Важность иерархий заключается в том, что не все люди обладают одинаковыми способностями и потому существует естественная элита, обладающая способностью к руководству. Например, внутри фирмы существуют разные уровни ответственности и нет причин полагать, что социальный порядок не должен отражать аналогичную структуру. Ричард Уивер справедливо отмечает, что социальные и семейные отношения носят иерархический характер, поскольку родители не могут быть равны детям, молодые — старшим, а бедные — богатым. Этот принцип передаётся в старой пословице: «если двое едут верхом на одной лошади, один должен сидеть сзади».

Вильгельм Рёпке утверждает, что руководство, ответственность и образцовая защита норм, на которых основано общество, должны лежать на плечах небольшой элиты, иерархически организованной в соответствии с достоинствами каждого человека и добровольно принимаемой с должным уважением. Эта небольшая правящая группа образует nobilitas naturalis, обладающую признанным авторитетом и благородными титулами, связанными с престижем, — элиту, доступную лишь немногим, кто демонстрирует примерную жизнь, непоколебимую честность и твёрдую защиту истины и справедливости. Это аристократия добровольного альтруизма, способная видеть экономические проблемы без искажений сиюминутными интересами и краткосрочным мышлением и потому выступающая за рыночную экономику, от которой зависит выживание свободного мира.

Жозеф де Местр отмечает, что первый революционный (речь идет о французской революции — прим.ред.) удар был нанесён по Церкви через конфискацию её имущества и введение конституционной присяги, которая расколола духовенство. А своей идеей «народного представительства» — невозможного по своей сути — революционеры упразднили всякую иерархию и функцию наследования. Но они не смогли на этой основе создать никаких новых трансцендентных институтов, поскольку, как он писал: «все мыслимые институты, если они не укоренены в религиозной идее, эфемерны. Они сильны и долговечны лишь постольку, поскольку обожествлены». Роберт Нисбет отмечает, что после революции не осталось ни одной корпорации вне государства: благотворительные общества были объявлены незаконными, а литературные, культурные и образовательные объединения подчинены законодательному контролю.

Согласно Нисбету, революционное законодательство уничтожило традиционные объединения старого режима, такие как цехи, патриархальная семья или классовая система, тем самым открыв дверь силам, способным разрушить христианский моральный порядок. Институты вроде семьи или религии не являются внешними продуктами человеческой деятельности, а системами верований и поведения, предшествующими индивиду; без них человек остаётся одиноким и беззащитным перед демоническими страхами и обострёнными страстями. С революцией возник политический рационализм — вера в то, что большинство целей можно достичь через политическое и экономическое планирование. С этого момента общество пыталось восстановить утраченное чувство общности с помощью новых ассоциаций, но уже опосредованных государством. Тоталитарные политические движения стали одним из таких примеров, предлагая надежду обездоленным и исключённым. Таким образом, революция означала разрушение морального порядка и дезинтеграцию семейной и общественной жизни. Настоящий кризис, созданный революцией, заключался в насильственном отказе от ролей, традиционно выполняемых семьёй или Церковью — взаимопомощи, заботы о благосостоянии и воспитания, — что положило конец функции семьи как базовой ячейки общества, воспитывавшей, ухаживавшей за больными и пожилыми, и сохранявшей религиозные ценности.

Алексисом де Токвилем пишет, что по мере упадка аристократических институтов возрастает государственная власть. В демократическом обществе, где существуют только изолированные индивиды и государство, власть постепенно принимает на себя всё больше функций — благотворительность, образование и контроль над религиозной жизнью. Демократическое правительство усиливает свою власть просто в силу самого факта своего существования; в демократические времена централизация становится естественным способом правления. Число государственных чиновников тоже растет, чтобы заменить аристократию. Чиновники управляют двумя противоречивыми способами: через страх перед агентами власти и через надежду самому стать одним из них в будущем. Более того, для Токвиля опасность деспотического правления связана с ростом материализма и гедонизма в современном обществе. Страсть к физическому комфорту характерна для среднего класса, который, оказавшись у власти, распространяет её как вверх, так и вниз.

По словам Ханса-Хермана Хоппе, демократия достигла того, чего не смогла монархия: разрушения естественных элит. Их состояния исчезли, а их интеллектуальное и духовное лидерство кануло в небытие. Новые богачи заменили старые аристократические семьи, и их поведение отличалось не достоинством и добродетелью, а отражало пролетарскую массовую культуру, сосредоточенную на настоящем и на гедонизме, чьё мнение не имело долговременного значения. Как также поясняет Хоппе, говоря об этих новых богачах:

Им самим не нужно напрямую заниматься политикой. У них есть дела поважнее и более прибыльные, чем тратить своё время на повседневную политику. Но у них есть деньги и положение, позволяющие им «покупать» профессиональных политиков, которые, как правило, гораздо менее состоятельны, — либо напрямую, выплачивая им взятки, либо косвенно, соглашаясь нанять их позже, после их службы в профессиональной политике, на высокооплачиваемые должности менеджеров, консультантов или лоббистов. Таким образом они могут решающим образом влиять и определять политический курс в свою пользу. Эти плутократы становятся конечными победителями в постоянной борьбе за перераспределение доходов и богатства, которая и есть демократия.

Оригинал статьи

Перевод: Наталия Афончина

Редактор: Владимир Золоторев