В середине апреля 2021 года президент Байден объявил о неизбежном и быстром выводе войск США из Афганистана в соответствии с графиком, переданным предыдущей администрацией. Неудивительно, что это заявление вызвало наступление Талибана, религиозной группы повстанцев, которая управляла Афганистаном с 1996 по 2001 год, пока США не отстранили их от власти и не установили светский режим.

В начале июля, несмотря на агрессивные действия талибов, Байден решил ускорить вывод войск и завершить его к концу лета. Национальное общественное радио процитировало оптимистичное высказывание президента о том, что нынешний режим сохранится, несмотря на уход американцев. “Доверяю ли я Талибану? Нет.” — сказал Байден. “Но я доверяю афганским вооруженным силам, которые лучше обучены, лучше оснащены и более компетентны с точки зрения ведения войны”.

Через шесть недель после этого заявления Кабул попал под контроль талибов. Президент Ашраф Гани сбежал из страны, прихватив с собой автомобили и наличные, лица, связанные с бывшим правительством, попросили убежища, а американские дипломаты и другой персонал были эвакуированы в обстановке, пугающе напоминающей падение Сайгона четырьмя десятилетиями ранее.

“Лучше обученная, лучше оснащенная” и “более компетентная” афганская регулярная армия никак не повлияла на происходящее.

Как могла разношерстная группа религиозных фундаменталистов, организованная студентами семинарии и не имеющая серьезной военной подготовки, вырасти настолько, чтобы эффективно контролировать территорию, которая сопротивлялась правлению самых грозных мировых держав, включая Британию, Советский Союз и (совсем недавно) США? И почему существовавшее до этого афганское правительство так быстро рухнуло?

Ответ на эти вопросы можно найти в необычной области экономической науки, известной как политическая экономия религии.

Экономика религии?

Всякий раз, когда я говорю людям, далеким от академической науки, что я занимаюсь изучением религии через призму экономики, они обычно думают, что я исследую то, как мегацерквям удается зарабатывать так много денег. Увы, нет.

Экономическое изучение религии, уходящее корнями в “Богатство народов” Адама Смита (Книга V), было начато социологами Родни Старком, Роджером Финке и экономистом Лоуренсом Яннакконе в середине 1980-х годов. Эти люди бросили вызов господствующей теории секуляризации, которая предполагала, что с течением времени значение религии падает. Используя базовые экономические концепции, такие, как предельная полезность, компромиссы, поведение, основанное на стимулах, они утверждали, что уменьшение роли религии не было функцией снижения спроса, а было вызвано чрезмерным регулированием предложения.

Эта точка зрения привлекла значительное внимание, когда стало ясно, что сокращение количества верующих было характерно, в основном для Европы (на которой теоретики секуляризации и сосредоточили свое внимание) и что остальной мир был сильно религиозным и даже пережил фундаменталистское возрождение, которое затронуло, например, такие деспотичные атеистические государства, как Китай. В начале 1990-х годов двое политологов — я и Кэролайн Уорнер — обратили внимание на роль правительства в создании экономических стимулов для религиозных деятелей.

Церкви со строгими правилами полны жизни

Одно из самых важных и новаторских открытий экономики религии сделал Лоуренс Яннакконе в начале 1990-х, и это было открытие, которое непосредственно связано с успехом Талибана: группы со строгими поведенческими ритуалами очень эффективны в организации коллективных действий.

Яннакконе был озадачен организационной энергией некоторых из самых строгих церквей США, таких как мормоны, Свидетели Иеговы и ортодоксальные евреи. У этих конфессий очень строгие поведенческие кодексы, но, в то же время, их члены были очень преданными и очень активными.

Это было озадачивающим наблюдением, поскольку стандартная экономическая теория утверждала, что чем выше издержки членства в группе, тем меньше вероятность, что люди присоединятся к ней; организации, которые требуют больших издержек членства, должны терять членов в пользу более дешевых групп. Однако, эти строгие церкви сохраняли свою численность, а некоторые из них фактически росли (например, мормоны), тогда как основные конфессии, такие как епископалы и унитарии, быстро теряли членов.

Ответ Яннакконе был прост и гениален: строгие правила поведения (например, отказ от алкоголя, отказ от переливания крови) и стигматизирующее поведение (например, ношение специальной одежды) отсеивают безбилетников в этих группах и укрепляют сотрудничество. Религиозные конфессии — это, по сути, клубные блага. Члены этих церквей участвуют в создании многих коллективных выгод (например, социальное обеспечение). Качество этих коллективных выгод зависит от того, сколько людей активно вносят свой вклад. Если все будут участвовать, организация будет процветать. Однако, если многие числятся только для того, чтобы получать эти блага, но не участвуют в их создании (то есть, являются безбилетниками), качество благ снижается, и организация становится анемичной.

Чтобы ограничить безбилетников, строгие религиозные группы требуют, чтобы их члены доказывали свою лояльность, участвуя в легко наблюдаемых ритуалах, которые связаны с большими издержками и которые не захочет терпеть ни один ленивый человек. Двухлетние миссии молодых мормонов существуют не потому, что мормонам нужно привлечь новых членов, а потому, что только самые преданные люди смогут вынести, когда перед их носом в течение двух лет захлопываются двери. Ортодоксальный еврей, соблюдающий святость субботы и придерживающийся строгих диетических привычек, свидетельствует тем самым о своей твердой приверженности группе. Многие другие группы, такие как братства, женские клубы и масоны, проводят странные и часто смущающие ритуалы, необходимые для вступления, чтобы отделить активных членов от тех, кто просто хочет клубных привилегий без активного участия.

Стигматизирующее поведение также ограничивает внешние возможности членов группы и более тесно связывает их с организацией. Мормоны не могут выпить в баре в пятницу вечером, поэтому большая часть их общения происходит внутри их сообщества, что делает их более лояльными к группе.

Следствием этих дорогостоящих барьеров для входа является то, что клубное благо имеет очень высокое качество. Поскольку к группе принадлежат только преданные делу люди, все эффективно сотрудничают, и получаемые в результате коллективные выгоды очень ценны. Строгие религии обходятся дорого, но, учитывая преимущества, которые предоставляет группа, это выгодное дело.

Строгие религии усиливают повстанческие группы

Другой экономист, Эли Берман, воспользовался идеями Яннакконе и применил их к исследованию террористических организаций. В своей великолепной книге Radical, Religious, and Violent, Берман объясняет, что участие в террористических атаках (например, взрывах террористов-смертников) или управление повстанческой группой требует высокой степени сотрудничества между членами группы. Если хотя бы один человек будет захвачен, вся организация может быть скомпрометирована. (Берман отметил, что взрывы террористов-смертников обычно не являются операциями “одинокого волка”, но включают в себя множество людей, которые выполняют разные роли, такие как разведка целей, изготовление бомбы и отвлечение охранников.)

Для радикальной повстанческой группы форма религиозной секты это очень эффективный способ повышения лояльности и сотрудничества. Люди, которые придерживаются строгих диетических привычек, публично молятся несколько раз в день и изучают религиозные тексты, исключая при этом все другие виды деятельности, демонстрируют остальным, что они хорошо взаимодействуют друг с другом.

Хотя идеология (или теология) группы может мотивировать экстремистское политическое поведение, Берман убедительно утверждает, что на самом деле именно строгие поведенческие кодексы являются главной движущей силой успеха этих повстанческих групп. Следует также отметить, что не все фундаменталистские религии являются насильственными; только очень крошечная часть набожных фундаменталистов склонна к этому, и это связано с организационными стимулами и политическим контекстом, в котором они действуют.

Талибан обеспечивает эффективное управление (относительно альтернатив)

Талибан — отличный пример тезиса Бермана. Их фундаменталистская версия суннитского ислама предъявляет очень строгие требования ко всем членам. Им легко выявить и выбрать лидеров, которые наиболее склонны к сотрудничеству. Они знают, что им можно доверять и что они не уйдут из организации. Это дисциплинированная организация, в которой и боевики низшего уровня, и официальные лица и религиозные лидеры вряд ли отступят от главной цели группы, которая заключается в создании единого Исламского Эмирата Афганистан.

В 1990-е годы это помогло им прийти к власти в Афганистане. После краха советской оккупации в 1989 году (отчасти из-за развалившейся экономики СССР) Афганистан погрузился в неразбериху соперничества этнических кланов, борющихся за политическую и экономическую власть. Разрозненная система управления не могла эффективно собирать налоги, а национальная инфраструктура, в том числе способность гарантировать базовое рыночное взаимодействие, пришла в полный упадок, что сделало Афганистан одной из самых бедных стран мира.

Талибан оказался единственной объединяющей структурой, которая могла гарантировать безопасные торговые пути, собирать налоги без чрезмерного ограбления населения и обеспечивать основные общественные блага в ключевых городах. Они начали с обеспечения контроля над автомагистралью Кандагар-Герат, которая служила важным торговым маршрутом между Пакистаном, Ираном и Туркменистаном и была частью более крупной “кольцевой дороги”, которая была единственным маршрутом, соединяющим важные города внутри страны ( см. Radical, Religious, and Violent стр. 20–30).

До этого представители множества племенных организаций собирали дань с торговцев, проезжающих по этой дороге. Поскольку водители грузовиков должны были платить дань каждые несколько миль, перевозить товары по этой дороге стало слишком дорого. Торговля остановилась. Налоги не собирались. Инфраструктура страны рухнула.

Талибы размещали своих боевиков в ключевых точках шоссе и брали подати с торговцев только один раз, защищая дальнобойщиков от других бандитов на маршруте. Поскольку набожные члены Талибана доказывают свою благонадежность через соблюдение строгих религиозных кодексов, от них не ожидают, что они будут грабить караваны при каждом удобном случае.

Торговля вернулась. Приемлемый уровень гарантированного налогообложения принес доход Талибану, и они использовали эти средства для других инфраструктурных проектов в стране. Неудивительно, что это сделало Талибан достаточно популярным по сравнению с царившим ранее хаосом. Людям, возможно, не нравились их религиозные взгляды, но, по крайней мере, дороги были в рабочем состоянии, и электричество было восстановлено.

Кроме того, талибы проявили себя как достаточно справедливые арбитры в системе гражданского правосудия, и религиозные лидеры (имамы) часто в качестве судей слушали дела по поводу нарушений контрактов (см. книгу Бермана, ссылка на которую приведена выше). Решение по спорам, связанным с контрактами (например, кто владеет теми или иными пастбищами), может показаться обыденным, но судебная система жизненно важна для экономической деятельности. Если люди верят, что контракты и права собственности могут быть справедливо обеспечены, они с большей вероятностью сделают более долгосрочные инвестиции, способствующие экономическому росту. Действительно, руководство Талибана пользуется доверием среди населения в разрешении таких споров и последние двадцать лет они продолжали функционировать в качестве теневой судебной системы.

Почему талибы добились успеха

Все это стало возможным, потому что талибы являются строгим религиозным движением, где руководство и другие ключевые участники должны доказывать свою благонадежность, придерживаясь строгих поведенческих требований (например, молитв, изучения Корана, строгих правил одежды). Предыдущее светское правительство не имело этого преимущества. В его руководстве царила коррупция, и центральное правительство было практически неспособно контролировать местных чиновников, которые облагали местное население чрезмерными налогами и требовали взяток за услуги. Когда талибы входили в город, местное население не оказывал о сопротивления.

Наиболее одиозные требования, которые талибы навязывают населению в целом, могут не иметь всеобщей популярности, хотя в этой среде сложно проводить опросы общественного мнения. Тем не менее, нетрудно предположить, что строгое и предсказуемое соблюдение законов шариата предпочтительнее волюнтаристского, деспотического правления, которое афганцы имели на протяжении последних двух десятилетий.

Ничто из этого не может уменьшить трудности, с которыми все еще сталкивается Афганистан. Я не апологет нового режима талибов, и совершенно невероятно, что они установят классически либеральное правительство с широкими гражданскими правами, которое я предпочитаю. Скорее, я только предлагаю объяснение того, почему талибам удалось захватить страну в короткие сроки; они представляют собой дисциплинированный и достаточно надежный вариант управления по сравнению с коррумпированным режимом, который существовал только благодаря поддержке американских войск, гарантирующих его власть. Будущее афганцев остается неопределенным, но “Талибан” может преподать социологам важные уроки того, как повстанческие группы захватывают власть, как эффективное управление может сместить коррумпированные режимы и почему религия по-прежнему остается важной в 21 веке.

Оригинал статьи

Перевод: Наталия Афончина

Редактор: Владимир Золоторев