Существует давний спор: насколько сильно язык, на котором вы говорите, влияет на то, как вы думаете? Согласно гипотезе лингвистической относительности, грамматика или словарный запас языка создают определенный образ мышления, который формирует мир говорящего.

С другой стороны, существует также философия Шекспира — “роза под другим именем пахнет так же сладко”, которая гласит, что язык не определяет мышление, но идеи, представленные в словах, позволяют говорящим легче их воспринимать.

Как это относится к разговору об окружающей среде?

Споры о том, как описывать изменение климата, ведутся уже давно. Когда я была ребенком, мы называли это “глобальным потеплением”. Затем это стали называть “изменением климата”. Во время моей работы в команде Extinction Rebellion по работе со СМИ и месседжами, где мы пытались понять, какой язык больше всего повлияет на людей, мы выбрали и популяризировали термины “климатическая чрезвычайная ситуация”, “чистый ноль”, “климатический и экологический кризис”, “массовое вымирание”, “переломные моменты” и фразу “изменение системы, а не изменение климата”, среди прочих.

Язык может заставить нас думать о вещах по-другому, и активисты прекрасно умеют использовать его для достижения своих целей. В течение нескольких месяцев после того, как наша команда продвинула новую терминологию, правительства по всему миру объявили чрезвычайные климатические ситуации и установили цели “чистого нуля”, газеты объявили, что они будут использовать менее пассивный язык при освещении изменения климата и использовать термины “кризис” и “чрезвычайная ситуация” вместо “изменение климата”. Даже журнал Scientific American опубликовал статью, в которой объяснил, почему он решил использовать термин “климатическая чрезвычайная ситуация”.

В некотором смысле это был крайне необходимый сдвиг: он дал людям возможность говорить об изменении климата так, как они не могли говорить раньше, когда в их распоряжении был только научный жаргон. Факты не всегда говорят сами за себя, поэтому сведение идей к простым понятиям может дать гораздо больше, чем если вы просто заставите людей читать научные статьи. Кроме того, кампании по дезинформации играли свою роль в введении людей в заблуждение на протяжении десятилетий — от запугивания людей ядерной энергией до введения их в заблуждение относительно климатологии. Поэтому неудивительно, что упрощенное изложение проблемы изменения климата было хорошо воспринято как журналистами, так и политиками.

Однако вопрос о цели изменения языка обсуждался недостаточно. Активисты, которые популяризировали эти термины, намеревались предупредить и встревожить людей, даже обеспокоить и напугать их. Но как это помогает решать какие-либо мировые проблемы? Люди быстро приняли этот язык, но лишь немногие задались вопросом, является ли такой язык подходящим.

Должно настораживать, что язык, который мы сейчас используем для описания важных глобальных проблем, исходит от небольшой группы активистов, которые считают, что человечество обречено, которые часто боятся технологических решений и страдают от технофобии, а также верят в деградацию и давно развенчанные теории “перенаселения”. Это исходит от тех же активистов, которые рассказывают истории о трехглазых рыбах, чтобы остановить атомные электростанции, дезинформируют людей против жизненно важных технологий генетически модифицированных организмов и пугают родителей вакцинацией их детей.

На протяжении многих десятилетий неправительственные организации и общественные движения используют науку для продвижения своих идеологических позиций и влияния на принятие политических и экономических решений. К сожалению, большая часть используемых формулировок и нарративов была антиутопической, пугающей и научно некорректной.

Суть проблемы в том, что идеология, стоящая за словами, которые нас настораживают и тревожат, заключается в убеждении, что люди — плохие, что мы все сделали неправильно и что мы виноваты в разрушении окружающей среды, за что мы будем наказаны.

Это сказка о первородном грехе для традиционного защитника окружающей среды, чьим богом является то, что воспринимается как “естественное”. Конечно, этот термин совершенно бессмысленен, поскольку ничто не является по-настоящему естественным (или все является таковым). “Естественные” катастрофы точно так же смертельно опасны для жизни на Земле. Детские болезни технически являются естественными, что означает для некоторых защитников окружающей среды, что вакцины — это плохо. Погода является “естественной”, поэтому некоторые люди считают солнечную и ветровую энергию хорошей, а ядерную — плохой (несмотря на то, что в итоге, все состоит из атомов).

Эти идеи оказали влияние на многих людей, даже на тех, кто не считает себя защитником окружающей среды. Многие люди чувствуют ответственность за то, что они считают неудовлетворительным положением вещей в нашем мире. Они чувствуют вину за свой образ жизни, за использование электроэнергии и даже за рождение детей. Они испытывают тревогу за будущее.

Но все это ложь, подпитанная умными пропагандистскими сообщениями. На самом деле, человечеству никогда не было так хорошо, и хотя люди и создали некоторые проблемы, но их можно решить.

Анализ научной коммуникации говорит нам о том, что активисты используют “символическую легитимность” науки для достижения доверия, при этом стратегически используя науку для достижения своих целей. Как отмечают авторы, “активизм также может противостоять научной легитимности или даже угрожать ей. Гражданские протесты против потенциально рискованных или этически спорных научных или технологических разработок, таких как генная инженерия, ядерные исследования или нанотехнологии, являются соответствующими примерами. Стратегическое (неправильное) использование науки или использование контрнауки общественными движениями (например, кампании против вакцин) обращает внимание на критическую роль, которую активизм может играть для научной коммуникации”.

Это опасная игра, потому что экологическое движение, которое боготворит бедность и ненавидит прогресс, возглавило работу по ребрендингу экологических месседжей.

Люди склонны к негативизму, что означает, что мы чаще запоминаем и вспоминаем плохие новости. Эмоциональная лексика, которая вызывает беспокойство, с большей вероятностью повлияет на нас. Нам сказали паниковать. Термины “кризис” и “чрезвычайная ситуация” стали широко популярны, но решили ли они хоть что-то? А разве они были предназначены для этого?

Язык, на котором мы сейчас говорим об изменении климата, также способствует росту экологической тревоги у детей: исследование 2021 года среди 10 000 молодых людей в возрасте от 16 до 25 лет в 10 странах показало, что более 50 процентов респондентов сообщили о чувстве грусти, тревоги, гнева, бессилия, беспомощности и вины, а 56 процентов респондентов считают, что “человечество обречено”.

Возможно, язык не так сильно формирует наш мир, как считали ранее некоторые лингвисты, но он влияет на то, как мы реагируем на текущие проблемы.

Вера в обреченность не поможет решить проблему изменения климата, покончить с бедностью или справиться с загрязнением воздуха. Она не приведет к производству большего количества экологически чистой энергии или кондиционеров для охлаждения людей жарким летом или чему-либо еще. Язык, который тревожит, но не вдохновляет, может оказаться не столь полезным, как считают многие СМИ и мировые лидеры.

В своей работе по пропаганде преимуществ ядерной энергии я популяризировала термины, которые были невозможны, когда я начинала свою пропагандистскую деятельность. “Ядерная энергия спасает жизни. Ядерщики — герои климата. Атомная энергия — это нулевой выброс углерода”. Я пыталась рассказать позитивные истории о чистой энергии и вдохновить людей на то, чтобы представить себе жизнь с изобилием энергии, а не с ее нехваткой. Борьба против течения во многих отношениях была успешной, но этого еще недостаточно, чтобы побудить мир к действиям.

Например, примерно 90 процентов домов в США оборудованы кондиционерами, в то время как в Европе их всего 5 процентов. Учитывая жаркое лето в Европе и усиливающуюся жару, разговоры о кризисах или чрезвычайных ситуациях не сделают кондиционеры более доступными для домов и предприятий. Тем не менее, температура в помещениях, даже в условиях жаркого климата, — это то, что мы можем легко контролировать. Это меры по спасению жизни, которые мы можем предпринять уже сейчас. Но мало кто из политиков, активистов и неправительственных организаций упоминает об этом простом факте, несмотря на использование сильных формулировок о необходимости действовать. И, конечно, чтобы все эти кондиционеры работали, нам понадобится много энергии, поэтому мы должны планировать строительство большого количества атомных электростанций.

Вот язык, который мы еще не используем широко, но должны начать использовать, чтобы перейти от размышлений к внедрению практических, научно обоснованных решений: Чистые энергетические решения. Охлаждают дома. Спасают жизни.

Когда мы думаем о будущем, которое мы хотим построить, и о мире, который мы хотим, передать нашим детям, нам необходимо использовать язык, указывающий на решения, и убедиться в том, что идеология, лежащая в основе этого языка, не является антитехнологической или апокалиптической. Используя такой язык, мы сможем уйти от антиутопических представлений о будущем и вместо этого создать позитивные нарративы — как о нашем прошлом, так и о будущем. Да, мы совершили некоторые ошибки, но мы также избежали бедности, и мы можем продолжать делать мир лучше.

Нам сказали, что наш дом горит. Поскольку мы находимся в этой чрезвычайной ситуации, нам необходимо логическое мышление и практические шаги для борьбы с возникшей проблемой. Беспокоитесь о нагревании планеты? Атомные электростанции — это ваши метафорические пожарные машины. Стройте их много. Беспокоит избыток тепла? Производите кондиционеры. Беспокоит повышение уровня моря? Стройте защитные сооружения и дамбы от наводнений. К счастью, у нас уже есть все доступные решения. Нет такой задачи, которую мы не могли бы решить, если хотим защитить от вреда как можно больше жизней.

Вот реальный нарратив: мы можем построить высокоэнергетическое будущее и жить богатой энергией жизнью, не вызывая разрушения планеты. Мы можем покончить с энергетической бедностью, искоренить загрязнение воздуха, охлаждать воздух в наших домах, школах и на рабочих местах так, чтобы смерть от жары стала редкостью. Возможно, это амбициозное видение, но что с того? Антиутопические истории занимают слишком много времени в нашей жизни. Чтобы сделать процветание, адаптированное к климату, реальностью, нам нужно использовать язык решений и пересмотреть ценность “нагревания” языка, который мы используем для предупреждения и тревоги людей. Возможно, как и окружающему нас миру, ему просто нужно остыть.

Оригинал статьи

Перевод: Наталия Афончина

Редактор: Владимир Золоторев