Liberty Education Project


Knowledge Is Freedom
Гэри Галлес
Свободный рынок игнорирует бедных

Много лет я подумывал написать статью под названием «Игнорируйте богатых», с главной идеей о том, что сосредоточенность на «богатых» порождает зависть, а оттуда — всевозможные ограничения, подрывающие стимулы как у богатых, так и у бедных использовать свои производственные ресурсы на благо других. Если бы мы игнорировали богатых — в смысле, сосредотачивались бы исключительно на последствиях их деятельности для всех остальных, — у нас была бы куда более разумная политика и куда больше пользы для общества.

Леонард Рид шёл в том же направлении в своей работе «Свободный рынок игнорирует бедных», впервые опубликованной в 1962 году в серии Клише социализма Фонда экономического образования, но он начал с другой стороны. Сегодня почти каждая политика хотя бы частично «оправдывается» заботой о бедных через государственное принуждение — вплоть до повышения счетов за электричество для людей с более высокими доходами и более высоких ставок по ипотеке для тех, у кого лучшая кредитная история. Поэтому игнорирование бедных — за исключением предоставления им одинаковой «равной справедливости и защиты для всех», как и игнорирование богатых, — также принесло бы обществу пользу.

Как только какая-либо сфера деятельности становится социализированной, почти все начинают считать, что так и должно быть.

Без социализированного образования — где бы бедные получали знания? Без социализированной почты — как бы фермеры получали письма, кроме как за огромные деньги? Без социального обеспечения — пожилые годы обернулись бы нищетой!

Согласие с идеей государственного абсолютизма следует за социализацией — и это ужасает. Почему?

Потому что после социализации практически невозможно показать на конкретном примере, как свободный рынок мог бы справиться с этой задачей лучше. Как, например, сравнить социализированную почту с частной, если последняя запрещена законом? Это примерно то же самое, что пытаться объяснить людям, всю жизнь жившим во тьме, как бы выглядел мир при свете. Можно лишь прибегать к воображению.

Затем Рид обращается к одному из своих любимых примеров социализированной деятельности — Почтовой службе США — и приводит наглядную иллюстрацию:

За последние годы свободный рынок — свободные и добровольные обмены между людьми — позволил нам передавать человеческий голос по всему земному шару за одну двадцать седьмую долю секунды; транслировать спортивное событие в каждый дом в цвете и в движении в реальном времени; доставлять 115 человек из Лос-Анджелеса в Балтимор за три часа и 19 минут; транспортировать газ из скважины в Техасе на плиту в Нью-Йорке с низкими затратами и без субсидий… Тем не менее, такие обычные рыночные явления не убеждают большинство людей в том, что «почту» можно было бы оставить свободному рынку без ущерба для общества.

Рид далее предлагает мысленный эксперимент, чтобы усилить эту иллюстрацию с почтой.

Представьте себе, что федеральное правительство США с самого основания издало указ, согласно которому все мальчики и девочки — от рождения до совершеннолетия — должны получать обувь и носки от правительства «бесплатно». Затем представьте, что эта практика «бесплатной обуви и носков» продолжалась с момента основания страны. И наконец, представьте, что кто-то, верящий в чудеса, которых можно достичь когда люди свободны, заявил: «Я не считаю, что обеспечение детей обувью и носками — это обязанность правительства. По сути, это обязанность семьи. Эта деятельность никогда не должна была быть социализирована. Это по праву дело свободного рынка».

Как бы, при таких условиях, отреагировали на такое заявление? Судя по тому, что мы слышим повсюду, стоило бы деятельности стать социализированной хотя бы на короткое время, как мы услышали бы привычный возглас: «Ах, вы хотите, чтобы бедные дети остались без обуви!»

Однако… пока деятельность ещё не стала социализированной, мы можем указать, что в странах, где обувь и носки — это забота семьи, бедные дети обуты лучше, чем в странах, где это забота государства. Мы можем показать, что бедные дети лучше обуты в более свободных странах, чем в менее свободных.

Затем Рид объясняет, что он имеет в виду, утверждая, что свободный рынок игнорирует бедных, и почему это лучше того, что мы наблюдаем в Америке сегодня.

Свободный рынок игнорирует бедных ровно так же, как он не признаёт богатых — он «нелицеприятен». Это способ организации деятельности, основанный на открытости, который позволяет миллионам людей сотрудничать и конкурировать без предварительной проверки родословной, национальности, цвета кожи, расы, религии или уровня богатства.

Он требует лишь того, чтобы каждый придерживался добровольных принципов — то есть правил честной игры. Свободный рынок означает добровольный обмен; это беспристрастная справедливость в экономической сфере, исключающая принуждение, грабёж, воровство, протекционизм, субсидии, особые привилегии от властей и другие анти-рыночные методы, с помощью которых происходят обмены товарами и услугами. Он открывает путь для того, чтобы смертные могли поступать нравственно, потому что они свободны поступать нравственно.

Сегодня мы бы сразу услышали, как в качестве полного опровержения анализа Рида звучат утверждения, что люди иногда совершают дурные поступки, а значит, рынок не решит всех проблем. За этим последовала бы некая версия ныне господствующего логического скачка: «следовательно, правительство должно вмешаться», чтобы «исправить» ситуацию. Увы, такое возражение игнорирует часто повторяемую мысль Томаса Соуэлла о том, что в мире неизбежной редкости в сфере государственной политики «не существует решений — есть только компромиссы». А с учётом того, что у государства нет никаких ресурсов, кроме тех, которые оно забирает у граждан, выходит, что правительство вынуждено нарушать права собственности граждан ради предоставления своих предполагаемых «решений».

Более того, представление государства как патерналистского решения игнорирует не только факт принудительного изъятия и подрыва стимулов к производительному труду. Оно также игнорирует то, что передача решений государственным чиновникам означает передачу власти тем, у кого одновременно и меньше информации, и худшие стимулы. Эти диктаторы (ведь они диктуют решения, отличные от тех, что мы бы выбрали сами) заботятся о гражданах меньше, чем граждане заботятся о себе сами или чем родители заботятся о своих детях. Они знают меньше, чем сами граждане, об их предпочтениях, способностях и о тех компромиссах, на которые они готовы пойти. Более того, представители государства часто получают больше пользы, делая граждан зависимыми, а не независимыми.

Контраргумент Леонарда Рида логически вытекает из этого:

Разумеется, человеческая природа несовершенна, и её недостатки будут проявляться и на рынке (хотя вряд ли в большей степени, чем в государстве). Но свободный рынок даёт людям возможность действовать нравственно, и всё наблюдаемое подтверждает, что бедные живут лучше при таких условиях, чем тогда, когда этот путь закрыт — как это происходит при социализме.

Рид далее кратко подытоживает свою позицию — ту самую, которую сегодня в основном игнорируют или отвергают те, кто находится у власти, но которую не мешало бы помнить тем, кого они должны обслуживать, не только на выборах, но и каждый день:

Объяснить, как некая социализированная деятельность могла бы осуществляться лучше частным образом, на добровольной основе в рамках свободного рынка — это как объяснять слепому, что значит видеть. Но это не значит, что мы должны сдаться и остаться в темноте.

Примеры чудес свободного и добровольного обмена окружают нас повсюду. Мы воспринимаем их как должное. Просто представьте себе, что было бы, если бы обувь и носки были государственной монополией последние пару сотен лет — и сравните это с тем разнообразием и низкой ценой обуви, которую сейчас предлагают предприниматели в свободных странах.

Свободный рынок даёт возможность людям поступать нравственно — но это не означает, что они всегда будут так поступать. И уж точно не стоит предполагать, будто, обладая властью, мы вдруг начнём вести себя нравственнее.

Оригинал статьи

Перевод: Наталия Афончина

Редактор: Владимир Золоторев