Слово “империализм” происходит от латинского слова imperium. Оно обозначает нацию или государство, которое насаждает своё правление другим государствам, рассматривая их как подчиненные и второсортные. Некоторые полагают, что сегодня Америка ведет себя империалистически — у нас ведь около 600 военных баз по всему миру. Поэтому стоит вспомнить некоторые исторические примеры империализма, чтобы понять, что включает в себя эта идея.

Рассматривая империи в истории человечества, мы можем выделить несколько общих черт, которыми они обладают. Одна из них — их лидеры часто говорят и даже, по-видимому, верят, что их империалистическая политика мало связаны с личными интересами.

Примером такого отрицания может служить знаменитая заупокойная речь Перикла, записанная во второй книге “Истории Пелопоннесской войны” Фукидида. Речь была произнесена в 431 году до н.э., в период расцвета Афинской империи. Афины взимали дань с подвластных им государств, построили на Акрополе Парфенон, Пропилеи, а вскоре и Эрехтейон. Иными словами, афиняне направляли значительную часть дани, которую им платили союзники и которая должна была идти на взаимную оборону, на укрепление своего города. А что говорит о своих грандиозных замыслах империалистический вождь Перикл? Он называет Афины “школой Эллады” и провозглашает, что они будут пользоваться “восхищением нынешнего и последующих веков”.

Афинам не нужен такой поэт, как Гомер, чтобы увековечить память о них, — продолжает Перикл. Почему? Потому что, по его словам, “мы заставили все моря и земли стать магистралью нашей смелости и везде, во зло или во благо, оставили после себя нетленные памятники”. Иными словами, Афины гордятся своей миссией по возвышению других греческих городов-государств — силой.

Точно так же с Римской Республикой и Империей. Цезарь вторгся в Галлию в 58 г. до н. э. и за девять лет, возможно, убил около миллиона галлов и поработил еще миллион. Но в “Галльской войне” Цезаря и в последующей римской литературе мы читаем, что Рим принес цивилизацию в Галлию. Элита Галлии должна была носить пурпурные тоги, наслаждаться правом на habeas corpus и иметь акведуки, так что все это было к лучшему.

Аналогично с империалистической Испанией XVI в., которая в 1519 г. направила в Мексику отряд из 1500 солдат под командованием Эрнана Кортеса. За два года они разрушили Теночтитлан, древний Мехико, уничтожив, вероятно, 200 тыс. человек. А было ли целью этого мероприятия получение земель, золота и богатства, чтобы помочь в борьбе с протестантизмом и исламом в Европе? По мнению Берналя Диаса, участвовавшего в экспедиции, не совсем. Скорее, речь шла о том, чтобы обратить души в христианство, искоренить содомию, каннибализм и человеческие жертвоприношения. Безусловно, завоевание имело такие результаты. Но действительно ли все эти смерти и разрушения были направлены на благо завоеванных?

“Бремя белого человека” — длинное стихотворение Редьярда Киплинга, опубликованное в 1899 году, было написано от имени гражданина империалистической Англии Соединенным Штатам, которые в то время вели то, что многие считали империалистической войной на Филиппинах. Одна из строф стиха гласит:

“Неси же бремя Белых —
Не смея унывать,
Ни злобу, ни гордыню
Не вздумай проявлять;
Доступными словами
Их к делу приобщи,
И для себя в том деле
Ты пользы не ищи.”

Это чувство долга подводит итог общему империалистическому мировоззрению: империализм — это бремя, которое берется неохотно и ради блага нецивилизованных. В этом мало эгоистичного.

Еще одной общей чертой империй, очевидно, является их зависимость от какой-то формы военной мощи для поддержания порядка — чаще всего это флот. Конечно, империя спартанцев располагалась в основном на суше, как и Советский Союз; но эти империи были ограничены самими собой. Если государство становится морской державой, как указал Альфред Тейер Мэхэн в своих классических трудах о влиянии морской державы на историю, то оно может перемещать войска к тылу противника, устанавливать эмбарго или регулировать торговлю и поставки для помощи союзникам или влияния на неугодные колонии.

Наибольшие империи всегда были морскими. Средиземное море, которое римляне называли mare nostrum или «наше море», было местом расположения империй на протяжении всей истории из-за его географии — это удобное море для империалистов, расположенное между тремя материками. Британская империя, конечно же, полностью была результатом британского военно-морского превосходства.

Третьей общей чертой, которой обладают империи — возможно, самой интересной и заслуживающей размышления — является то, что, несмотря на все предполагаемые преимущества имперского правления, по историческим данным оно никогда не оправдывало себя. Затраты на контроль, похоже, превышают выгоды, хотя, учитывая человеческую природу, империалисты часто не замечают затрат, поскольку империя приносит с собой мощь и величие.

Одной из причин, по которой имперская политика кажется поверхностно выгодной с точки зрения затрат и выгод, является соблазн абсолютной власти, о котором говорил каледонский (шотландский) националист Калгак в 85 г. н.э. Как рассказывается в “Истории” Тацита, Калгак жалуется на римлян, обращаясь к своим войскам: “Грабежу, резне, разбою они дают лживое имя империи; они превращают все в пустыню и называют ее миром”. Иными словами, если имперские державы не могут завоевать страну и ввести ее в свой состав мирным путем, они уничтожают ее в качестве сигнала для других. Вот вам и выгода как для империалистической державы, так и для ее подданных.

Одним из следствий убыточности империи является тенденция к разложению характера имперской власти.

Афинская империя основывалась на идеализме демократии. 180 зависимых городов-государств должны были быть демократиями. Что в этом может быть плохого?

В 415 г. до н. э. большой афинский военно-морской флот прибыл на остров Мелос и потребовал, чтобы мелийцы подчинились и начали платить дань. Фукидид описывает, что последовало за этим, знаменитый Мелийский диалог, в пятой книге своей истории: “Вы с нами или против нас?”, — угрожали афиняне, “и если вы против нас, мы уничтожим вас”. Мелийцы возразили, что они должны иметь возможность оставаться свободными и сохранять нейтралитет в войне Афин со Спартой. Афиняне отвергли идею нейтралитета. Мелийцы дальше утверждали, что разрушение Мелоса приведет к антиафинским настроениям в Греции. Афиняне ответили, что это, наоборот, вызовет страх и благоговение перед мощью Афин. В итоге мелийцы отказались подчиняться. После осады афиняне убили всех взрослых мужчин Мелоса и поработили женщин и детей.

Между прочим, когда мне было 18 и я только начал изучать классическую эпоху, я был поражен, прочитав у Фукидида, что когда началась Пелопоннесская война, большинство греков хотели победы Спарты. Разве Афины не были демократией, а Спарта — олигархией? Афины были родиной Сократа, Перикла, Эсхила, Аристофана и Софокла. Спарта была сельской и отсталой, без флота, красивых храмов или стен. Она представляла дорийскую строгость в противовес ионийскому космополитизму Афин. Почему греки предпочли бы победу Спарты? Я не понимал эту аномалию, когда мне было 18, но простой ответ вскоре стал ясен: Спарта тогда не была империей — или, по крайней мере, не была такой империей, как Афины. Империи любят думать, что у них много друзей, но они часто наивны, забывая о глубине неприязни, которую они вызывают.

Как будто разрушение Мелоса было недостаточным для того, чтобы показать высокомерие Афин, следующим летом Афины направили 40-тысячную армию в Сиракузы, чтобы завоевать или уничтожить крупнейшую демократию греческого мира. Сицилийская экспедиция, как ее стали называть, потерпела полное фиаско. В конце седьмой книги Фукидид пишет: “Они были уничтожены, как говорится, полностью, их флот, их армия — все было уничтожено, и лишь немногие из многих вернулись домой”. Для всех практических целей — хотя Пелопоннесская война продолжалась еще девять лет — Сицилийское поражение ознаменовало конец Афинской империи и проиллюстрировало глупость бесконтрольного империализма.

Можно утверждать, что Римская Республика претерпела подобное имперское разложение. Арнольд Тойнби в своем двухтомнике “Наследие Ганнибала” утверждает, что период, в течение которого Рим вел три Пунические войны — эра, во время которой Рим завоевал почти все Западное Средиземноморье — в конечном итоге стал бедствием для Рима, так как он подорвал республиканские привычки, добродетели и характер Рима.

По мнению Тойнби, римский народ, особенно независимые фермеры, был отправлен на длительные сроки воевать в качестве легионеров в такие страны, как Испания и Нумидия (современная Ливия). Их место заняли около двух миллионов рабов из завоеванных провинций, которые были отправлены в Италию. Огромные деньги, добытые на завоеванных землях, стекались в Италию и обогащали элитный класс, представители которого объединяли хозяйства воевавших за границей солдат и превращали их в крупные поместья, в которых работали рабы.

Со временем заморские войска, успехи которых были обусловлены италийскими добродетелями — трудолюбием, независимостью, самостоятельностью и аграрностью, о которых говорится в “Эклогах” и “Георгиках” Вергилия, — привыкли к грабежу. Когда в 146 г. до н.э. Карфаген окончательно пал, его население в 50 тыс. человек (с 500 тыс.) было обращено в рабство, а сам город разрушен до основания. В том же году римляне разграбили и разрушили культурную столицу Греции — Коринф.

Рим Вергилия, Катулла, младшего Катона и Цицерона уничтожал побежденные города, не представлявшие особой угрозы для безопасности Рима. Успех, сделавший Рим империей, утверждал Тойнби, разрушил Рим, уничтожив те элементы, которые делали его великим. Возможно, Тойнби не во всем был прав, но в его рассуждениях о развращении центра путем присоединения периферии или размывании республики имперскими амбициями, безусловно, есть доля истины.

Это может напомнить нам и о Британии, чья империя, вероятно, достигла своего пика где-то между 1850 и 1860 годами. Но если мы читаем “Холодный дом” Чарльза Диккенса, опубликованный в 1852 году, мы видим, что в самом центре империи, в Лондоне, было множество людей, которые жили в бедности в то время, как страна тратила свои ресурсы на свою великую имперскую миссию.

Это, в свою очередь, может заставить нас вспомнить о современном Сан-Франциско, где люди вводят себе наркотики, прелюбодействуют, мочатся и испражняются на улицах, а предприятия в центре города массово закрываются; или о Чикаго, где уровень убийств и преступности делает жизнь многих людей невыносимой. Наши крупные города загнивают в то самое время, когда мы обещаем выделить 120 млрд. долл. Украине, уже сделав ее военный бюджет третьим по величине в мире.

Причем упадок выходит за пределы крупных городов. Вспомните жуткие сцены в Ист-Палестайн, штат Огайо, после железнодорожной катастрофы, окутавшей город ядовитым химическим облаком. В Ист-Палестайн живут люди из рабочего класса, к которым не ездят представители нашего истеблишмента. Жители Ист-Палестайн составляют ту демографическую группу, представители которой в основном погибают в наших заморских войнах в Ираке и Афганистане. Однако мало кто из наших лидеров — многие из которых совершили уже по несколько поездок в Украину, чтобы сфотографироваться с г-ном Зеленским — отправился в Ист-Палестайн. Я не знаю, можно ли назвать Соединенные Штаты империалистической державой, но этот феномен запущенного и выхолощенного ядра в сочетании с широкомасштабными зарубежными инвестициями и обязательствами, как правило, характерен для империй.

Если посмотреть со стороны, то сегодня мы видим два явных проявления империализма. Первое — это китайский империализм. Китай де-факто контролирует 15 крупнейших портов мира — портов, которые китайцы арендовали, реконструировали и модернизировали. Китайцы очень дальновидны, поэтому эти порты не являются случайными приобретениями. Они контролируют Панамский канал. Они контролируют вход в Средиземное море в Танжере и выход из него в Порт-Саиде. Два крупнейших европейских порта — Антверпен и Роттердам — находятся в руках китайцев, как и искусственные острова в Южно-Китайском море, через которые проходит 50% мирового океанского трафика.

Другими словами, китайцы контролируют 15 точек, в которых, в условиях глобального кризиса, они смогут прекратить торговлю и доступ к коммерческим товарам, нефти и продовольствию, не говоря уже о влиянии, которое они завоевали над местными правительствами. Китай также инвестировал в концессии редкоземельных металлов, нефти и других природных ресурсов в Африке. И из-за наивной политики нынешней администрации США китайцы устанавливают очень тесные связи не только с Ираном, но и с Саудовской Аравией.

Китай сегодня создает нечто очень похожее на Британскую империю, хотя китайцы больше похожи на империалистов Османской империи, чем на британцев, в том смысле, что они не извиняются и не стесняются того, что делают. Если у китайцев есть имперский анклав в Африке, они огораживают его веревкой и не пускают туда африканцев. Они также не позволяют колониальным народам, в большинстве своем, ехать в Пекин, получать образование или интегрироваться. Подобно османам, завоевавшим Константинополь в 1453 г., Китай обладает монолитной культурой и не извиняется за свои амбиции быть глобальной имперской державой.

Другая имперская сила, которую мы видим сегодня на подъеме, более коварна. Кошмарная антиутопия Джорджа Оруэлла в романе “1984” представляла собой мир, в котором нет национальных государств, а есть три державы, осуществляющие абсолютный контроль над тремя земельными массивами. О чем-то подобном мечтают Клаус Шваб из Всемирного экономического форума и его коллеги-глобалисты (многие из них — американцы), ежегодно собирающиеся в Давосе. В их представлении транснациональный правящий класс, состоящий из элит, в основном представляющих бизнес, политику, СМИ и научный мир, имеет право издавать указы по вопросам изменения климата, здравоохранения, разнообразия, прав человека и даже налогов, которые не зависят от воли национального большинства.

Если китайский империализм следует традициям Османской империи, то глобалистское видение империализма соответствует традициям утопических империй. Я вспоминаю Александра Македонского, который в 334 г. до н.э. провел свою первую великую битву с персами при Гранике на побережье Малой Азии. К моменту своей смерти, которая настигла его через 10 лет, он, вероятно убил более двух миллионов человек, создавая то, что он представлял себе как вечную эллинистическую эпоху, основанную на идее братства людей. Александр никогда не думал о себе как о простом убийце. Он был идеалистом-завоевателем. И по сей день, если вы приедете в Грецию и будете критиковать Александра, то столкнетесь с враждебной реакцией. Александр был эффективным пропагандистом, как и давосская клика с ее аргументами о том, что тоталитарное правление, которое они хотят установить, служит нашему благу и братству людей.

В заключение скажу, что в 1897 г. Редьярда Киплинга попросили выступить со стихотворением на бриллиантовом юбилее королевы Виктории, отмечавшем 60-летие ее пребывания на посту королевы. Британская империя, по общему признанию, самая цивилизованная и гуманная из всех империй в истории, находилась в полном расцвете сил — под ее властью проживало 420 млн. человек, а территория занимала 12 млн. кв. миль, что в семь раз превышало площадь Римской империи. Первоначально Киплинг планировал представить на этом мероприятии “Бремя белого человека”, но вместо этого решил выступить с “Recessional”, мрачным стихотворением, в котором есть такая строфа: Наши далекие отряды тают/На дюнах и мысе топит огонь/Вот, вся наша вчерашняя пышность/Одно с Ниневией и Тиром!/Судья Наций, пощади нас,/Чтобы не забыть — чтобы не забыть!

“Recessional” — это стихотворение-плач, в котором Киплинг, известный как большой сторонник Британской империи, как бы предупреждает, что она обречена на крах. Возможно, он изучал историю.

Оригинал статьи

Перевод: Наталия Афончина

Редактор: Владимир Золоторев