В своём последнем ответе профессор Хюльсманн не реагирует на несколько ключевых моментов моего аргумента. Вместо этого он сосредотачивается на двух вопросах: на моём употреблении термина «гиперинфляция» и на контрфактическом предположении о том, что бы произошло в Аргентине, если бы Хавьер Милей закрыл центральный банк в свой первый день на посту президента.

Термин «гиперинфляция»

Начнём с первого пункта. Профессор Хюльсманн утверждает, что «профессор Багус, по-видимому, хочет использовать слово “гиперинфляция” для любой ситуации, при которой уровень цен достигает некоторого критического порога резкого роста ИПЦ». Он считает моё использование термина «гиперинфляция» «злоупотреблением терминами». Позвольте мне сказать по этому поводу три вещи.

Во-первых, определение гиперинфляции как периода очень высокой инфляции цен может показаться «злоупотреблением терминами», но это не моё изобретение, а стандартное употребление термина «гиперинфляция», также принятое Петером Бернхольцем (2015), который следует Филипу Кейгану (1956). Кейган считает инфляцию гиперинфляцией в тех случаях, когда темп роста цен превышает 50% хотя бы в одном месяце.¹

«Уровень цен» — это бессмысленное понятие

Во-вторых, в то время как профессор Хюльсманн обвиняет меня в «злоупотреблении терминами», в своих терминологических возражениях к моему ответу он сам не менее склонен использовать двусмысленные и вводящие в заблуждение термины, способные лишь создать путаницу. Например, он использует выражение «уровень цен» не менее восьми раз в своей статье. Людвиг фон Мизес (2006, с. 58–59) решительно выступал против использования этого вводящего в заблуждение термина:

«Метафорическое выражение “уровень цен” никогда не должно использоваться. Когда люди говорят об “уровне цен”, они представляют себе образ уровня жидкости, который повышается или понижается в зависимости от изменения её количества, но который, как жидкость в резервуаре, всегда поднимается равномерно. Но в отношении цен ничего подобного нет. Цены не изменяются в одинаковой степени и в одно и то же время. Всегда есть цены, изменяющиеся быстрее, растущие или падающие быстрее, чем другие».²

Примечательно, что профессор Хюльсманн использует термин «уровень цен», когда инфляция цен обусловлена падением спроса на деньги, но не использует этот термин, когда описывает гиперинфляцию, вызванную ростом предложения. Во втором случае термин «уровень цен» исчезает. Употребление «уровня цен» в первом сценарии, где инфляция вызвана снижением спроса, скрывает перераспределительные эффекты (между резидентами), тем самым искусственно увеличивая асимметрию между двумя процессами. Если бы профессор Хюльсманн использовал термин «уровень цен» и во втором сценарии, то перераспределительные эффекты, на которых он делает акцент, исчезли бы. Повышение «уровня цен» просто решило бы проблему избытка наличности.

Законы о законном платёжном средстве, принуждение со стороны государства и спрос на деньги

Ещё одним «злоупотреблением терминами» можно считать утверждение профессора Хюльсмана, когда он пишет, что «когда происходит взрывной рост денежной массы, а спрос на деньги насильственно стабилизируется с помощью жестко применяемых законов о законном платёжном средстве. <…> Перераспределение доходов и богатства становится огромным и может продолжаться многие месяцы или даже годы».

Упоминание «жесткого» применения законов не только излишне, но и вводит в заблуждение. Принуждение со стороны государства действует не только через угрозу насилия, но также — и даже в первую очередь — через идеологию. В современных монетарных системах положения о законном платёжном средстве действуют через идеологические и институциональные каналы, а не через применение грубой физической силы. Следовательно, наречие «жестко» предполагает степень насилия, которая не является ни неотъемлемой частью правил о законном платёжном средстве, ни характерной для их фактической реализации. Более того, профессор Хюльсман, по-видимому, переоценивает реальную значимость законов о законном платёжном средстве для спроса на фиатные деньги. Спрос на деньги в гораздо большей степени формируется денежными ожиданиями, институциональной надёжностью и бюджетной политикой, чем законами о платёжном средстве.

Деньги служат одновременно средством обмена и средством защиты от ощущаемой неопределённости. Когда на горизонте возникает качественное ухудшение денег — а денежная масса является лишь одним, но не единственным фактором, определяющим качество денег, — участники рынка начинают избавляться от денег, как от горячей картошки.³ Неясно, могут ли законы о законном платёжном средстве помешать участникам рынка быстро продавать деньги. Иными словами, эти законы не способны стабилизировать спрос на деньги так, как это предполагает Хюльсман. Любопытно, что Хюльсман приписывает законам о платёжном средстве и налогам сильный стабилизирующий эффект на спрос на деньги, но при этом утверждает, что закрытие центрального банка, дефолт правительства или даже крах банковской системы не снизят спрос на деньги — а могут даже его увеличить. Более того, как указывал Людвиг фон Мизес, на первом этапе быстрого роста денежной массы и инфляции участники рынка увеличивают свои денежные запасы не потому, что законы о платёжном средстве применяются менее жестко, а потому что они ожидают, что цены в будущем вернутся к норме.⁴ Ожидания более фундаментальны и важны, чем законы о платёжном средстве. Добавление эпитета «жестко применяемые» к таким законам этого не меняет.

Существенное: доверие к деньгам важнее объёма денежной массы

В-третьих — и это главное — меня волнуют не терминологические ярлыки, а суть вопроса. Мой аргумент прост: даже при постоянной денежной массе валюта может утратить свою покупательную способность, если спрос на неё обрушится. Средство обмена, которое теряет свою функцию из-за того, что ни один участник не придаёт субъективной ценности его будущей покупательной способности, перестаёт существовать как деньги. Количество в обращении тогда становится неважным: оно превращается в макулатуру. Как я уже отметил в сноске к своему первому ответу, вопрос о том, предпочитаем ли мы называть финальную стадию краха валюты «гиперинфляцией», «дикой инфляцией» или «демонетизацией» — это лишь вопрос терминологии. Существенный вопрос — исчезнет ли покупательная способность валюты после краха доверия и спроса. Праксеологический анализ денег подтверждает этот вывод.

Теперь обратимся к эмпирическим вопросам и рассмотрим три пункта.

Теория и история

Во-первых, пора напомнить о роли теории и истории в австрийской методологии. В рамках австрийского подхода эмпирические примеры могут иллюстрировать теоретические положения, но не могут их подтвердить или опровергнуть. Ответ Хюльсмана по сути требует эмпирического примера гиперинфляции, вызванной демонетизацией. Но обсуждаемый сценарий — упразднение центрального банка в первый день новой власти в стране с чрезмерно обременённым долгами государственным сектором, консолидированным дефицитом в 15% ВВП, историей гиперинфляций и государственных дефолтов, а также населением, не доверяющим национальной валюте — не имеет исторических прецедентов.⁵ По собственным же критериям Хюльсмана, его утверждение о том, что подобное событие не привело бы к денежному коллапсу, также лишено эмпирического подтверждения. Хотя эмпирические иллюстрации могут быть интересны, они не являются решающими для аргументации. Важна праксеологическая аргументация, которая стоит независимо от исторических примеров.

Да, Аргентина приближалась к гиперинфляции

Во‑вторых, профессор Хюльсман утверждает, что Аргентина не стояла на пороге гиперинфляции, когда Милей пришёл к власти: «Даже если мы посмотрим на индекс потребительских цен и сопоставим его с месячными темпами роста М0 и М1, мы не увидим признаков ситуации, напоминающей поздние стадии гиперинфляции».

Моя историческая интерпретация иная.⁶ Индекс потребительских цен рос на 9,8 процента в месяц в октябре 2023 года. В ноябре 2023 года он уже вырос на 12,8 процента. В декабре, когда Милей вступил в должность, темп инфляции взлетел до 25,5 процента. Динамика очевидна. Более того, индекс цен производителей, который обычно предвосхищает движение потребительских цен, вырос на чрезвычайные 54 процента в декабре 2023 года — значительно выше 50‑процентного порога Кагана для гиперинфляции. В первые дни декабря 2023 года инфляция достигала 1 процента в день, что в годовом выражении составляет примерно 3 670 процентов. Всплеск инфляционных темпов является самым ясным признаком того, что спрос на песо рушился в момент прихода Милея.

Фиксированный курс и конвертируемость

В‑третьих, профессор Хюльсман пишет: «Песо постоянно катился вниз. Как вообще могла существовать надежда на конвертируемость по фиксированному курсу?» Во‑первых, в Аргентине уже существовал де‑факто режим фиксированного курса, когда Милей вступил в должность. Правительство не позволяло свободную конвертацию по курсу, который переоценивал песо, и ввело валютные ограничения (CEPO).

Во‑вторых, утверждать, что конвертируемость была невозможной, неверно. Аргентина поддерживала режим конвертируемости до 2001 года, а Милей прямо предлагал схему долларизации, включающую обмен песо на долларовые резервы центрального банка.⁷

В‑третьих, Хюльсман прав, что песо, как и любая фиатная валюта, постоянно теряет в ценности. Однако Людвиг фон Мизес в своём плане денежной реформы 1953 года (опубликованном как часть IV «Денежная реконструкция» в английском издании «Теории денег и кредита») представляет четыре стадии:

1. Прекратить дополнительный выпуск денег.

2. Провести период стабилизации.

3. Зафиксировать курс между старой обесцененной валютой и новым стандартом (золотом).

4. Ввести полную конвертируемость по фиксированному курсу.

Иными словами, вполне возможно остановить печатание денег и сделать старую валюту конвертируемой по фиксированному курсу в новую. Это напрямую опровергает утверждение, что фиксированная конвертация была принципиально невозможной в Аргентине.

Анализ профессора Хюльсмана не учитывает стерилизацию и скрытую инфляцию

Наконец, я хотел бы обратить внимание на один эмпирический факт, связанный с ситуацией в Аргентине, о котором профессор Хюльсман, возможно, не знает, но который существенно влияет на спрос на песо — речь идёт о скрытой инфляции, или стерилизации, которую проводило предыдущее правительство. Таким образом, имела место денежная инфляция, не отражённая в показателях М0 и М1, которые приводит Хюльсман, и это важно для правильного понимания этих цифр.

Представьте, что Федеральная резервная система США покупает гособлигации на сумму 100 миллиардов долларов, создавая при этом новые резервы, но затем выпускает 30-дневные векселя на сумму 90 миллиардов долларов с привлекательной процентной ставкой, которые выкупаются банками. В результате 90% вновь созданных резервов возвращаются в ФРС и стерилизуются. Лишь 10 миллиардов новых резервов поступают в экономику. Однако здесь важно учесть два момента. Во-первых, по истечении 30 дней векселя подлежат погашению, и 90 миллиардов в итоге попадут в экономику. Чтобы этого не произошло, ФРС может постоянно продлевать срок их действия (roll over). Во-вторых, ФРС обязана платить проценты по этим векселям, печатая при этом новые деньги. Проблема в том, что такие векселя не включаются в показатели М0 и М1, и потому не отражают истинную ситуацию с денежным предложением.

То, что мы только что описали как мысленный эксперимент для ФРС, на самом деле произошло в Аргентине до прихода Милея к власти. При этом уходящее правительство сократило срок большинства своих векселей до одного дня и платило по ним до 135% годовых. Это привело к дефициту центрального банка в размере около 10% ВВП в 2023 году, финансируемому за счёт вновь напечатанных песо. В декабре 2023 года монетарная база составляла 9 182 107 миллионов песо. Выпущенные ЦБ песовые векселя и краткосрочные обязательства составили 23 854 402 миллиона песо, то есть примерно в 2,6 раза превышали монетарную базу. Таким образом, над экономикой висела «бомба замедленного действия» — дамоклов меч, способный в любой день утроить или даже учетверить монетарную базу.⁸

Занижение инфляционного давления

Любой анализ, абстрагирующийся от этих обязательств, охватывает лишь часть реального денежного расширения и, следовательно, систематически занижает инфляционное давление. По аналогии, монетарная база США на сентябрь 2025 года составляет 5,478 трлн долларов. Если бы она увеличилась в 3,6 раза — в такой же пропорции, как и могла бы вырасти в Аргентине, — то она бы мгновенно выросла с 5,478 трлн до примерно 19,7 трлн долларов. Такая «бомба замедленного действия» имела бы серьёзные последствия для спроса на доллар и инфляционных ожиданий.⁹ Неудивительно, что спрос на песо рухнул, и аргентинцы устремились в доллар в конце 2023 года. Игнорирование этих возмещаемых обязательств приводит к искажённому представлению о денежной ситуации. Крах спроса на песо в конце 2023 года невозможно понять без признания существования этого механизма стерилизации.¹⁰

Исторические прецеденты и контрфактический анализ

Можно возразить, что все исторические гиперинфляции сопровождались значительным увеличением денежной массы. Но такие замечания не затрагивают логической сути вопроса. В контексте контрфактического анализа наличие или отсутствие исторического прецедента не имеет значения. Более того, и позиция самого профессора Хюльсмана — о том, что «произошло бы» или «не произошло бы» — также не подкреплена эмпирическими примерами. Контрфактическое утверждение не может быть опровергнуто отсутствием исторического аналога, как и не может быть подтверждено выборочными примерами. Существенный вопрос заключается в том, может ли валюта потерять свою функцию средства обмена при обрушении спроса на неё, даже если её количество остаётся неизменным. Поскольку это — праксеологическая истина, она не требует эмпирического подтверждения, и никакой перечень исторических эпизодов не может её опровергнуть. И случай Аргентины ей не противоречит — напротив, эмпирические данные, особенно огромный объём стерилизованных и возмещаемых обязательств, а также бегство из песо в конце 2023 года, указывают на то, что песо уже испытывал серьёзное давление со стороны спроса. Любой ответ, сосредоточенный на терминологии, несовершенных исторических аналогиях или выборочных агрегатах, оставит суть вопроса незатронутой.

Заключение

Подводя итог, можно сказать, что последний ответ Хюльсмана не затрагивает суть моего аргумента, а смещает обсуждение в сторону терминологии и перечня исторических эпизодов. Однако ни семантические споры, ни эмпирические перечисления не касаются теоретического ядра: валюта может обрушиться вследствие падения спроса на деньги, даже если её количество остаётся неизменным. Точно так же остаётся без ответа различие между денежным и неденежным (обусловленным налогами) спросом. Уходя от этих вопросов, его ответ оставляет логику моего анализа нетронутой. Более того, эмпирическая реальность аргентинской ситуации — прежде всего огромный объём возмещаемых обязательств центрального банка, который скрывал истинную денежную массу, на которую он опирается, — остаётся полностью нерассмотренной. Любая оценка спроса на песо или инфляционных перспектив, игнорирующая эти стерилизованные обязательства, неизбежно искажает понимание денежной динамики конца 2023 года. Таким образом, как с теоретической, так и с эмпирической точки зрения, ответ Хюльсмана не затрагивает сущность аргумента.

Эта дискуссия прояснила, где находится решающий момент. Дело не в терминологии, не в перечнях исторических эпизодов и даже не в специфической сложности аргентинского случая. Вопрос является концептуальным: может ли валюта перестать функционировать как деньги, если спрос на неё обрушивается, независимо от того, увеличивается её количество, остаётся неизменным или даже сокращается. Этот вопрос был решён с самого начала самой логикой денег. Дополнительные эмпирические соображения, которые я привёл — касающиеся динамики инфляции, стерилизованного денежного расширения и возмещаемых обязательств — лишь усиливают этот вывод. Если разногласия и сохранятся, то они будут касаться вопросов, внешних по отношению к основному аргументу, и не смогут изменить его праксиологическую обоснованность.

Оригинал статьи

Перевод: Наталия Афончина

Редактор: Владимир Золоторев