Титус Гебель, глава 1 из книги Free Private Cities, Making Government Compete For You

Опасно будить льва, гибелен зуб тигра, но самый страшный из всех ужасов — это человек в своем заблуждении. — Фридрих Шиллер, поэт и мыслитель

Эта книга о том, почему нам нужны альтернативы в самой важной сфере нашей жизни и как эти альтернативы могут выглядеть. Эта сфера — совместная жизнь с другими людьми. Нашими злейшими врагами уже давно перестали быть стихийные бедствия или хищники. Главной угрозой стали другие люди. Поэтому важнейший вопрос заключается в том, как мы формируем сообщество с себе подобными. Люди могут придерживаться определенных мировоззрений и даже жертвовать ради них жизнью. Но если эти идеи сомнительны или опасны, то в опасности оказываются все остальные. Единственная реальная проблема человечества заключается в том, что одни люди стремятся навязать свою волю другим. Поэтому задача состоит в том, чтобы создать порядок, который не позволит этому случиться.

Господствующее мнение на Западе предполагает, что сочетания демократии и верховенства права достаточно, чтобы бороться со злоупотреблением властью и обеспечить процветающее сосуществование. После краха коммунистического Восточного блока некоторые даже провозгласили «конец истории».¹ Либеральные конституционные демократии² рассматривались как конечная точка развития, считалось, что дальше двигаться уже некуда. Ожидалось, что скоро все страны мира должны будут принять эту систему. Однако это мнение о конечной точке — явная ошибка, в частности потому, что все наши либерально-демократические конституции нарушают гражданское право своих стран: они являются договорами в ущерб третьим лицам. К этой мысли мы ещё вернёмся.

Наше сосуществование — это рынок, потому что оно подчиняется тем же силам — хотим мы того или нет. Рынок всегда присутствует там и тогда, где собираются люди, у которых есть неудовлетворенные потребности. Рынок — это встреча спроса и предложения на товары, услуги и права. Даже если большинство избирателей предпочитает антирыночную экономическую систему и политики её реализуют, это тоже рыночный результат.³

Государства тоже существуют потому, что на них есть спрос. Государственный порядок создаёт рамки, в которых люди могут социально взаимодействовать и мирно обмениваться товарами. Наличие безопасности и фиксированных правил делает возможным совместное проживание большого числа людей. Такое сосуществование настолько привлекательно, что люди готовы принять значительные ограничения своей личной свободы ради его преимуществ. Даже подданные самого жестокого диктатора, скорее всего, предпочтут статус-кво жизни Робинзона Крузо на одиноком острове. Человек — стадное животное.

Рынок совместного проживания — не только самый важный, но и самый крупный рынок. Государственная деятельность составляет примерно 30% валового внутреннего продукта всех стран.⁴ Тем не менее результаты её весьма плачевны. Крупнейшая «компания» на этом рынке — Соединённые Штаты Америки — демонстрирует убытки порядка 1000 миллиардов долларов в год на своём балансе.⁵ Некоторые участники рынка, такие как Швеция и Германия, намеренно привлекают неквалифицированных новых клиентов, нуждающихся в содержании, и тем самым отпугивают своих постоянных клиентов с высокими доходами. Некоторые конкуренты, например Иран или Северная Корея, доходят даже до того, что убивают собственных клиентов за поведение, которое в других местах даже не сочли бы наказуемым.⁶

Любой достаточно умелый предприниматель должен справиться лучше.

Если бы удалось каким-то образом организовать предложение государственных услуг и при этом избежать недостатков государства— возрастающего налогообложения и патернализма при постоянной смене правил игры — тогда появился бы лучший «продукт». Если «продукт» успешен, больше людей захотят получить что-то подобное. Конечно, для этого потребуются новые концепции. Но если каждый новый подход изначально отвергать как утопическую фантазию, то, скорее всего, наступит застой.

Общей чертой всех политических утопий прошлого является то, что в них никогда не предполагалось добровольное участие. Почти все классические утопические идеи по сути тоталитарны — начиная с Платона и его философов-царей и заканчивая диктатурой пролетариата у Маркса, а также современной концепцией Великой трансформации ради борьбы с изменением климата.⁷ Просвещённое меньшинство навязывает свою волю, независимо от того, считает ли кто-либо ещё это хорошей идеей. Если это меньшинство заменяется демократическим большинством, меняется лишь число тех, кем управляют против их воли, но не сам принцип.

Отметим, что между государственными порядками практически отсутствует конкуренция как процесс открытия. Наоборот, государства активно продвигают картельные международные соглашения, чтобы предотвратить налоговую или системную конкуренцию. Хотя коммунистическая модель после краха Советского Союза практически исчезла с рынка совместного проживания, сам этот процесс занял более семидесяти лет. И здесь кроется другая проблема: возможность ввести новый «продукт» в этом сегменте рынка есть только через захват власти, революцию или сепарацию. Это делает проникновение на рынок чрезвычайно трудным. Проходят поколения, прежде чем закрепляется знание о результативности различных форм правления. В течение жизни отдельного человека такие вещи едва ли становятся очевидными. Даже в демократических государствах постоянно ощущается нехватка возможностей для меньшинств, которые могли бы предложить контр-модели, способные позже оказаться более успешными. Патри Фридман, основатель The Seasteading Institute, ⁸ был одним из первых, кто это осознал:

Индустрии государствования необходимы инновации. Потому что любая форма правления рано или поздно становится негибкой. Организационные формы сытых цивилизаций со временем окостеневают, государство с одной стороны сокращает услуги, а с другой -, повышает цены. Это касается и западных демократий.⁹

Для многих идея о том, что государство и рынок — это две отдельные сферы, кажется совершенно непривычной. Нам представляется естественным, что лидер или собрание мудрых людей принимают политические решения за нас. Настолько естественным, что мы даже не рассматриваем самоопределение как возможную альтернативу. Давайте проведём мысленный эксперимент:

Предположим, мы создали новый сорт мармелада. Мы могли бы спорить с другими о том, какой мармелад лучший, основывать гражданские инициативы, клубы и партии, рекламирующие наш бренд. Мы бы пытались привлечь на свою сторону СМИ, артистов, интеллектуалов и влиятельные группы интересов. Мы заказали бы экспертные заключения и опросы, чтобы доказать превосходство нашего мармелада над другими сортами. Короче говоря, мы занимались бы мармеладной политикой. Но это же нелепо, не правда ли? Пусть каждый покупает мармелад, который ему нравится! А там уж посмотрим, повезет ли нашему сорту.

Однако мы ещё почему-то не додумались применить этот подход к нашему совместному существованию. Здесь мы продолжаем страстно бороться за «правильный» или «справедливый» порядок. Почему бы нам просто не принять тот факт, что люди разные и то, что нравится А, вовсе не обязано нравиться Б?

Мы получаем лучшие мобильные телефоны не потому, что можем высказаться как акционеры на ежегодном собрании, а потому что каждый может купить именно тот продукт, который хочет, и плохие телефоны вскоре перестают пользоваться спросом. Поскольку все остальные поступают так же, сегодня доступны отличные и недорогие устройства. Даже бедные люди в развивающихся странах могут позволить себе телефоны с широкими техническими возможностями. Это работает так хорошо потому, что поиск решений на рынке является эволюционным процессом, происходящим через мутации (метод проб и ошибок), отбор (прибыльность или банкротство) и воспроизводство (подражание успешным решениям).

Теперь мы должны применить этот проверенный механизм к нашим системам сосуществования. Если каждый может ежедневно своими покупательскими решениями определять, какие продукты продолжат существовать, а какие нет, разве это не более демократично в смысле подлинного правления всех? Во всяком случае, это уж точно кажется более демократичным, чем голосовать раз в несколько лет за политиков, чьи намерения неизвестны, а успех их реализации сомнителен.

Восприятие общественного порядка как «продукта» и мирное соперничество систем за граждан как «клиентов» позволит значительно разрядить прежние политические конфликты. Если существует достаточно альтернатив, то даже системы, основанные на этническом происхождении или чувстве общности, включая те, что отвергают частную собственность, являются всего лишь одним из продуктов среди множества других. Это верно даже в том случае, если их организаторы яростно отвергают такую точку зрения. Пока новые эксперименты происходят на ограниченной территории и с добровольцами, ущерб в случае неудачи также остаётся управляемым и приемлемым благодаря осознанному согласию участников.

Создание новых систем совместного существования в XXI веке не только возможно, но и весьма вероятно. Ещё в 1936 году Стефан Цвейг заметил, что большинство никогда не доверит управление государством «терпеливым и справедливым», но всегда отдаст его каким-то обманщикам, которые выдумывают великие вопросы судьбы и притворяются, будто знают ответы на них.¹⁰ Это происходило так часто в истории человечества, что становится достаточно очевидным: «терпеливым и справедливым» пора самим создавать свои собственные сообщества. Шансы на это неплохи. Люди стали более мобильными. Для многих в будущем родина будет “приемной родиной”. Технологический прогресс также предоставляет отдельным людям и небольшим группам значительные возможности для самостоятельного устройства. В то же время тенденция к урбанизации продолжается безостановочно.¹¹ Большинство предпочитает жить в городах, а не в сельской местности — и это тоже рыночный результат, который следует принять как данность.

Отсюда возникает вопрос: какими будут города будущего, ведь именно они станут центрами будущих сообществ?

Ответом на это являются Свободные Частные Города.

Перевод: Наталия Афончина

Редактор: Владимир Золоторев