«Дополнительные единицы однородного блага будут направляться на менее важные цели». Является ли это этическим утверждением? Попадает ли оно в сферу политической науки? Или это экономический закон?

Правильное понимание экономики согласно Роберту Райху состоит в том, что ее следует смешивать с политикой и моралью. Райх начал новый десятинедельный цикл передач, “развенчивающих экономические мифы”, и первым мифом является «Экономика является объективной наукой». Я бы не сказал, что это удачное начало.

We are told countless lies about economics.
Enough.
I’m launching a new 10-week series debunking economic myths.
Here’s episode one: pic.twitter.com/uBHZAfhRZB

— Robert Reich (@RBReich) May 31, 2024

Райх утверждает, что экономическая наука должна быть посвящена одному вопросу: «Какое общество мы хотим?» Он говорит, что в девятнадцатом веке экономика называлась «политической экономией», и что Адам Смит называл себя моральным философом. Эти две детали — единственная содержательная информация в его видео, которое длится менее трех минут.

Он задает несколько нелепых вопросов, таких как «Какое неравенство допустимо?» и «Нормально ли, что дети сверхбогатых наследуют столько богатства, что им никогда не придется работать?» После чего мультяшная анимация объявляет миф развенчанным.

Поскольку серьезные аргументы в пользу утверждения Райха не были им высказаны, развенчать его развенчание будет довольно трудно. Возможно, мы могли бы построить аргумент за него. Если бы он действительно утверждал, что экономика неотделима от политики и этики, он мог бы, например, заявить, что некоторые из основных предположений в экономике содержат ценностные суждения, или что правовые институты, такие как частная собственность, часто являются основой для существования рынков.

Действительно, выдающиеся австрийские экономисты делали такие утверждения. Людвиг фон Мизес сказал: «Частная собственность на средства производства — это основополагающий институт рыночной экономики». Аналогично, в учебнике доктора Шона Ритенура студенты читают следующее: «Все выгоды от добровольного обмена могут быть получены только в том случае, если у людей есть право на частную собственность».

Но затем, несколькими страницами позже, студенты читают следующее:

Важно отметить, что корреляция между экономической свободой и процветанием сама по себе не означает, что экономическая свобода является этически хорошей и морально желательной. . . . Экономика сама по себе не может сказать нам, что является хорошим. Она может только сказать нам, что если мы сделаем “а”, то произойдет “б”.

Теперь мы продвигаемся в нужном направлении. Экономика дает нам утверждения типа “если-то”, “причина-следствие”, выведенные из отправной точки человеческого действия. В той мере, в какой мы хотим, чтобы экономическая теория применялась к реальному миру, мы должны учитывать условия реального мира. В реальном мире мы обмениваемся товарами, которыми мы управляем, и это управление очень часто институционализировано через политические, юридические и моральные нормы и правила, которые мы называем «частной собственностью».

Это не умаляет объективности экономики как науки. Физик может учитывать гравитационное притяжение земли и плотность воздуха для объяснения того, почему летит самолет, и это не умаляет объективности физики. Эти условия включаются в анализ ученого не только для применения соответствующих физических законов, но и для объяснения изучаемого явления.

Например, мы не применяем законы спроса и предложения к Робинзону Крузо. Крузо не создает ни спроса ни предложения потому что он не обменивается с другими людьми. Мы можем, однако, говорить о его альтернативных издержках, временном предпочтении и структуре производства, потому что эти элементы экономической теории не требуют наличия других людей. На самом деле мысленные эксперименты с участием Крузо особенно полезны для объяснения этих концепций, потому что они помогают нам выделить неизбежно истинные утверждения о причинах и следствиях без вмешательства других людей, усложняющих анализ.

Если экономика не является объективной наукой, то мы окажемся в затруднении, когда выйдем за пределы экономики и попытаемся сделать политические предписания. Если мы хотим ответить на вопрос Райха «Какое общество мы хотим?», то нам нужно знать причины, которые приведут к желаемым результатам.

Райх явно хочет большего равенства в благосостоянии. Он поддерживает профсоюзы и законодательство о минимальной заработной плате, потому что считает их эффективным способом повышения заработной платы для работников. Он не хочет, чтобы родители передавали богатство своим детям без того, чтобы государство не взяло значительную часть и не распределило ее.

Но для того чтобы предложить такие вещи, он должен иметь какое-то понимание (даже если оно совершенно ошибочное) того, что вызывает такие эффекты. Он должен иметь представление о объективных причинах и следствиях, прежде чем предложить свои меры, которые станут причинами для достижения желаемых следствий. Иначе мы легко можем ответить Райху, заявив: «Да! Давайте устраним неравенство! Для этого мы потребуем, чтобы каждый сантехник в Монтане ел ливерную колбасу в 6:00 утра по вторникам!»

Политико-этико-экономическая путаница Райха обнажает его нечестный метод работы. Он стремится запутать ситуацию, чтобы создать видимость экономического анализа, начиная с утопической социалистической мечты и затем переходя к схемам перераспределения, контролируемым большим правительством.

Оригинал статьи

Перевод: Наталия Афончина

Редактор: Владимир Золоторев