В 1278 король Англии придумал новый план отнимания денег и земель, как это любят делать правители. Уверенный в том, что исторические привилегии достаются самым наглым, король Эдуард отправил своих чиновников к подходящим для грабежа знатным соседям. Эти чиновники были вооружены quo warranto (судебным требованием подтвердить привилегии, что в данном случае давало возможность “законно” присвоить собственность, если жертва не могла убедительно подтвердить свое право на нее - прим. ред.). Однако, когда люди Эдуарда пришли в дом некого Джона де Варенна, графа Суррея, стареющий аристократ вытащил свой ржавый меч и объявил: “Мои предки пришли сюда вместе с Вильямом Бастардом и завоевали эти земли мечом, и я буду защищать их мечом против любого, кто покусится на них.”

И так оно и было. В Средневековье социальное положение определялось военной силой или, что еще более важно, военной силой предков. Европейский порядок опирался на касту рыцарей, увлекавшихся насилием, которое было одной из причин невообразимого количества убийств в Оксфорде в те времена, вдвое большего, чем в современном Балтиморе.

Поскольку рыцари были сильны, то рыцарство прославлялось в песнях и стихах, а культ силы, на котором основывалось их существование, приводил лишь к дальнейшему кровопролитию — пока возвышение торговцев не отправило рыцарей на обочину истории. Многие факторы способствовали уменьшению насилия в позднем средневековье, например Католическая церковь и правовая система, но развитие капитализма и расцвет класса торговцев, богатство которого не было завоевано мечом, сыграли огромную роль.

Фламандцы побеждают французов

Средневековая система началась с франков, чье искусство верховой езды сделало их самым мощным племенем в бывшей западной империи. Позднее норманны использовали лошадей в намного большем количестве, они изобрели кавалерийскую атаку, благодаря которой выиграли битву при Гастингсе. Конница поддерживала европейское социальное устройство, только крупные землевладельцы могли позволить себе иметь боевых лошадей (warhorse), которые стоили в 30 раз больше, чем обычные сельскохозяйственные животные и могли нести на себе до 300 фунтов веса, включая 50 фунтов железной брони — тоже весьма дорогостоящей.

Сыновья аристократов обычно обучались военному делу с детства, и презирали учебу и торговлю, которые считались постыдными занятиями. Это привело к избытку безземельных младших сыновей, которые только и умели, что сражаться. Многие из них жили войной или зарабатывали на жизнь опасными турнирами. Рыцарство выработало определенные правила, например, галантность, которая касалась в основном, обращения с аристократическими пленными и стало причиной появления идеализированного образа аристократического воина в историях про Артура, Ланселота и Роланда, которые поэты рассказывали при дворах герцогов и графов.

Этот порядок впервые поколебался, когда французская рыцарская конница в 1302 самоуверенно направилась на север для подавления восстания фламандцев. Фландрия не богата природными ресурсами — Vlaanderen означает “затопленный” — но ее люди превратили болота в пастбища для овец и города, и создали ткацкую промышленность, сделавшую их самой богатой частью Европы, ее ВВП на душу населения был на 20 процентов больше, чем у Франции, и на 25 процентов больше, чем у Англии. Богатство торговцев Фландрии было таково, что, когда королева Франции Жанна посетила ее, она в ужасе писала что: “Я думала, что буду там единственной королевой, но я вижу, что меня окружают 600 других королев.”

Фламандцы были торговцами, а не рыцарями, вот почему французы были уверены в победе. И все же, имея достаточное количество денег, чтобы заплатить за многочисленную и хорошо экипированную пехоту, они смогли, впервые за все время, уничтожить конницу в Битве Золотых Шпор. Это было начало конца. Аристократия больше не могла просто так третировать буржуазию, и поскольку последняя стала сильнее, это подорвало одержимую насилием культуру дворянства.

Торговля в итальянском стиле

Европейский капитализм начался в северной Италии, и в основном в Венеции, одном из девяти итальянских городов, население которых перевалило за 50,000 жителей. Как и Фландрия, Венеция властвовала на море, но ее изолированное и уязвимое географическое положение привело к тому, что Джон Джулиус Норвич назвал: “уникальным духом сплоченности и сотрудничества … не только во времена национального кризиса, но также и, даже более сильно, в повседневной работе и обычных делах.”

В Венеции было очень развито доверие, жизненно важный компонент для роста сложных рынков, также венецианцы открыли акционерные общества и создали развитую банковскую систему. В 1156 республика впервые с античных времен, ввела государственный займ, а в следующем году приняла первые в Европе законы о банках и банковской деятельности.

Венецианцы, вместе со своими основными конкурентами генуэзцами и пизанцами, ходили в крестовые походы, но, несмотря на папский запрет, продолжали торговать с безбожниками. Ничто не могло остановить их стремление к коммерции, а арабский географ и путешественник Ибн Джубаир отметил: “Удивительно видеть, как горит огонь разногласий” между христианами и мусульманами, когда дело доходит до политики, однако торговцы “приходят и уходят беспрепятственно.” Религиозные фанатики в Европе очень расстраивались, видя, как жители Запада, поселившиеся в Леванте, теряют всяческое рвение к священной войне, как только они начинают торговлю с мусульманами.

Если Венеция была ведущим капиталистическим государством, то Флоренция была местом где наиболее сильно утвердился этос среднего класса. Маттео Пальмьери, флорентийский философ, писал, что только у торговцев может быть честь. Грегорио Дати, один из флорентийских торговцев шелком, дошел до того, что сказал: “Флорентиец, который не является торговцем, который не путешествовал по миру, не увидел разные страны и народы, и который затем не возвратился во Флоренцию с прибылью, вообще не достоин уважения.” Своего рода прото-либеральный столичный сноб.

В Италии к 14-му веку войны свелись к сражениям наемников, и даже во Франции было замечено, что этот новый торговый образ жизни обладал своими преимуществами. Сатирик 14-ого столетия Renart le Contrefait писал в своих наблюдениях, что:

“Они живут благородно, носят роскошную одежду, разводят соколов и ястребов, имеют прекрасных верховых лошадей и отличное оружие. Когда вассалы должны выступать в поход, чтобы присоединится к основным силам сюзерена, буржуа отдыхают в своих постелях; когда вассалы идут умирать в сражениях, буржуа устраивают пикник у реки.”

Даже Англия подхватывает эстафету

Лондон отставал от Италии и Фландрии, но быстро нагонял их. Город начал расти как торговый агрегатор в 12-м столетии, и его мэр, Уильям Хардель, был единственным простолюдином, засвидетельствовавшим Великую хартию вольностей в 1215 и помогавшим защищать Пункт 41, в котором говорилось, что всем иностранным “торговцам должно обеспечить безопасность и надежность в покидании Англии и прибытии в нее” без “зловредных поборов.”

Лондон быстро разросся в позднем Средневековье, его доля в богатстве Англии возросла с двух до девяти процентов, и Генрих IV (1399-1413) был первым королем, который пригласил торговцев в королевский совет; среди них был сэр Ричард Уиттингтон (для контраста - Генрих ненавидел другую набирающую популярность профессию, адвокатов, он закрыл им доступ в парламент, этот эпизод известен как “Неграмотный Парламент”).

Несмотря на свою растущую силу, торговцы целеустремленно избегали конфликтов, так что когда в 1380-ых Ричард II попытался собрать армию в городах для борьбы с различными внутренними врагами, он был встречен апатией, граждане отвечали, что они “простые торговцы, несведущие в искусстве войны.”

В то же время среди английских аристократов родившихся между 1350 и 1375 годами, каждый четвертый был убит, а в течение следующего столетия, с началом войны Роз, были истреблены целые семьи. Несмотря на то, что торговцы не имели отношения к конфликту, они с энтузиазмом поддержали йоркиста Эдварда IV, первого короля, который действительно оценил Сити как финансовый хаб. Он собирал ведущих торговцев для участия в командных играх, где они проводили спортивные состязания, напивались до одури и довольно грубо вели себя с женщинами (что не ново). Даже любовница Эдуарда, Джейн Шор, происходила из купеческой элиты и была дочерью одного чипсайдского торговца шелком и бархатом и женой другого.

Но дворянство все еще жаждало войны с Францией, и в 1475 году король оказался во главе армии, переправлявшейся через Ла-Манш. Оказавшись во Франции, король был благополучно подкуплен. После грандиозной попойки, на которой смешались английские и французские солдаты, король был с восторгом встречен городскими властями Лондона, которые были в восторге от перспективы «intercourse of Merchaundises for their Cuntries and Subjects» (в современной лексике нечто вроде «дальнейшего углубления взаимовыгодного сотрудничества» - прим. ред.).

Аристократический класс, живший войной и славой, постепенно потерял свое реальное влияние, но, в итоге, выиграл нарратив. Когда король Эдуард находился в изгнании в Бургундии, он встретил лондонского торговца по имени Уильям Кэкстон, который в свободное время переписывал книги для аристократических женщин. Это была довольно тяжелая работа, поэтому, когда Кэкстон узнал о новой технологии, разработанной в Германии и называемой “движущейся печатью”, он купил станок и привез его домой. Одной из самых успешных книг, которые он опубликовал, была «Смерть Артура» Томаса Мэлори.

Эта книга стала самой значительной работой героического нарратива средних веков, хотя аристократические идеалы, к которым она возвращала, были в основном обманом и, в конечном итоге, сводились к ржавому мечу (а Мэлори был осужденным насильником). Разумеется, торговцы и банкиры не могли конкурировать с этими рассказами о рыцарях, и все же можно утверждать, что именно они были настоящими героями, которые сформировали наш мир.

Оригинал статьи

Перевод: Наталия Афончина

Редактор: Владимир Золоторев