Многие были шокированы, увидев, как “идентичностная” левая молодежь с мрачным ликует по поводу убийства Чарли Кирка. Студенты, отвергавшие политические взгляды Кирка, скандировали: «Мы достали Чарли в шею». Британский социолог Фрэнк Фуреди утверждает, что эти студенты не являются лишь радикальным и неуравновешенным меньшинством и что это не просто «выходки нескольких идиотов», как считают многие.

Подобная радость отражает «фетишизирование дикости» на левом фланге, питаемое академическими теориями, которые трактуют насилие как «акт заботы о себе» для представителей привилегированных по идентичности групп. Фуреди предупреждает: «Такая реакция — это не просто поведение нескольких инфантильных или радикализированных личностей, это заложено в современное левое мировоззрение». Левая идеология настолько поглощена собственной моральной праведностью, что сегодня «левизна — особенно в её идентичностной, постколониальной форме — является откровенно насильственной идеологией». Она воспринимает насилие как «очищающую силу», которая должна искоренить зло колониализма, капитализма и все формы исторической несправедливости, против которых выступают современные академики. Фуреди поясняет:

Они впитали в себя ментальность жертвы, и с этой идентичностной позиции так называемые жертвы системы считаются полностью оправданными в том, что они прибегают к насилию. Достаточно взглянуть на их реакцию на хладнокровное убийство Кирка и на то, как консервативный активист был превращён ими в не-человека, а все остальные объявлены допустимыми целями.

По мере того как идеологические лидеры левого фланга всё более открыто одобряют смерть своих оппонентов и разрушение цивилизации, которую они считают угнетающей, либертарианцам становится всё труднее защищать доктрину индивидуальной свободы, не оказываясь при этом в одном лагере с идентичностными радикалами. Индивидуализм левых, сосредоточенных на «я, я, я», способствовал распространению ядовитой идентичностной философии, в рамках которой «ошибочное определение гендера — это насилие», «расизм — это насилие», а «молчание — это насилие».

Термин «индивидуализм» всегда вызывал настороженность у консерваторов, поскольку несёт в себе оттенки эгоизма и высокомерия, а также, на первый взгляд, пренебрежение социальными нормами и традиционными ценностями. Это восприятие лишь усугубляется, когда зацикленные на себе левые начинают оправдывать насилие против всех, кого считают консервативными. В таком контексте защита индивидуальной свободы многим консервативным наблюдателям кажется ничем иным как самоубийством, ведь она будто бы требует от них «терпимости» к ценностям и образу жизни коммунистов, цель которых — уничтожение западной цивилизации. Некоторые консерваторы уже выражают сомнения в ценности свободы слова, особенно когда она распространяется на свободу слова тех, кто ликует по поводу убийства Кирка.

Факт того, что идея индивидуализма сегодня запятнана ассоциациями с эгоистичными и агрессивными идентичностными группами, создаёт серьёзный вызов для современного либертарианства — особенно учитывая, что индивидуальная свобода, включая свободу слова и свободу от контроля государства, лежит в самом сердце либертарианского мировоззрения. В своей статье для New York Times 1971 года «Новый либертарианский завет» Мюррей Ротбард охарактеризовал либертарианство как «традицию, некогда сделавшую Америку гордым маяком свободы — традицию Джефферсона, Пейна, Джексона и Гаррисона». Подзаголовок гласил: «Обновлённая вера в личность — основа нового учения».

Он описал этот акцент на индивидуальной свободе как «нарастающий раскол в правом лагере», поскольку неоконсерваторы всё больше сосредотачивались на «милитаризме и империи». Сегодня этот раскол в правом лагере стал ещё глубже, поскольку националистически настроенные консерваторы начали кампанию по введению «последствий» для своих жутких оппонентов — например, добиваясь их увольнений.

Ротбард завершил свой «Новый либертарианский завет» важным замечанием, которое помогает объяснить, почему понятие индивидуальной свободы оказалось столь искажённым. Он писал, что целью либертарианства является «возвышение стандартов свободы и разума, на которых была основана эта страна». Его акцент на праве человека владеть самим собой был прямо связан с этими базовыми принципами. Когда индивидуальная свобода отделяется от разума, она становится уродливой — зловещей пародией на саму себя — и подпитывает смертоносную идею о том, что насилие оправдано, если кто-то ощущает, будто его индивидуальность была «неуважительно проигнорирована» идеологическими оппонентами. Именно это и стало отличительным признаком идентичностных левых — убеждение, что отказ признать их местоимения или «наследие угнетения» и не выплатить им «репарации» означает их «стирание» и тем самым оправдывает применение насилия.

История показывает, что эта проблема уходит корнями глубоко в прошлое. Уильям Ллойд Гаррисон — которого Ротбард уважал за приверженность аболиционизму — подвергался нападениям разъярённых толп за свои заявления, в частности за то, что он называл Конституцию США «самым кровавым и дерзким перед небесами договором, когда-либо заключённым людьми с целью сохранить и защитить систему самых отвратительных злодеяний, когда-либо явленных на земле», то есть рабства. Осуждение Гаррисоном Конституции считалось возмутительным, поскольку бросало вызов убеждению, что Америка — это страна, основанная на идеале свободы. Поэтому аболиционисты нередко становились жертвами насильственных нападений. Однако многие из них, в свою очередь, также поддерживали насилие как оправданное средство борьбы за своё дело. Джон Браун — совершавший хладнокровные убийства ради аболиционизма — получал финансирование от интеллектуалов-либералов Новой Англии, один из которых был другом Генри Дэвида Торо и Ральфа Уолдо Эмерсона. Они считали, что насилие против южных штатов необходимо ради торжества справедливости.

Даже пацифист-либертарианец Лисандер Спунер в своей брошюре 1858 года «План по отмене рабства» защищал право рабов на изъятие имущества своих хозяев «обманом или силой». Современные борцы за социальную справедливость, воспитанные на критических расовых теориях, которые отождествляют «рабство» с «расизмом», верят, что насилие аболиционистов оправдано в той же степени, что и их собственная борьба против расизма.

Из этих исторических примеров ясно, что насилие в борьбе за свободу — не новая проблема. Но, как объясняет Ротбард в Этике свободы, насилие оправдано лишь в целях самообороны. Путаница возникла потому, что граница между агрессией и защитой была размыта сложными теориями идентичности, в рамках которых все агрессивно настроенные толпы считают себя борцами «защитной войны» против агрессоров. С их точки зрения, если насилие допустимо лишь в целях самообороны, значит, они могут смело примерить на себя образ воинов социальной справедливости, сражающихся против тирании — при этом игнорируя тот факт, что сами совершают акты агрессии по отношению к другим. Эта проблема насилия касается всех идентичностных групп, считающих, что они борются за право «быть собой» и приносить «своё подлинное Я» в любое пространство. Они требуют, чтобы их видели, слушали, признавали, восхваляли и даже почитали — все, кто им встретится.

Либертарианцы согласятся, что каждый человек обладает самопринадлежностью — правом на то, чтобы жить по своему усмотрению без вмешательства со стороны государства или кого-либо ещё. Как писал Ротбард: «Каждая личность как независимый актор наделена абсолютным правом на ‘самовладение’ — то есть правом владеть собой, не подвергаясь насилию со стороны других».

Но проблемы начинаются тогда, когда “идентиарии” — многие из которых считают себя либералами или левыми либертарианцами и утверждают, что отстаивают индивидуальную свободу — забывают, что право не подвергаться насилию со стороны других также подразумевает обязанность не применять насилие к другим. Они агрессивно требуют, чтобы их индивидуальность «уважали», и выдвигают приказы и ультиматумы относительно того, чего они ожидают от других как знака уважения — под угрозой применения насилия в случае несогласия. Трудно вообразить более извращённое отступление от «стандартов свободы и разума, на которых была основана эта страна», чем культура индивидуализма, основанная на насилии против идеологических оппонентов.

Оригинал статьи

Перевод: Наталия Афончина

Редактор: Владимир Золоторев