Как противоречить самому себе в вопросах прав
The First Amendment: Essays on the Imperative of Intellectual Freedomby Tara Smith, Onkar Ghate, Gregory Salmieri, and Elan Journo, Ayn Rand Institute Press, 2024
Что является источником прав человека? Являются ли они производными от природы человека, или же это просто привилегии, которые правительство предоставляет своим гражданам? Или возможен какой-то промежуточный взгляд? Согласно Мюррею Ротбарду и Айн Рэнд, верной является первая из этих позиций.
Тара Смит, главный автор эссе, собранных в книге Первая поправка, и философ, преподающий в Техасском университете в Остине, является ведущим членом Института Айн Рэнд, и ее соавторы также связаны с этим институтом. Ожидаемо, что они поддержат первую точку зрения (т.е. что у людей есть естественные права), и в книге действительно можно найти несколько мест, где авторы говорят именно это. Однако эти утверждения не стоит воспринимать всерьез, потому, что оказывается, что границы прав определяет правительство. На практике у вас есть те «права», которые утверждает правительство. Смит пишет:
Правительство обладает уникальным видом власти, а именно — заставлять людей делать то, что оно говорит, независимо от того, хотят они этого или нет. Право принуждать людей соблюдать свои правила оправдано только для достижения конкретной цели: защиты индивидуальных прав… их главной цели. Причина, по которой правовая система обладает такой властью, в свою очередь, ограничивает ее законные действия. Правильная, юридически обоснованная правовая система будет делать все необходимое для достижения этой цели и только то, что необходимо для ее достижения.
Сразу возникает вопрос: что это за права, и здесь Смит явно заблуждается. Вот пример, который наглядно показывает, в чем дело. Предположим, что Четырнадцатая поправка, как ее трактуют суды, запрещает владельцам бизнеса дискриминировать клиентов за то, что они геи. Если это так, то владелец пекарни не может отказаться испечь торт для однополой пары, даже если это противоречит его религиозным убеждениям.
Очевидный вопрос, который здесь нужно задать: является ли такая интерпретация поправки частью объективно правильного правового кодекса? И ответ на него столь же очевиден. У людей нет естественного права на защиту от дискриминации. Если это так, Четырнадцатая поправка не является объективно действительным законом. Но Смит идет другим путем. Для нее вопрос заключается не в том, что является объективно правильным законом, а в том, что принимает правительство в качестве закона, если оно действует добросовестно:
Предположим, что доктрина Четырнадцатой поправки представляет собой добросовестное суждение правительства о том, что необходимо для выполнения его обязанности по защите прав личности. Если это так, то для выполнения своей работы правительство должно придерживаться этого суждения. Если оно поступит иначе, это нанесет ущерб его способности выполнять свою роль.
Это по-настоящему оруэлловская логика: существует объективный правовой кодекс, который определяет, какими правами обладают люди. Но даже если правительство действует вопреки этому кодексу, пока оно использует своё «добросовестное суждение», это и есть закон, которому люди обязаны подчиняться.
Ещё более явный пример этой извращённой логики можно увидеть в эссе Грегори Сальмиери. Он пишет:
Государственное образование использует налоговые деньги для пропаганды мнений, которые могут быть для кого-то неприемлемыми, и заставляет родителей отправлять своих детей в школы, управляемые государством или одобренные им, с учебной программой, выбранной государством. Такие законы коллективизируют и политизируют сферу образования… Вся система государственного образования должна быть упразднена.
Так и должно быть, но решать это должно правительство, и если оно решит сохранить государственное образование, люди обязаны подчиниться. Субъективное суждение правительства является законом, а осуждение государственной системы образования бесполезно. Люди, которые противятся государственным обязательствам в сфере образования, конечно, имеют право протестовать — разумеется, в пределах, которые правительство добросовестно сочтёт наилучшими.
Сальмиери путает два разных вопроса: один заключается в том, должен ли закон предусматривать исключения или быть применимым ко всем, а другой — является ли принятие закона правительством достаточным основанием для того, чтобы люди были обязаны ему подчиняться. Сальмиери настолько боится того, что люди могут использовать своё индивидуальное суждение о законности закона, что на практике заменяет объективный правовой кодекс указом правительства.
Смит, как и Сальмиери, преклоняется перед императивной силой закона. Если бы правительство запретило мужское священство, Римско-католическая церковь была бы обязана подчиниться. Она могла бы отказаться это сделать и столкнуться с юридическими последствиями, но закон, как только он провозглашён правительством, остаётся без сомнений действительным. Точно так же правительство может принудительно призывать людей на военную службу. Тот факт, что это рабство, не имеет значения. Так вот она — самопринадлежность!
Смит также возвеличивает государство. Она маскирует власть государства, лицемерно притворяясь, что поддерживает естественные права:
Фундаментальная причина, по которой американцы законно имеют право на свободу вероисповедания… не в том, что это записано в Первой поправке. Если бы этот текст был её основой, мы бы обладали только теми правами, которые явно указаны в Конституции. Право на путешествия? На брак? На воспитание детей? На выбор профессии? Конституция ничего об этом не говорит. Должны ли мы заключить, что у нас нет этих прав? Вовсе нет. Факт, что у нас есть эти права, свидетельствует о нашем признании того, что источник наших прав — не текст Конституции (не как их моральный источник).
И снова утверждается, что существует естественный закон, но правительство определяет, что вам делать, и вы обязаны ему подчиняться. Это позиция, которую никакой сторонник свободы не может принять.
Перевод: Наталия Афончина
Редактор: Владимир Золоторев