы по таким принципам, как высокие тарифы и отсутствие политических прав у католиков, написал множество пред-кейнсианский статей, в которых выступал за инфляцию для стимулирования производства и занятости и осуждал жесткие денежные последствия золотого стандарта. А тори сэр Арчибальд Элисон, заядлый сторонник инфляции, приписывавший даже падение Римской империи нехватке денег, откровенно признал, что именно “сельскохозяйственный класс” пострадал от отсутствия инфляции после возобновления золотого стандарта.¹³

Контроль во времена Елизаветы

На нескольких примерах мы проиллюстрируем природу меркантилизма, причины принятия меркантилистских законов и некоторые последствия, к которым они привели экономику.

Одной из важных составляющих меркантилистской политики было регулирование заработной платы. В XIV веке в результате “черной смерти” погибла треть трудоспособного населения Англии, что, естественно, привело к резкому росту ставок заработной платы. Контроль над заработной платой появился в виде потолков заработной платы в отчаянных попытках правящих классов принудить к установлению ставок заработной платы ниже рыночных. А поскольку подавляющая часть наемных рабочих была занята в сельском хозяйстве, это было явное законодательство в интересах феодальных помещиков и в ущерб рабочим.

Текстиль против сельского хозяйства

В результате на протяжении столетий ощущалась постоянная нехватка сельскохозяйственной и другой неквалифицированной рабочей силы, которая смягчалась тем, что английское правительство не пыталось строго следить за соблюдением законов. Когда же королева Елизавета попыталась ввести строгий контроль над оплатой труда, нехватка сельскохозяйственной рабочей силы усугубилась, а лендлорды обнаружили, что их законные привилегии ущемлены более тонкими законами рынка. Поэтому в 1563 г. Елизавета приняла знаменитый Статут о ремесленниках, установивший всеобъемлющий контроль над трудом.

Пытаясь обойти дефицит, вызванный предыдущими интервенциями, статут устанавливал принудительный труд на земле. Он предусматривал, что:

• все, кто работал на земле до 12-летнего возраста, должны были оставаться там и не уходить на работу по другому ремеслу

• все ремесленники, слуги и подмастерья, не имевшие большой известности в своих областях, принуждались к уборке пшеницы; и

• безработные принуждались к сельскохозяйственному труду.

Кроме того, закон запрещал любому работнику бросать работу, если у него не было лицензии, подтверждающей, что он уже нанят другим работодателем. Кроме того, мировым судьям предписывалось устанавливать максимальные ставки заработной платы, ориентируясь на изменение стоимости жизни.

Кроме того, закон ограничивал рост шерстяной текстильной промышленности, что было выгодно двум группам: помещикам, которые больше не теряли рабочих рук и не страдали от необходимости платить более высокую заработную плату, и самой текстильной промышленности, которая получала привилегию не допускать конкуренции со стороны новых фирм или новых мастеров. Однако принудительное ограничение мобильности труда приводило к страданиям самых разных работников, в том числе и текстильных мастеров, и для исправления ситуации королева Елизавета ввела закон о минимальной заработной плате для текстильных мастеров, громогласно заявляя, что в бедственном положении ремесленников виноваты нечестивые производители одежды. К счастью, работодатели и работники текстильной промышленности упорно продолжали договариваться о заработной плате ниже искусственно установленного уровня, и серьезной безработицы в текстильной промышленности еще не было.

Принудительное исполнение плохих законов

Программы контроля за заработной платой не вызвали чрезмерных потрясений, пока они не начали строго исполняться, и это случилось при Якове I, первом короле Англии из династии Стюартов. Взойдя на трон в 1603 году, Яков решил строго применять программу контроля времен Елизаветы, включая крайне тяжелые штрафы для работодателей. Были введены жесткие ограничения на минимальную заработную плату для ремесленников-текстильщиков, а также на максимальную заработную плату для сельскохозяйственных рабочих и зависимых работников (servants).

Последствия были неизбежным результатом вмешательства в законы рынка: хроническая тяжелая безработица в текстильной промышленности, вместе с хроническим тяжелым дефицитом сельскохозяйственного труда. Нищета и неудовлетворенность распространились по всей стране. Граждан штрафовали за выплату своим работникам зарплаты больше, чем установленная в качестве потолка, а работников штрафовали за принятие такой оплаты. Яков и его сын Карл I решили прекратить рост безработицы в текстильной промышленности, заставив работодателей не выходить из бизнеса даже тогда, когда они терпели убытки. Но, несмотря на то, что многие работодатели были посажены в тюрьму за нарушения, эти драконовские меры не смогли сохранить текстильную промышленность от депрессии, застоя и безработицы. Безусловно, последствия политики контроля за заработной платой были одной из причин свержения тирании Стюартов в середине 17-го века.

Практика меркантилизма в колониальном Массачусетсе

Молодая колония Массачусетс участвовала во множестве меркантилистских предприятий, результаты которых были неизменно неудачными. Одной из таких попыток была всеобъемлющая программа контроля за заработной платой и ценами, которую пришлось отменить к 1640-м годам. Другой была серия субсидий, целью которых было искусственное создание отраслей промышленности в колонии до того, как они могли бы стать экономически жизнеспособными, то есть, до их появления на свободном рынке. Одним из таких примеров является производство железа. Ранние железные рудники в Америке были маленькими и располагались в прибрежных болотах (“болотное железо”); дешевое кованое железо изготавливалось в местных мастерских, на открытой печи. Однако правительство Массачусетса решило принудить к созданию более внушительного — и гораздо более дорогостоящего — косвенного процесса производства кованого железа, на основе доменной печи и кузницы. Поэтому законодатели Массачусетса постановили, что у любого нового железного рудника должна быть построена печь и кузня в течение десяти лет после его обнаружения. Не удовлетворившись этой мерой, законодательное собрание в 1645 г. предоставило новой компании Undertakers for an Iron Works in New England монополию на производство железа в колонии сроком на 21 год. Кроме того, законодательное собрание предоставило компании щедрые субсидии на лесные угодья.

Но, несмотря на эти субсидии и привилегии, а также дополнительные большие гранты на лесные угодья от правительств Бостона и Дорчестера, предприятие Компании потерпело почти немедленную позорную неудачу. Компания делала все возможное, чтобы спасти свою деятельность, но без толку. Несколько лет спустя, Джон Уинтроп-младший, основной промоутер этого предприятия, уговорил власти колонии Нью-Хейвен субсидировать производство железа на Стоун Ривер. Правительство колонии и городское управление Нью-Хейвена предоставили Уинтропу целый набор специальных субсидий: гранты на землю, оплата всех расходов на строительство печи, плотины на реке и транспортировки топлива. Одним из партнеров Уинтропа в этом предприятии был заместитель губернатора колонии, Стивен Гудьер. Используя власть государства он предоставил себе значительные привилегии. Но экономические законы опять не поддались усилиям государства, и производство железа оказалось еще одним быстро деградирующим предприятием.

Облегчение долгов: схема помощи богатым

Одним из наиболее энергично продвигаемых постулатов доминирующих сегодня неомарксистских историков Америки является мнение о том, что инфляция и помощь должникам всегда были мерами, которые были полезны “низшим классам”, бедным фермерам-должникам, а иногда и городским рабочим, ведущим марксистскую классовую борьбу с консервативными купцами-кредиторами. Но если взглянуть на историю появления в Америке долговых обязательств и бумажных денег, то можно легко убедиться в ошибочности такого подхода: инфляция и долговые обязательства были меркантилистскими мерами, преследовавшими знакомые нам меркантилистские цели.

Льготы для должников в английских колониях были впервые введены в Массачусетсе в 1640 году. Массачусетс переживал жесткий экономический кризис, и должники обратились к правительству за особыми привилегиями. Законодательное собрание Массачусетса приняло целый ряд законов в пользу должников, первый из которых был принят в октябре. Затем последовал закон о минимальной оценке, который вынуждал кредиторов принимать имущество банкротящихся должников по произвольно завышенной оценке, а также закон о законном платежном средстве, который обязывал кредиторов принимать платежи по завышенному, фиксированному курсу в денежных средствах того времени: кукурузе, скоте или рыбе.

В 1642 и 1644 гг. были приняты дополнительные привилегии для должников, теперь должнику разрешалось избежать взыскания, просто покинув колонию. Наиболее радикальное предложение заключалось в том, что правительство Массачусетса должно было взять на себя все частные долги, которые не могли быть выплачены. Этот план был принят верхней палатой парламента, но потерпел поражение в палате депутатов.

Тот факт, что этот удивительный законопроект был принят верхней палатой — советом магистратов, — является достаточным доказательством того, что он не был результатом протомарксистского движения бедных должников. Ведь этот совет был правящей группой колонии, состоявшей из самых богатых купцов и землевладельцев. Если бы не исторические мифы, то никто бы не удивлялся тому, что самые крупные должники были самыми богатыми людьми колонии, и что в эпоху меркантилизма стремление к особым привилегиям должно было преследовать типично меркантилистские цели. С другой стороны, показательно, что более демократичная и ответственная перед населением нижняя палата парламента оказалась более устойчивой к программе облегчения долгового бремени.

Инфляция бумажных денег

Массачусетсу принадлежит сомнительная честь выпуска первых государственных бумажных денег в истории западного мира, да и во всем мире за пределами Китая. Судьбоносный выпуск был осуществлен в 1690 г. для оплаты грабительской экспедиции во французскую Канаду, которая потерпела грандиозную неудачу. Но еще до этого лучшие люди колонии были заняты разработкой схем выпуска бумажных денег. Преподобный Джон Вудбридж, на которого оказала большое влияние идея Уильяма Поттера по созданию инфляционного земельного банка, предложил свой собственный план, как и губернатор Коннектикута Джон Уинтроп-младший. Капитан Джон Блэквелл в 1686 г. предложил создать земельный банк, банкноты которого были бы законным платежным средством в колонии. С этим планом были связаны богатые лидеры колонии, такие, как Джозеф Дадли, Уильям Стоутон и Уэйт Уинтроп.

Самой известной схемой инфляционного земельного банка был Земельный банк Массачусетса 1740 года, который изображается неомарксистами как результат деятельности массы бедных земледельцев-должников, которой противостояли богатые купцы-кредиторы из Бостона. На самом деле его основатель, Джон Колман, был видным бостонским торговцем и спекулянтом недвижимостью; его сторонники имели аналогичные интересы — как и ведущие противники, которые также были бизнесменами из Бостона. Разница в том, что сторонники обычно получали земельные гранты от правительства Массачусетса и желали инфляции, чтобы повысить ценность их спекулятивно удерживаемых земельных претензий ¹⁴ Опять же — типичный меркантилистский проект.

Кейнс не понял

Этот краткий экскурс в теорию и практику меркантилизма заставляет предположить, что лорд Кейнс мог бы пожалеть о том, что он открыто называл меркантилистов своими предшественниками. Они действительно были его предшественниками, а также предшественниками сегодняшних интервенций, субсидий, регламентаций, предоставления особых привилегий и централизованного планирования. Но их никак нельзя было назвать “прогрессистами” или защитниками простого человека; напротив, они были откровенными выразителями старого порядка, включающего этатизм, иерархию, земельную олигархию и особые привилегии, — весь тот “торийский” режим, против которого либерализм laissez-faire и классическая экономика совершили свою освободительную “революцию” во имя свободы и процветания всех продуктивных индивидов общества, от самых богатых до самых скромных. Возможно, современный мир извлечет урок из того, что нынешнее стремление к новому меркантилизму может быть столь же глубоко “реакционным”, столь же глубоко противостоящим свободе и процветанию личности, как и его прародитель XIX века.

Эта статья впервые появилась в Freeman, 1963, Mises Daily, 12 мая 2010 года, и главе 34 в Economic Controversies, стр. 641 –54.

Оригинал статьи

Перевод: Наталия Афончина

Редактор: Владимир Золоторев