В современном либеральном обществе, если продавец какого-либо товара — скажем, йо-йо — уходит на пенсию или переключает свои коммерческие усилия с продажи йо-йо на продажу йогурта, никто не считает этого бизнесмена виновным в моральном или юридическом преступлении. Однако, если бы этот же бизнесмен вступил в сговор с другими продавцами йо-йо, чтобы ограничить выпуск и (следовательно) повысить цену на йо-йо, в современном либеральном обществе его бы считали не только неэтичным, но и преступным. В Соединенных Штатах за такой сговор можно получить тюремный срок.

Столь строгое отношение к сговору кажется странным. Ведь продавцы, вступающие в сговор, только ограничивают количество товара, которое они выставляют на продажу, в то время как продавцы, которые уходят из отрасли, вообще перестают производить эти товары. Почему наказывают первое действие, а о втором вообще не думают?

Мейнстримный экономист ответит на вышеупомянутый вопрос учебным материалом о том, что выгоды, получаемые сговаривающимися, меньше, чем затраты от сговора, которые несут потребители. Закончив эту рецитацию — которая, вероятно, включала бы аккуратно нарисованный “треугольник безвозвратных потерь” — мейнстримный экономист был бы уверен, что он доказал надежно и вполне обоснованно, что запрет на сговор действительно служит общественному интересу.

Но если вы надавите на мейнстримного экономиста, чтобы он объяснил, почему, если сговор так ужасен, выход продавца из отрасли является вполне приемлемым, этот экономист запнется. Он не будет знать, что сказать, потому что почти наверняка даже не думал сравнивать сговор с полным выходом из отрасли.

Таким образом, мы обнаружили одно из самых больших несоответствий мейнстримной экономики. Экономист, работающий в этой почетной традиции (и, в основном, это действительно почетная традиция), понимает, что продавец, который умирает, уходит на пенсию или каким-либо иным образом выходит из отрасли, не причиняет вреда потребителям, потому что другие поставщики быстро заполнят пропуск в выпуске, оставленный выходом продавца. Более конкретно, этот экономист будет вполне разумно объяснять, что если товары, которые бывший продавец больше не поставляет, достаточно ценны для потребителей, чтобы оправдать их продолжающееся производство, другие продавцы расширят свое производство, или в отрасль войдут новые продавцы, чтобы заменить ушедшего. Просто-напросто.

Но этот экономист таинственным образом не применяет это же понимание к сговору. Предполагая, что нет препятствий, созданных правительством, для входа в индустрию йо-йо, если два или более продавца йо-йо сговариваются для повышения цен, эти более высокие цены побудят продавцов йо-йо, которые не участвуют в сговоре, расширить выпуск йо-йо, или они привлекут новых производителей в индустрию йо-йо.

Нет веских причин беспокоиться о том, что на рынках, которые не защищены для входа установленными правительством барьерами, сокращение объема производства, вызванное сговором, причинит больше вреда потребителям, чем в случае, когда производители добровольно покидают отрасль.

Но что насчет…?

Враждебность к сговору настолько укоренилась, что мейнстримный экономист будет отчаянно искать причины для отклонения вышеупомянутого аргумента. Самая правдоподобная причина звучит так: “Действующие компании, которые сговариваются друг с другом, будут защищать себя от новых игроков, угрожая снизить свои цены до неконкурентоспособных уровней, когда новые компании попытаются войти. Таким образом они отпугнут новых участников от входа на рынок.”

Хотя это возражение из мейнстримного курса экономики является наиболее распространенным, оно очень слабо. Чтобы иметь возможность убедительно угрожать увеличением своих объемов производства в попытках отпугнуть новых участников, действующие сговаривающиеся фирмы должны поддерживать возможность производить эти дополнительные объемы. Но поддержание такой возможности обходится дорого. Это тривиальное экономическое упражнение демонстрирует, что такие сговаривающиеся компании почти наверняка в периоды сговора будут работать “неэффективно” — то есть они не смогут минимизировать свои затраты на производство единиц выпускаемой продукции. Этот избыточный объем производства, в свою очередь, будет постоянно соблазнять каждую сговаривающуюся компанию тайно расширить свое производство и продажи, что делает сговор нестабильным.

Если же сговаривающиеся компании не поддерживают избыточную производственную мощность, необходимую для того, чтобы убедительно угрожать новым фирмам, которые осмелятся войти в отрасль, установив цены ниже конкурентоспособного уровня, то новым участникам нечего бояться, и они могут войти в отрасль и продавать по ценам ниже тех, на которые договорились сговаривающиеся компании.

В любом случае, соглашение о сговоре очень нестабильно, поэтому неудивительно, что история предоставляет очень мало реальных примеров частных компаний, которые будучи не защищенными барьерами для входа, установленными правительством, успешно сговариваются таким образом, что это вредит потребителям.

Мейнстримный экономист — по крайней мере, тот, кто немного знаком с экономической историей — не будет спорить о том, что соглашения сговора нестабильны. Тем не менее, он будет настаивать на том, что сговор должен оставаться — как говорят юристы по антимонопольному законодательству — “по существу незаконным”, поскольку обществу не приносит пользы разрешение такого сговора.

Однако опять же, мейнстримный экономист ошибается.

Многие отрасли характеризуются тем, что у экономистов называют “высокими постоянными издержками”. Это отрасли, в которых для того, чтобы поставлять хоть какие-то единицы продукции по приемлемым ценам, каждый производитель должен сначала понести огромные первоначальные затраты. Планируется, что эти затраты будут возмещены за счет продажи продукции по ценам, незначительно превышающим дополнительные издержки, связанные с производством этой продукции. В таких отраслях сговор с целью удержания цен от падения может служить общественным интересам.

Одной из таких отраслей является коммерческие авиаперевозки. Чтобы предложить воздушные перелеты по доступным ценам, авиакомпания должна сначала приобрести не только парк самолетов, но и места для посадки, ангары и другие дорогостоящие ресурсы. Как только у авиакомпании есть эти ресурсы, она надеется вернуть эти затраты, установив тарифы, достаточно высокие не только чтобы полностью оплатить все “переменные затраты”, такие как авиационное топливо, которое она сжигает на каждом рейсе, но и чтобы попытаться покрыть уже понесенные предварительные затраты.

Представьте себе, что самолет Delta Airlines готовится к полету из Атланты в Бостон. Все места, кроме одного, заняты. Потенциальный пассажир подходит к служащему у гейта и предлагает заплатить 10 долларов за последнее место. Если Delta скажет “да”, то все эти 10 долларов пойдут на покрытие предварительных затрат. Поскольку самолет все равно полетит, независимо от того, занято ли это место, отказываясь от предложения пассажира в 10 долларов, Delta теряет возможность заработать дополнительные 10 долларов на покрытие своих больших затрат — затрат, которые она понесла и должна оплатить, независимо от того, занято ли это место.

В обычные времена авиакомпания может заполнить достаточное количество мест, установив “обычные” цены. Доходы, полученные от этих продаж, позволяют авиакомпании покрыть все свои “переменные” затраты (такие как топливо, которое она сжигает на каждом рейсе) плюс покрыть достаточную часть ее “постоянных” затрат (таких как цена на лайнер). Авиакомпания работает с прибылью.

Но предположим, что наступил экономический спад. Одним из результатов станет падение спроса на авиаперевозки. Каждая авиакомпания окажется с большим количеством незаполненных мест. Чтобы заполнить эти места, конкуренция между авиакомпаниями может стать настолько острой, что цены на авиабилеты будут настолько низкими, что авиакомпании не получат доходов, которые позволили бы покрыть их высокие первоначальные расходы. Если спад продлится достаточно долго, то авиакомпании обанкротятся.

Поскольку предприниматели и инвесторы понимают, что время от времени случаются экономические спады, страх перед невозможностью установить достаточно высокие цены на авиабилеты во время рецессий, чтобы помочь покрыть их предварительные затраты, уменьшает привлекательность инвестирования в авиакомпании и управления ими. Следовательно, даже во время экономического подъема летает меньше самолетов, чем могло бы, если бы инвесторы в авиакомпании не беспокоились о том, что временное снижение спроса на воздушные перелеты приведет к слишком низким ценам, которые не помогут покрыть заранее понесенные затраты.

Одним из способов избежать этого исхода было бы разрешить авиакомпаниям сговориться. Согласившись не снижать тарифы до такого уровня, что они не будут покрывать предварительные затраты, авиакомпании смогли бы лучше пережить временное снижение спроса на воздушные перелеты. В свою очередь, привлекательность инвестирования в авиакомпании выросла бы, что со временем привело бы к увеличению предложения коммерческих авиаперевозок — и в целом к снижению средних тарифов на авиабилеты.

Конечно, авиакомпании, сговорившиеся между собой, все равно должны будут найти способы предотвратить нарушение соглашения о сохранении тарифов на уровне, не позволяющем им упасть ниже договоренного уровня. Это будет вызовом, но задачу упростит тот факт, что тарифы, поддерживаемые на высоком уровне благодаря сговору, когда спрос на воздушные перелеты временно недостаточно высок, не привлекут новых участников в отрасль. Предприниматели и инвесторы поймут, что эти высокие тарифы есть результат сговора и просто позволяют каждой авиакомпании заработать немного денег на покрытие их предварительных затрат. Это не будут истинные монопольные цены, которые приводят к истинной монопольной прибыли.

Если авиакомпании действительно сговорятся и установят тарифы на уровне, который является истинно монопольным, тогда в отрасль действительно будут привлечены новые участники — новые участники, которые снизят тарифы на авиабилеты до конкурентных уровней.

Важность скромности

Соблазнительно отмахнуться от вышеизложенного анализа, как от сугубо теоретического размышления. Но настоящими теоретиками, живущими в башне из слоновой кости являются те, кто настаивает на том, что всякий сговор между конкурентами должен быть запрещен законом. Именно они претендуют на общее знание о том, какой именно конкретный добровольный метод установления цен следует запретить. В отличие от них, те относительно немногие из нас, кто выступает за предоставление участникам рынка возможности заключать любые мирные, добровольные соглашения, которые они хотят — включая соглашения о фиксации цен — не уверены, что мы можем знать в целом какие именно способы обслуживания потребителей являются лучшими в каждом из бесчисленных конкретных случаев. Мы понимаем, что если рынки должны обслуживать потребителей как можно лучше, предпринимателям и инвесторам должна быть предоставлена широкая свобода для экспериментов с различными организационными и контрактными схемами. Они не всегда будут правы, но поскольку они тратят свои собственные деньги — и поскольку они не могут заставить кого-либо вести с ними дела — со временем результаты свободной конкуренции и открытых рыночных экспериментов обслужат потребителей гораздо лучше, чем политики, бюрократы и суды, которые высокомерно претендуют на знание большее, чем есть у реальных рыночных предпринимателей, инвесторов и менеджеров о том, как выживать и процветать на конкурентных рынках.

Оригинал статьи

Перевод: Наталия Афончина

Редактор: Владимир Золоторев