30 января 1933 года молодой Фридрих Август фон Хайек, преподававший в то время в Лондонской школе экономики, с ужасом наблюдал за тем, как Гитлер становится канцлером Германии. Хайек предвидел апокалипсис, который вот-вот обрушится на сердце Европы. Та же тоталитарная волна, в которой уже более десяти лет тонет Советская Россия, вот-вот захлестнет и Запад, ставший жертвой самоубийственного онтологического и морального релятивизма. “Очевидно, — писал он, — что от этого интеллектуального релятивизма, отрицающего существование истин, которые могут быть признаны независимо от расы, нации или класса, всего один шаг до позиции, ставящей чувства выше рационального мышления”.

Рукопись, озаглавленная “Весна 1933 года”, пролежала забытой в архивах Гуверовского института более полувека, пока ее случайно не обнаружил профессор экономики Брюс Колдуэлл. Опубликованная в качестве приложения к изданию 2007 года “Дороги к рабству” (RtS), она доказывает, что Хайек давно понял неразрывную связь между антилиберализмом и антирационализмом международного коммунизма и фашистского национал-социализма.

Обе идеологии выросли на основе ярко выраженной антикапиталистической и антисемитской ненависти Карла Маркса к свободе личности и самому понятию истины. Как писал Хайек в 1933 году, тем, что разрушило веру в универсальность и единство человеческого разума, было учение Маркса о классово обусловленной природе нашего мышления, о различии между буржуазной и пролетарской логикой, которое нужно было лишь применить к другим социальным группам, таким как нации или расы, чтобы создать оружие, используемое против рационализма как такового.

Ровно девяносто лет спустя это оружие вновь используют сторонники критической расовой теории, для которых истина “контекстуальна” и предназначена лишь для оправдания власти.

Поразительная актуальность слов Хайека, возможно, удивила бы его самого. «Если старые истины должны сохранить свою власть над умами людей, — писал он во введении к изданию 1960 года другой своей классической работы, “Конституция свободы”, — их необходимо пересказывать на языке и в понятиях каждого следующего поколения». Но в его случае это оказалось ненужным. Экономист Чикагского университета Милтон Фридман, который в своём предисловии 1971 года к немецкому изданию «Дороги к рабству» заявил, что «идеи этой книги сегодня не менее необходимы, чем в год её первого выхода», повторил ту же оценку в предисловии к американскому юбилейному изданию 1995 года. Он даже полагал, что «интеллектуальное мнение [в момент первой публикации] было гораздо более враждебным к теме книги, чем сейчас». Правда, практика всё ещё заметно отставала. Возможно, она догонит, думал Фридман, будучи неисправимым рационалистом.

Но этого не произошло. Предупреждения Хайека о пагубности социалистической практики были беззаботно проигнорированы, несмотря на многочисленные подтверждения её разрушительных, а порой и ужасающих последствий. Теория вскоре с яростью обрушилась на старые истины. После капитуляции перед релятивизмом сама истина всё чаще безнаказанно отвергалась в пользу «пропаганды». Но главная забота Хайека была не столько практической, сколько — прежде всего — моральной.

Эффекты пропаганды, писал Хайек в «Дороге к рабству», «разрушительны для всякой морали, потому что подрывают одну из её основ — чувство истины и уважение к ней». То, что дорога к рабству часто вымощена благими намерениями, лишь затушёвывает подсознательный нарциссизм, лежащий в их основе. Ревностный пропагандист, охваченный иллюзией собственной добродетели, «может руководствоваться всего лишь инстинктивным отвращением к существующему положению дел и желанием создать новый иерархический строй». Тем временем мастера манипуляции готовы помочь ему породить «теории, которые, по-видимому, дают рациональное обоснование предрассудкам, которые он разделяет со многими своими собратьями».

Не со всеми, а с достаточным их количеством. Назовите их “авангардом” и приступайте к “процессу создания того, что Джордж Сорель называл “мифом”, или платоновской “благородной ложью””, — пишет Хайек. Результат этого — глубокое «замешательство для поверхностного наблюдателя и в то же время столь характерная черта всей интеллектуальной атмосферы: полное извращение языка, изменение значения слов, которыми выражаются идеалы новых режимов».

Внедрение требует марша через институты:

И весь аппарат распространения знаний — школы и пресса, радио и кино — будет использоваться исключительно для распространения тех взглядов, которые, неважно, истинные или ложные, укрепят веру в правильность принятых властью решений, а вся информация, которая может вызвать сомнения или колебания, будет утаиваться.

Таким образом, по мере того как истина отходит на второй план, критерием знания становится то, вписывается ли оно в нарратив власти. Все остальное опасно для здоровья общества и требует решительных мер. Перефразируя Достоевского и Ницше, можно сказать, что когда объективность мертва, все позволено.

Это включает в себя ложь и приписывание собственной безжалостной тактики оппоненту. Профессор Хельсинкского университета Ян Штрассхайм, например, обвиняет Хайека в том, что он, по сути, использовал “современную тенденцию к научной рационализации для создания политической риторики”. По мнению Страссхайма, “в версии Хайека “неолиберальная” эпистемология, лежащая в основе этой риторики, парадоксальным образом сочетает подчинение демократии экспертной “истине” с огульной критикой экспертов”. На самом деле, только некоторых экспертов: “По мнению Хайека, ни обычные граждане, ни даже большинство экономистов, а лишь небольшая группа тех, кого он называет “философами”, не понимают этой парадоксальной эпистемологии, в которой эксперты отвергают экспертизу на основании экспертного мнения”.

«Парадокс» — это политическая риторика, призванная скрыть ложь. На самом деле Хайек предостерегает от всех так называемых экспертов, которые лишены «установки на скромность перед социальным процессом и терпимости к чужим мнениям, являясь полной противоположностью той индивидуальной гордыни, что лежит в основе требования всестороннего управления социальным процессом». Он никогда не призывал к подчинению экспертам, напротив, категорически отвергал «требование, чтобы разум какого-то отдельного человека обладал верховной властью». Человеческая деятельность неизмеримо сложна, а знание существует во множестве форм. «Истина» в обычном смысле — это «взаимодействие индивидов, обладающих разными знаниями и разными взглядами, и именно оно составляет жизнь мысли». Без такого открытого и уважительного взаимодействия, какой бы ни была жизнь, она перестаёт быть человеческой.

Тем не менее самым распространённым инструментом в арсенале постмодернистского софиста остаётся старая добрая уловка — аргумент к личности (ad hominem). Страссхайм типичен в этом, называя Хайека «неолибералом», ярлыком, который сам Хайек никогда к себе не применял. «Слово “неолиберализм” стало риторическим оружием», — объясняет журналист Стивен Меткаф в The Guardian от 18 августа 2017 года. Его используют против «господствующей идеологии нашего времени — той, что возвеличивает рыночную логику и уничтожает то, что делает нас людьми». Однако истинное возражение Меткафа не в этом необоснованном идеологическом нападении. Его претензия в другом: «То, что Хайека считают дедушкой неолиберализма — стиля мышления, который всё сводит к экономике, — несколько иронично, учитывая, что он был довольно посредственным экономистом». Такова благодарность Нобелевскому комитету, присудившему Хайеку в 1974 году премию по экономике одному из самых выдающихся деятелей современного классического либерализма.

Однако ничто не оказывается столь же эффективным в войне против истины, как современный эквивалент сожжения книг. Сегодня немногие студенты хотя бы слышали о Дороге к рабству (RtS), не говоря уже о том, чтобы прочитать эту книгу. И вот в августе 2023 года в Университетском издательстве Чикаго вышла новая книга под названием Последний человек либерализма: Хайек в эпоху политического капитализма, написанная профессором международных отношений Хобарт-колледжа Викешем Ядавом — несомненно, к посмертной радости как Хайека, так и Фридмана. В своей книге Ядав точно схватывает суть важного наблюдения Хайека: «Разрушение истины происходит потому, что пропаганда не может ограничиваться обсуждением высших ценностей; она вынуждена затрагивать вопросы “фактов”, поскольку государству необходимо оправдывать связь между проводимой политикой и результатами, поддерживающими определённые высшие ценности».

В Дороге к рабству Хайек действительно утверждал, что «тоталитарная пропаганда… должна распространяться и на вопросы факта, где человеческий разум задействован иным образом». Скрытая цель языковой диверсии, помимо логической несостоятельности, состоит в оправдании власти немногих. Настоящее значение такого оксюморона, как «коллективная свобода», например, заключается не в свободе членов общества, а в неограниченной свободе планировщика делать с обществом всё, что ему заблагорассудится. Это крайняя степень смешения свободы и власти. Результатом становится порабощение всех. Хайек наблюдал это собственными глазами в 1930-х годах, когда это происходило в нацистской Германии; к тому времени это уже было очевидно любому, кто хотел видеть, на примере Советской России. Более того, ещё в 1933 году он предсказывал, что «другие нации давно и неотступно следуют за Германией — пусть и на значительном расстоянии».

Этот марш против всех цивилизованных институтов ни в коем случае не является неизбежным, но для сопротивления потребуется мужество. Если старые идеи свободного действия и открытого диалога до сих пор не сумели убедить, «мы должны попытаться снова. Руководящий принцип о том, что политика свободы для личности — единственно верная прогрессивная политика, остаётся столь же справедливым сегодня, как и в девятнадцатом веке». И это, безусловно, морально правильный путь, что само по себе уже является достаточным прогрессом.

Истина не исчезает. Увы, того же нельзя сказать о цивилизации.

Оригинал статьи

Перевод: Наталия Афончина

Редактор: Владимир Золоторев