Я получил вопрос для рубрики «Спросите у экономиста» от AJ на тему о монополиях. Он спрашивает:

«Как свободный рынок может препятствовать формированию монополий? Если большие компании могут просто покупать более мелкие компании без создания инноваций, как тогда будет реализовываться прогресс?»

Чтобы ответить на вопрос о том, как свободный рынок справился бы с монополиями, нам сначала нужно понять, что такое монополия и что ею не является.

Амбигополия

Что такое монополия? Думаю, важно обратиться к буквальному определению из учебника. В учебнике по микроэкономике, который я использую в своих курсах (Гуортни, Страуп, Собел и Макферсон), монополия определяется как «рыночная структура, характеризующаяся (1) единственным продавцом четко определённого продукта, для которого нет хороших заменителей, и (2) высокими барьерами для входа других фирм на рынок данного продукта».

Это довольно стандартное определение монополии, особенно первая часть о продукте, у которого нет «хороших заменителей». В других учебниках говорится о продукте без «близких» заменителей.

Важно сразу признать, что это определение в лучшем случае неоднозначно. Является ли смартфон «хорошим» или «близким» заменителем компьютера? А студенческий футбол — заменой НФЛ? А НБА? Является ли продуктовый магазин заменой ресторану? Twitter — заменой Facebook? Zoom — заменой транспорту? Смысл этих вопросов в том, что всё не так очевидно. Если определить товар достаточно узко, можно утверждать, что все фирмы — монополии.

Это не означает, что концепция монополии полностью теряет значение. Это лишь означает, что мы склонны переоценивать количество монополий, если игнорируем тот факт, что многие товары могут быть заменителями для других. А также это означает, что прийти к объективному ответу на вопрос, является ли фирма монополией, по данному определению невозможно.

Рыночная власть

Хотя мы не можем использовать это определение для практической идентификации монополий, это не значит, что мы не можем вообразить подобную фирму. Точно так же это определение монополии не является единственным способом осмысления проблем, возникающих из-за отсутствия конкуренции. Другой способ классифицировать фирмы — по их способности влиять на цену товаров. Фактически, именно такую классификацию прямо используют специалисты по антимонопольному праву.

Логика следующая. Представим противоположность приведённому выше определению монополии. Вместо компании, продающей продукт без близких заменителей, представим отрасль, где есть большое количество продавцов, реализующих идентичный продукт. Например, кукурузу.

Когда вы идёте в магазин, вы вряд ли задумываетесь о бренде кукурузы, который покупаете (оставив в стороне относительно недавно появившиеся опасения вроде ГМО). Почему? Потому что кукуруза есть кукуруза. Особой разницы, с какой фермы она поступила, нет.

Продавцов кукурузы — тысячи. В такой отрасли один продавец не может повлиять на цену. Если фермер попытается поднять цену, потребители просто купят другую точно такую же кукурузу у кого-то из тысячи конкурентов.

Экономисты называют такую ситуацию, когда действия продавца никак не влияют на рыночную цену, отраслью ценополучателей.

Для контраста представим единственного продавца продукта без «близких заменителей». Возьмём пример с iPhone. Что произойдёт, если Apple поднимет цену? Некоторые потребители, скорее всего, перестанут покупать продукт — перейдут на Samsung, например. Для них стало слишком дорого. Но, поскольку нет смартфона, абсолютно идентичного iPhone, не все откажутся от покупки, как это было в случае с кукурузой.

Что же произойдёт? Количество проданных iPhone уменьшится, но цена за каждый аппарат увеличится. Первое (меньше проданных телефонов) означает снижение выручки, второе (более высокая цена за телефон) — рост выручки. Итоговый эффект повышения цены зависит от соотношения изменения количества и цены. Иными словами, всё зависит от ситуации.

В отличие от ценополучателей, Apple в данном примере — это то, что экономисты называют фирмой, ищущей цену (price-searcher, в литературе обычно переводится как “ценоустанавливающая фирма” или “ценоустановитель”, нам кажется, что такой перевод искажает суть, — прим.ред.). Владельцы должны «искать» цену, которая принесёт наибольшую прибыль.

Как это связано с монополией? В отрасли, определеямой фирмами, ищущими цену, продажа большего количества единиц означает снижение цены, и в какой-то момент снижение цены приведёт к падению прибыли. Для ценополучателя же можно продавать сколько угодно единиц без снижения цены. Поэтому увеличение объёма продаж после определённого порога негативно влияет на общую выручку у ищущих цену, но не у ценополучателей.

Это значит, что когда продавцов относительно мало (как в случае ищущих цену), можно ожидать, что они будут производить меньшее количество продукции и назначать более высокие цены по сравнению с ситуацией, где продавцов много.

Иными словами: чем больше у компании власти влиять на цену, тем выше будут цены и тем меньше будет продаваться товаров. В крайнем случае (монополия) один продавец может получать больше прибыли, сократив объём продаж на значительную величину и одновременно установив значительно более высокую цену. Потребителям это, разумеется, не нравится.

Рыночный процесс

Так как же свободные рынки справляются с проблемой монополии? Дело в том, что рынок — это процесс. Модели ценополучателя и ищущего цену, о которых мы говорили выше, являются статичными. Иными словами, это снимок одного момента времени. В них нет инноваций, предпринимательства или открытий.

Ирония модели ценополучателя заключается в том, что экономисты часто называют её «совершенной конкуренцией». Но, как отмечал лауреат Нобелевской премии Ф. А. Хайек в своём эссе «Смысл конкуренции», в модели совершенной конкуренции нет настоящей конкуренции!

Подумайте сами. Что конкурентного в том, что множество продавцов предлагают идентичный, неизменный продукт по одинаковой цене? Хотим ли мы, чтобы рынок смартфонов представлял собой тысячи абсолютно одинаковых телефонов по одинаковой цене? Нет. Именно поэтому Хайек переименовал «совершенную конкуренцию» в «совершенную стагнацию».

Как выглядит настоящая конкуренция? Предприниматели пытаются находить новые способы лучше удовлетворять потребности потребителей. Вместо того чтобы выпускать ещё один MP3-плеер, компания Apple решила отказаться от своего чрезвычайно успешного iPod и рискнуть, запустив проект смартфона. В награду за этот риск они получили множество покупателей, готовых платить более высокие цены за их продукт.

А как это связано с монополией? Если существует одна компания, продающая уникальный продукт, она не может просто игнорировать возможность появления будущей конкуренции. На самом деле, если вход в отрасль лёгок, даже единственный монополист будет вынужден устанавливать ту же самую, более низкую цену, что и в условиях конкуренции. Почему? Потому что в противном случае конкурент может войти на рынок, снизить цену и забрать всех клиентов. Другими словами, одной лишь угрозы конкуренции достаточно, чтобы не позволить буквальной монополии вести себя как монополии.

Это ошеломляющий вывод. Даже если бы мы могли определить отрасль, где доминирует единственный продавец продукта без близких заменителей (а это само по себе невозможно из-за неясности), всё равно было бы неправильно рассматривать такую фирму как монополию, поскольку сама угроза конкуренции может заставлять компании вести себя так, словно они находятся в условиях ожесточённой борьбы.

Но что, если по каким-то причинам вход в отрасль слишком дорог? Это самый трудный случай для свободного рынка. И всё же он решается относительно просто.

Рынок — это процесс, происходящий во времени. То, что сегодня вход в отрасль труден и затратен, не означает, что так будет всегда. Напротив, отрасль, доступ в которую сложен и где господствует застойная монополия, сулит огромные прибыли по сравнению с более конкурентными секторами.

Когда-то компания Sears считалась непобедимым гигантом торговли. Walmart вырвался вперёд, сместив её. Позже многие утверждали, что никто уже не сможет поколебать господство Walmart, ведь конкурировать с тысячами магазинов по всей стране слишком дорого. Но Amazon, внедрив инновационную модель доставки, поставил под угрозу Walmart без создания физических торговых точек. Сегодня уже многие опасаются, что Amazon сам стал монополией. Неужели у нас настолько короткая память?

Инновации преодолевают барьеры для входа. И чем выше барьеры, тем больше стимулов у компаний разрушать их. Тот же самый мотив прибыли, который побуждает фирмы стремиться к монополии, заставляет их свергать друг друга с пьедестала.

Сомневаетесь? Взгляните на десятку самых прибыльных компаний за последние десятилетия. По данным Visual Capitalist, с 1999 по 2019 годы только одна компания (Microsoft) удержалась в топ-10. В двадцатилетней перспективе наблюдается огромная ротация. А если сравнить список Fortune 500 в 1970 году и сегодня, вы найдёте там знакомые имена вроде Exxon и Ford, но и множество компаний, о которых молодое поколение американцев и не слышало — RCA, McDonnell Douglas, Bethlehem Steel.

Суть в том, что конкуренция на рынке динамична, и доминирование в отрасли сегодня никоим образом не гарантирует доминирование завтра.

Покупка конкуренции

В этот момент мне могут напомнить о втором вопросе AJ. Что если фирмы просто скупают своих конкурентов? В таком случае даже инновации могут не справиться с монополией. Если монополисты просто покупают соперников, разве они не смогут оставаться на вершине вечно?

Нет. В этой логике есть несколько проблем. Допустим, монополист получает прибыль в размере 1 000 000 долларов. Появляется конкурент, который считает, что сможет победить застойного монополиста и забрать эти самые 1 000 000 прибыли себе. Сколько монополист готово будет заплатить за компанию конкурента?

Ну, если он защищает 1 000 000 прибыли, то явно не станет тратить больше 1 000 000 на покупку конкурента. С другой стороны, если соперник уверен в успехе своего бизнеса, он никогда не согласится продать за сумму меньше 1 000 000. Сделка невозможна.

Конечно, это очень упрощённый пример, но в истории можно найти технологические стартапы, которые благоразумно отвергали предложения о выкупе.

Вторая причина, по которой фирмы не могут просто скупить всех конкурентов, заключается во внутренних издержках роста компании. Чем больше фирма производит внутри себя, тем сильнее она вынуждена полагаться на внутренние бюрократии для принятия решений. По мере роста компании растут и бюрократии, а вместе с ними и связанные издержки.

Как утверждал экономист Мюррей Ротбард, фирма, которая становится слишком большой, теряет способность успешно рассчитывать прибыль и убытки по разным направлениям своей деятельности. Такая компания уже не сможет понять, откуда берутся успехи и неудачи, и быстро становится убыточной. Она рушится под собственным весом.

Примечательно, что это та же проблема, которая делает невозможным достижение материального благополучия в централизованно управляемых социалистических экономиках. Чем больше мы централизуем производство, тем меньше у нас конкуренции. Чем меньше конкуренции, тем меньше у нас доступа к рыночным ценам. А чем меньше у нас доступа к рыночным ценам, тем труднее становится вести экономический расчёт.

Борьба с огнём огнём?

Несмотря на исторические успехи свободного рынка в свержении казавшихся непобедимыми монополий, многие люди чувствуют дискомфорт от того, что рынок не обещает немедленного уничтожения каждой сильной компании. Этот дискомфорт побуждает их обращаться к альтернативным средствам.

Антимонопольное законодательство — это попытка государства с помощью правоприменения устранить монополии. Лично я скептически отношусь к утверждению, что антимонопольные законы являются хорошим решением проблем, связанных с монополией

Чтобы понять почему, нужно вспомнить уже обсуждавшиеся вопросы. Что такое монополия? Что значит, что у продукта нет «близких» заменителей? На этот вопрос нет ясного ответа. Государство не сможет выявить монополии по этому критерию.

Хорошо, а если использовать модель «поиска цены» и «ценополучателя»? Может быть, государство сможет проверить, устанавливает ли компания конкурентную цену? Это тоже не работает. Конкурентные цены по определению являются результатом конкуренции. Если конкуренции нет, государство не может знать, каков результат конкуренции. Конкурентные цены создаются в процессе конкуренции. Их невозможно посчитать в Excel.

И даже если бы государство смогло определить монополиста, чиновники должны быть абсолютно уверены, что угроза конкуренции уже не заставит его устанавливать конкурентные цены. Если к фирме, которая и так конкурирует, добавить регуляторные издержки, есть риск сделать её бизнес (или бизнес любого нового игрока) убыточным.

Антимонопольное регулирование также не может предсказать будущие инновации, которые могут решить проблему монополии. Если эти регулирования отпугнут инновации, то проблема монополий только усугубится.

Наконец, нет причин полагать, что политики и бюрократы будут применять антимонопольные законы в интересах потребителей. Противники монополий предполагают, что монополисты будут устанавливать цены для максимизации прибыли даже в ущерб части потребителей. Но почему тогда они думают, что политики будут устанавливать цены исходя из интересов потребителей?

На деле политики подвержены своим стимулам, которые, например, могут побудить их использовать антимонопольные законы как дубинку против врагов. Если мы считаем, что бизнесмены — не ангелы, то мы не должны думать, что политики — ангелы.

Бороться с монополией антимонопольным законодательством — всё равно что тушить огонь огнём. Политический механизм сам по себе — это едва ли не самая близкая к монополии конструкция. Вы не можете «купить альтернативное правоприменение» под свои предпочтения, а государство использует силу как мощный барьер для входа, который не позволяет даже самым изобретательным предпринимателям создавать альтернативы его услугам. Должны ли мы использовать монополию, чтобы исправить монополию? Звучит абсурдно, не правда ли?

Защита монополий!

Моя последняя проблема с антимонопольным законодательством связана с довольно спорным утверждением. В той мере, в какой монополии существуют, они могут быть и хорошим явлением.

Монополия как концепция обычно считается чем-то негативным, но, как и многие экономические явления, она имеет и издержки, и выгоды. Мы уже рассмотрели минусы: монополии производят меньше продукции и устанавливают более высокие цены.

А как насчёт плюсов? Возьмём компанию, которая фигурировала в обоих топ-10 списках выше — Microsoft. Один из её крупнейших продуктов — операционная система Windows. Является ли Windows чистой монополией? Нет. У Apple есть конкурирующая ОС, а смартфоны (всё больше вытесняющие ПК) имеют свои системы.

Но Windows куда ближе к монопольному продукту, чем многие другие. Это плохо? Отвечу вопросом: если вы пользователь Windows, нравится ли вам работать на Mac? Если вы пользователь Mac — нравится ли Windows? Скорее всего, нет. Это раздражает, когда приходится осваивать чужую систему. Иногда нам даже приятна доминация одной компании.

Я, например, избегаю Apple как чумы. Я не понимаю, как там кликнуть правой кнопкой, и не люблю искать совместимый софт. Apple меня раздражает.

А теперь представьте, что было бы 100 разных операционных систем. Каждый раз, садясь за компьютер в школе, библиотеке, на работе или дома, вам пришлось бы учить новую ОС. Конец света? Нет. Но минус множества конкурентов — да.

Я не утверждаю, что все монополии полезны. Но есть продукты, где несколько крупных игроков лучше, чем сотня мелких.

Ещё пример: допустим, отрасль связана с неограниченным загрязнением. Каждая единица производства загрязняет воздух. В этом случае монополия может быть благом: ведь она производит меньше, чем конкурентный рынок. Значит, загрязнение меньше!

Доверие (рыночному) процессу

Меня поражает, что люди готовы доверить решение проблемы монополий государству. Ведь правительства:

• не способны выявлять монополии из-за расплывчатости определения;

• не могут определить монопольные цены, т.к. не знают контрфактических конкурентных цен;

• не в состоянии понять, устанавливает ли монополист монопольные цены или вынужден конкурировать под угрозой конкуренции;

• не могут гарантировать, что их регулирование не задушит инновации, способные устранить текущие монополии;

• не могут бороться с монополией, не прибегая сами к монополистическим практикам;

• вряд ли будут действовать в интересах потребителя, а не политиков и бюрократов;

• не проявляют интереса к тому, что монополии тоже могут давать выгоды, и не способны сопоставить их с издержками.

Поэтому, хотя некоторым и трудно принять мысль, что монополиями должен заниматься рынок, идея доверять государству решение всех этих проблем кажется куда более странной.

В свободном рынке потребитель — король. Предприниматели и новаторы, которые лучше удовлетворяют потребности покупателей, чем застойные лидеры отрасли, всегда завоёвывают их лояльность. При капитализме и невидимой руке рынка ни один бизнес не в безопасности.

…Если только его не защищает хорошо видимая рука государственных законов.

Оригинал статьи

Перевод: Наталия Афончина

Редактор: Владимир Золоторев