Теорию интервенционизма Людвига фон Мизеса можно продемонстрировать на примере кризиса COVID-19. Интервенционизм укрепил свои позиции в секторе общественного здравоохранения и за время кризиса COVID-19 распространился на другие области, такие как денежная политика, фискальная политика, регулирование транспорта и общественных собраний. Спираль интервенционизма в здравоохранении поглотила гражданские свободы на фоне массовой истерии по поводу вируса (¹Bagus et al., 2021).

Функционирование спирали интервенционизма хорошо известно австрийским экономистам, но вот обратный процесс изучен гораздо слабее. Поэтому в этой статье я хочу использовать теорию интервенционизма Мизеса для разработки теории деинтервенционизма, теории деспирализации. Сначала я изложу теорию интервенционизма Мизеса и то, как Мизес со временем ее модифицировал.

Во-вторых, я представлю теорию деинтервенционизма. В-третьих, я проиллюстрирую эту теорию на конкретном примере реформы пенсионной системы. В конце я поделюсь некоторыми выводами для либертарианских реформаторов.

Теория интервенционизма Мизеса

Людвиг фон Мизес еще в своей книге 1929 года “Критика интервенционизма” указал на несостоятельность “третьего пути” интервенционизма: “Или капитализм, или социализм, нет срединного пути”. (² 1996, стр. 8). Интервенционизм нестабилен, потому что государственное вмешательство приводит к эффектам, противоречащим намерениям их сторонников. В такой ситуации политики, которые выступали за вмешательство, должны либо отказаться от него, либо сделать новое вмешательство. Однако новое вмешательство вызовет другие нежелательные побочные эффекты, которые плохи с точки зрения интервенционистов (² 1996, стр. 8). Таким образом, возникают постоянные стимулы к тому, чтобы и дальше идти по пути интервенционизма, добавляя все новые вмешательства, пока лавина интервенционизма не похоронит рыночную экономику, которая превратится в плановую экономику или социализм, в котором государство, как фактический владелец средств производства, руководит всем производством.

Мизес иллюстрирует свой анализ примером контроля цен. Если государство устанавливает максимальные цены ниже рыночных с целью выгоды для потребителей, возникнет дефицит, потому что при регулируемой цене производство становится нерентабельным и спрос увеличивается. Сокращение производства и неудовлетворенный потребительский спрос можно считать неблагоприятным эффектом с точки зрения самих интервенционистов. Чтобы стимулировать производство, сделав его снова прибыльным, государство тогда может начать регулировать цены на входные ресурсы в этой отрасли. Эти дополнительные потолки цен представляют собой следующий шаг в накопительном интервенционистском процессе. Как следствие, производство факторов производства становится нерентабельным, и следующим шагом интервенционистов является установление потолка цен на факторы производства, и так далее, пока все цены в экономике не будут зарегулированы. Как отмечает Мизес, “если государство не склонно облегчить ситуацию, убрав свои ограниченные вмешательства и сняв контроль над ценами, за его первым шагом должны последовать другие” (² 1996, стр. 8; Мизес приходит к тому же выводу в “Человеческой деятельности” ³ 1998, стр. 857).

Ученик Мизеса Мюррей Ротбард аргументирует таким же образом: “каждое принуждающее вмешательство в человеческие дела порождает дальнейшие проблемы, которые требуют выбора: отменить первоначальное вмешательство или добавить еще одно. Это характерная черта, делающая любую ‘смешанную экономику’ нестабильной, всегда склоняющейся к одному из двух противоположных полюсов — полной свободе или полному этатизму” (⁴ 1976, стр. 264). Конец интервенционистской спирали — это социализм (Мизес ⁵ 1998, стр. 88). По поводу теории интервенционизма Мизеса стоит сделать три замечания.

Первое замечание заключается в том, что Мизес утверждает, что последствия вмешательств могут быть нежелательными с точки зрения сторонников вмешательств, что создает давление на введение последующих вмешательств: “[последствия]… которые, в конце концов, противоречат его [правительства] собственным намерениям.” (Мизес ² (1996), стр. 8). Однако это не обязательно так по четырем основным причинам.

Во-первых, когда Мизес ссылается на точку зрения интервенционистов, он имеет дело с субъективными оценками, которые с уверенностью не могут быть известны внешнему наблюдателю. Вполне возможно, что этатист приветствует эффекты вмешательства, поскольку они дают ему оправдание для дальнейших вмешательств. Он может быть вполне осведомлен о том, что запускает спираль интервенционизма, ведущую к социализму, который является его конечной целью. В этом случае эффекты начальных вмешательств не являются нежелательными, а наоборот, очень желательными. Иногда, например, во время европейского долгового кризиса, кризиса COVID-19 или в случаях искусственной безработицы или массовой иммиграции, которая увеличивает голоса за определенную партию или усиливает власть государства, это предположение не кажется слишком надуманным. Мизес мог бы улучшить свой аргумент, немного изменив формулировку, чтобы сказать, что эффекты вмешательства вредны с точки зрения того, что интервенционисты официально защищают или притворяются, что защищают. Во-вторых, побочные эффекты вмешательства могут быть недостаточно сильными, чтобы вызвать давление, приводящее к большим вмешательствам, как это происходит с законами о минимальной заработной плате, которые вызывают довольно незначительную безработицу, когда порог установлен очень низко.

В-третьих, “неблагоприятные” эффекты могут быть просто приняты интервенционистами в качестве необходимого зла без привлечения последующих вмешательств. Например, государственное перераспределение снижает накопление капитала и, следовательно, приводит к зарплатам, которые ниже, чем они могли бы быть. Политики могут принять несколько более низкий уровень жизни, пока они верят, что их эгалитарные цели достигнуты. В этом случае они могут противостоять давлению отменить вмешательство или произвести следующее. В-четвертых, одновременно с вмешательством могут существовать и другие эффекты, которые компенсируют или смягчают эффекты вмешательства. Например, прогресс в международном разделении труда, накопление капитала или инновации могут увеличить производительность, так что повышение минимальной заработной платы не приводит к безработице, или так, что потери производительности, вызванные некоторыми интервенционистскими мерами, компенсируются. Следовательно, не будет видимого давления с целью последующих вмешательств.

Второй комментарий к теории интервенционизма Мизеса заключается в том, что интервенционистская спираль в случае контроля цен может быть прервана фискальными средствами. В случае нехватки товара, цена на который контролируется, государство может субсидировать производство этого товара или начать его производить. После этого вмешательства давление на регулирование других цен снижается. Естественно, более высокие налоги на финансирование субсидий или государственное производство будут снижать готовность к производству, и накопление капитала будет ниже, чем иначе было бы достигнуто. Однако, как указывалось выше, эти неблагоприятные последствия легко могут рассматриваться как приемлемые, поэтому кумулятивный процесс в этот момент прекращается или, по крайней мере, значительно замедляется.

Третий комментарий, который мы должны сделать, заключается в том, что Мизес немного изменил свою теорию интервенционизма с первой версии в 1929 году до версии в “Человеческой деятельности” в 1949 году. В 1929 году его определение интервенционизма было уже, чем в “Человеческой деятельности”. В первом варианте он утверждает, что “[и]нтервенция — это приказ общественной власти, вынуждающий владельцев средств производства и предпринимателей использовать свои средства иначе, чем они бы делали без приказа”. (² 1996, стр. 4) В более поздней редакции 1940 года (1998, стр. 6) мы находим похожее определение. Мизес подчеркивает разницу со своим определением социализма: “Интервенционизм стремится сохранить частную собственность на средства производства, но властные приказы, особенно запреты, будут ограничивать действия частных владельцев”.(² 1996, стр. 1; см. также Мизес ⁵ 1998, стр. 10). Мизес (² 1996, стр. 5) утверждает, что существуют два типа приказов, а именно те, которые прямо уменьшают или препятствуют производству, и те, которые регулируют цены. Однако в 1929 году он не рассматривает национализации или создание государственных предприятий как вмешательство. Более того, фискальные меры, такие как субсидии, не включены в интервенционизм в его узком определении (² 1996, стр. 5). Налогообложение также исключено, поскольку оно, по мнению Мизеса, не перенаправляет само производство (² 1996, стр. 30, прим. 3).

Таким образом, Мизес ограничивает свое определение интервенционизма случаями контроля цен и запрета производства, что делает его довольно узким. Субсидии, налоги, государственные закупки и продажи, а также государственные компании также приводят к использованию факторов производства иначе, чем это произошло бы в противном случае. Позже, в “Человеческой деятельности”, Мизес использует более широкий взгляд на интервенционизм. Во-первых, он предлагает определение интервенции, заявляя:

Интервенция — это прямой или косвенный приказ власти, отвечающей за аппарат принуждения и принудительного вмешательства, который вынуждает предпринимателей и капиталистов использовать некоторые факторы производства иным образом, нежели это произошло бы, если бы они просто подчинялись предписаниям рынка. ³ (1998, стр. 714–15)

Однако позже Мизес расширяет значение интервенционизма в главе 36 “Кризис интервенционизма”. В этой главе он включает в интервенционистские меры налогообложение, бюджетные расходы и деятельность государственных предприятий [Мизес, 1949] (1998, стр. 851–54). Мизес утверждает, что логика интервенционизма также применяется к этим областям, приводя к все большей и большей социализации ресурсов и проеданию капитала. Чтобы финансировать интервенционистские меры и собственный рост, правительству приходится все больше и больше облагать налогами богатство. Однако частные средства ограничены ³ (1998, стр. 852).

Мизес завершает свой анализ интервенционизма:

Интервенционистский период должен закончиться, потому что интервенционизм не может породить устойчивую систему социальной организации… Разные виды вмешательства в рыночные явления не только не позволяют достичь целей, которые ставят перед собой их авторы и сторонники, но и порождают такое состояние дел, которое — с точки зрения целей их авторов и сторонников — менее желательно, чем предыдущее состояние дел, которое они были призваны изменить. Если вы хотите исправить их абсурдность, дополнив первые акты вмешательства все большим и большим числом таких актов, вам придется идти все дальше и дальше, пока рыночная экономика не будет полностью уничтожена и земенена социализмом. ³ (1998, стр. 854)

Два де-интервенционистских применения теории интервенционизма Мизеса

Суть аргумента Мизеса заключается в том, что интервенционизм нестабилен. Режим интервенционизма всегда будет колебаться от меньшего числа интервенций к большему. Иногда режим может двигаться и в противоположном направлении — от большего числа интервенций к меньшему, хотя Мизес не акцентирует внимание на этом направлении. Всегда остается вопрос, следует ли отменить интервенцию из-за ее “непреднамеренных” побочных эффектов или же дополнить ее дополнительными интервенциями для борьбы с этими побочными эффектами.

Подобно тому, как интервенции приводят к давлению в сторону увеличения количества интервенций, отмена интервенций также приводит к давлению для отмены предыдущих интервенций или для восстановления отмененных. Это происходит потому, что отмена интервенции устраняет ее побочные эффекты, но делает более заметными “негативные” последствия оставшихся в силе интервенций. Трудность рыночных реформ состоит в том, что они вызывают давление, направленное на их отмену. Это означает, что де-интервенционизм или постепенная рыночная реформа — это сложное, смелое и рискованное предприятие. Это предприятие нестабильно, хрупко и уязвимо с политической точки зрения.

Давайте вернемся к примеру Мизеса с максимальными ценами. По его мнению, ограничение максимальных цен посредством потолка приводит к дополнительному вмешательству в регулирование цен на факторы производства, чтобы сделать производство товара снова прибыльным. В свою очередь, это дополнительное регулирование имеет пагубный эффект делая производство этих входных факторов неприбыльными, вызывая их дефицит. Если произойдет дерегуляция и ценовое регулирование входного фактора будет отменено, мы вернемся к точке, когда производство товара с ограниченной максимальной ценой становится нерентабельным, что приводит к дефициту. Поскольку этот дефицит является “нежелательным”, возникает давление на отмену также исходного регулирования максимальной цены. Иными словами, так же как вмешательства могут вызвать интервенционистскую спираль, реформы или отмена вмешательств могут привести к спирали реформ. Обе могут быть в любой момент прерваны либо удалением вмешательств в первом случае, либо возобновлением процесса интервенционизма во втором случае.

Это понимание, полученное нами из теории интервенционизма, крайне важно для проведения рыночных реформ. Изолированные или частичные реформы ведут к проблемам в исполнении и устойчивости, которые возникают из-за оставшихся государственных интервенций. Этатисты могут использовать эти проблемы в качестве главного аргумента против реформы и в пользу ее отмены.

Суть спирали де-интервенционизма заключается в том, что реформа может привести к негативным побочным эффектам или проблемам с точки зрения самих сторонников реформы (и их противников, конечно). Затем сторонники сталкиваются с развилкой, где можно сделать три разных выбора. Во-первых, они могут отменить реформу, как требуют ее противники. Во-вторых, сторонники могут ввести дополнительные интервенции для борьбы с нежелательными эффектами, запуская новую спираль. Примером может служить реформа Хартц-IV в Германии в начале 2000-х годов, которая дерегулировала рынок труда. Эти реформы рынка труда завершились введением минимальной заработной платы в 2015 году. В-третьих, они могут следовать динамике де-интервенционизма, отменяя следующие интервенции, что в свою очередь может вызвать дополнительные “нежелательные” последствия. Таким образом, предложения по освобождению рынка сталкиваются с проблемой того, что они сами по себе нестабильны, потому что они являются лишь частичными либерализациями. Успешные реформы должны сопровождаться дерегуляцией в других областях. Хорошим примером такого подхода является успешная монетарная и экономическая реформа в Германии в 1948 году. В то время еще действовал ценовой контроль периода национал-социалистского режима. Национал-социалистский режим использовал инфляцию для финансирования военных усилий. В результате многие товары были доступны только на черном рынке. Целью монетарной реформы было устранение избыточного денежного предложения, созданного во время войны.

Однако монетарная реформа сама по себе, то есть без прекращения ценового контроля, не могла бы запустить функционирующую рыночную экономику, зависящую от свободных цен. Аналогично, прекращение ценового контроля без монетарной реформы, которая бы устранила избыточное денежное предложение, могло бы вызвать гиперинфляцию и потерю доверия к новой валюте. Поэтому Людвиг Эрхард, директор по экономике Объединенного экономического совета, позже министр экономики и канцлер Германии, сопроводил монетарную реформу постепенной и всеобъемлющей отменой ценового контроля. Комплексная реформа привела к поразительному успеху и стала основой послевоенного экономического чуда Германии.

Из точки зрения Мизеса можно сделать вывод, что только полная отмена вмешательства или интервенций в рыночную экономику («немедленная отмена», согласно Мизесу ² 1996, стр. 15) позволила бы избежать этих проблем и установить рыночную экономику, которая является стабильной и жизнеспособной системой социального сотрудничества. “Я бы нажал кнопку,” как говорил Леонард Рид (⁶ 1946). Это еще одно радикальное следствие теории Мизеса. Следует отметить, что кажется, что Мизес не совсем осознает насколько радикальны следствия его теории. Пример такого казуса — это защита Мизесом минимального государства и одновременное требование неограниченного права на отделение до уровня отдельного индивида (1985, стр. 109–110). Как указывал Ганс-Герман Хоппе (⁷2020), неограниченное отделение делает членство в государстве добровольным и делает возможным анархо-капитализм. Мизес, кажется, не осознавал радикальные следствия защиты неограниченного отделения.

Как и в случае с неограниченным отделением, в теории интервенционизма Мизеса содержится радикальная идея, которая приближает Мизеса к взглядам Мюррея Ротбарда на государственное вмешательство. Поддерживая точку зрения Леонарда Рида, Ротбард утверждает, что либертарианец должен выступать за отмену всех государственных вмешательств одним махом. Однако аргумент Ротбарда основывается не только на экономической и политической теории, но и на этике естественного права. Ротбард утверждает, что если бы существовала кнопка, которая сразу бы уничтожила государство, либертарианец должен был бы нажать её (1998, стр. 259). Теория интервенционизма Мизеса, похоже, поддерживает этот подход с точки зрения экономической теории. Мизесианец, которого просят установить стабильную и жизнеспособную форму социального сотрудничества для избегания хаоса социализма, последовал бы своему либертарианскому собрату и нажал бы на кнопку Рида и Ротбарда — по крайней мере, так кажется.

Реформа пенсионной системы как иллюстрация де-интервенционистской спирали.

Примером такой де-интервенционистской спирали может служить реформа общественной пенсионной системы, основанная на принципе “от каждого по способностям, каждому по потребностям”, и переход к капиталоориентированной пенсионной системе, защищаемой Уэрта де Сото (⁸ 2007). Переход к рыночному пенсионному обеспечению, основанному на накоплении, сталкивается с проблемой того, что люди, приближающиеся к пенсионному возрасту или уже находящиеся в нем, возможно, в прошлом не накопили достаточно средств и вынуждены полагаться на государственную систему. В период перехода молодое работающее население должно было бы платить государственные пенсии пенсионерам и откладывать деньги на свою собственную пенсию. Конечно, пенсионеры могли бы просто получать прямую поддержку от своих детей в период перехода, что сделало бы платежи в системе “от каждого по способностям, каждому по потребностям” добровольными. Однако, не у каждого пенсионера есть дети, готовые это делать, и рождаемость снижается. Так что есть нежелательное последствие реформы, а именно, что жизнь пенсионеров в период перехода может стать более тяжелой. Отметим, что это в сущности ситуация, которая сложилась после рыночных реформ в Советском Союзе в 1990-х годах и причина, по которой ностальгирующие пожилые люди хотели вернуться к социализму.

Существует несколько способов, которые могут помочь сделать реформу пенсионной системы (политическим) успехом через дальнейшую дерегуляцию. Один из способов поддержки пенсионеров — частные пожертвования; частные благотворительные организации могут заполнить возникшую проблему. Чтобы повысить готовность к частным пожертвованиям, было бы полезно снижение налогов. Снижение налогов является отменой государственного вмешательства в ответ на проблемы, вызванные начатой реформой. Другой способ смягчения негативных последствий реформы — сделать рынок труда более гибким и облегчить создание рабочих мест специально для пожилых людей, например, путем снижения взносов в систему социального обеспечения или позволяя работникам продолжать работать после достижения пенсионного возраста. Конечно, это также подразумевает отмену или сокращение дальнейших вмешательств. Переход к системе пенсионного обеспечения, основанной на капитале, также усложняется другими вмешательствами, прежде всего в сфере денежной политики. Денежная политика государства частно направлена на то, чтобы направить сбережения на финансирование государства. Страховые компании, пенсионные фонды или банки вынуждены инвестировать часть сбережений в государственные облигации с низкой или даже отрицательной доходностью. Доходность краткосрочных сбережений искусственно снижается. Финансовые вмешательства усложняют получение положительной реальной доходности от сбережений для обеспечения пенсии. Частная пенсионная система, основанная на капитале создает дополнительную неопределенность в виде возможных будущих государственных вмешательств в сфере денежной политики.

Поэтому для успешной реализации реформы пенсионной системы были бы полезны также прекращение политики отрицательных процентных ставок, финансовая дерегуляция или монетарная реформа. Однако эти дополнительные реформы и де-интервенции привели бы к другим последствиям, которые некоторые люди считали бы вредными. Одним из непосредственных последствий менее интервенционистской монетарной политики, или даже полной монетарной реформы, было бы сокращение финансирования государства. Реальные государственные расходы упали бы. Роль государства в экономике уменьшилась бы, что привело бы к проблемам для тех, кто зависит от государства. Дальнейшая дерегуляция облегчила бы возвращение этих людей к продуктивной деятельности.

Более того, дерегуляция финансовых рынков, например, путем отмены Базельских регуляций, потребует дополнительных монетарных реформ, поскольку некоторые из этих регуляций ограничивают способность банков создавать новые деньги за счет расширения кредитования. Полностью обеспеченные товарные деньги, которые защищает Хуэрта де Сото ⁹(2020) и другие, решают эту проблему. Введение полностью обеспеченных товарных денег, таких как чистый золотой стандарт, является формой де-интервенции, поскольку банки лишаются привилегии держать частичные резервы, а предоставление этой привилегии было интервенцией. Монетарная система, которая соответствует принципам частного права, то есть обязывает их держать 100 процентов резервов на депозитах по требованию, имела бы дополнительное преимущество в том, что в такой экономике возникла бы тенденция к увеличению покупательной способности денег, когда увеличение производительности превышает производство золота. Увеличение покупательной способности денег облегчает накопление капитала на пенсию. Таким образом, введение товарных денег облегчило бы проблемы, проистекающие из пенсионной реформы, и облегчило бы переход. Однако, из такой монетарной реформы следуют дополнительные проблемы, согласно логике де-интервенционистской спирали. Такая реформа потребует гибкости цен на понижение, поскольку покупательная способность денег, вероятно, увеличится в долгосрочной перспективе. Для предотвращения простоя ресурсов следует отменить регулирования, вызывающие жесткость цен. Особенно важны в этом отношении дерегуляции рынка труда, поскольку привилегии для профсоюзов и законы о минимальной зарплате делают заработную плату жесткой.

Другой проблемой такой монетарной реформы может стать возможное банкротство компаний, которые адаптировали свою бизнес-модель к сегодняшней инфляционной среде и зависят от ее существования, опираясь на высокий уровень задолженности. Таким образом, тенденция к увеличению покупательной способности денег, проистекающая из новой монетарной системы, создает проблемы для этих компаний. Гибкость других рынков (де-интервенция) становится еще более актуальной. Увеличение гибкости облегчает перевод факторов производства из задолжавших и неудавшихся компаний в новые, более прибыльные проекты и сокращает период безработицы.

Вывод: Как мы можем видеть, существует не только спираль интервенционизма, но и аналогичная ей спираль де-интервенционизма. Реформы сталкиваются с все еще существующими вмешательствами, что приводит к проблемам с точки зрения как реформаторов, так и не-реформаторов. Есть давление на отмену дальнейших вмешательств и сокращение роли государства. Когда дополнительные препятствия устраняются, возникают новые напряжения с еще существующими. Путь реформ нестабилен. Или этот путь приводит к анархо-капитализму, или реформы в конечном итоге отменяются, и вмешательства вновь накапливаются. Третьего пути не существует.

Оригинал статьи

Перевод: Наталия Афончина

Редактор: Владимир Золоторев