Защитники Закона о гражданских правах всегда прилагают огромные усилия, чтобы представить себя предельно рациональными, когда утверждают, что принцип недискриминации отражает лучшие намерения по созданию более справедливого мира. На первый взгляд, законы о гражданских правах действительно будто бы направлены лишь на то, чтобы дать каждому равный шанс на участие в образовании или трудоустройстве. Что может быть плохого в том, чтобы разрешить чернокожим ученикам посещать школы, ранее предназначенные только для белых, или запретить работодателям увольнять кого-то исключительно на основании цвета кожи? Разве это не те самые базовые либеральные идеалы, по которым все мы якобы согласны? На этом основании сторонники движения за гражданские права выдвинули обвинения против Чарли Кирка, которого New York Times называет «ведущим голосом среди группы молодых консервативных активистов, появившихся во время эпохи Трампа», в том, что он является «экстремистом», поскольку осмелился критиковать и Мартина Лютера Кинга-младшего, и сам Закон о гражданских правах. Кирк заявил:

У меня очень, очень радикальный взгляд на это, но я могу его защитить, и я обдумал его», — сказал Кирк на America Fest. — «Мы совершили огромную ошибку, когда приняли Закон о гражданских правах в 1960-х годах.

Когда это мнение называют «экстремистским», подразумевается, что оно выходит за пределы политических взглядов, допустимых среди разумных людей — что оно настолько неприемлемо, что добропорядочность любого, кто его высказывает, должна быть поставлена под сомнение. По мере того как границы допустимого политического высказывания сужаются, мнение будто бы все безусловно восхищаются Мартином Лютером Кингом-младшим и движением за гражданские права — все, кроме «экстремистов», становится все более распространенным.

Первый ответ тем, кто считает критику законодательства о гражданских правах «экстремизмом», заключается в том, чтобы указать: на самом деле вовсе не «все согласны» с уравнительными идеалами, с ключевой ролью политики идентичности в проекте построения «хорошей демократии», с квазирелигиозной верой в то, что Америка неисправимо расистская, или с любой иной версии прогрессивного мировоззрения. Несогласие с прогрессистами, которые провозгласили себя эталоном правильного мнения и теперь рассматривают всех своих идеологических противников как отступников, — это не «экстремизм».

Большинство политических дебатов как раз и стремится ответить на подобные вопросы — как должно быть устроено общество, какие ценности следует защищать и какую роль должен играть государственный аппарат. Разные политические партии выражают разные взгляды на то, какие принципы должны управлять обществом, и участники публичных обсуждений могут поддерживать любую из конкурирующих точек зрения. Полагать, что консерваторы и прогрессисты «согласны» в отношении уравнительного мировоззрения или что они разделяют общие взгляды на роль законодательства в социальной инженерии и расовой политике — значит поставить крест на общественной дискуссии и, в конечном итоге, свести на нет политическую свободу. Какой смысл в существовании различных политических партий, если они уже все согласны насчёт того, чем должно заниматься правительство? В свободных обществах существует несколько политических партий именно потому, что мы, на самом деле, не согласны по этим вопросам.

Можно, пожалуй, возразить, что сегодня, в эпоху «единой партии», действительно есть некоторые ключевые вопросы, по которым обе главные партии сходятся. Гражданское правовое устройство часто изображается как один из таких вопросов: многие в Республиканской партии присоединяются к демократам, соглашаясь с тем, что программы разнообразия, равенства и инклюзивности — отличная идея, если только они реализованы «правильно» и служат дополнением, а не подменой заслуг. Однако чтобы понять поверхностный и шаткий характер этого кажущегося консенсуса по вопросу гражданских прав, нужно обратиться к политическому контексту, в котором появился Закон о гражданских правах.

В 1960-х годах, как и сегодня, было мало ясности в том, какой именно цели должен был достичь этот закон. Насколько можно говорить о каком-либо консенсусе, он заключался в том, что законы Джима Кроу отвратительны и должны быть отменены. В таком изложении это и правда выглядит как принцип, с которым согласилось бы большинство. Но, как показывает Кристофер Колдуэлл в своей книге Age of Entitlement («Эпоха привилегий»), закон не предназначался только лишь для того, чтобы отменить Джима Кроу. Сразу после принятия он стремительно утвердился как план реализации прогрессивного видения идеального общества — по сути, как новая Конституция. Дэвид Гордон подчёркивает эту мысль в своём обзоре, разбирая аргумент Колдуэлла о том, что Закон о гражданских правах фактически выполняет роль новой конституции; это «соперничающая конституция, с которой первоначальная часто была несовместима — и эта несовместимость становилась всё более острой по мере расширения режима гражданских прав». Как отмечает Хелен Эндрюс в своей рецензии, Колдуэлл утверждает, что Закон о гражданских правах не только действует как альтернативная конституция, но и имеет почти сакральный статус:

Один из самых проницательных политических наблюдателей, Колдуэлл считает, что в США теперь две конституции. Первая — это та, что была принята в 18-м веке. Вторая возникла в 1960-х годах и заменила старые свободы новыми, несовместимыми, основанными на групповом различии. «Многие из тех явлений, которые мы в последние годы называли “поляризацией” или на самом деле означают нечто более серьёзное, — пишет он. — Это спор о том, какая из двух конституций должна победить». Ещё резче — он возлагает вину за этот кризис на самую священную реликвию американской политики: наше законодательство о гражданских правах.

Эта поляризация и жесткость политических нравов привели к ситуации, в которой некоторые люди считают допустимым применять насилие к любому, кого они сами сочли виновным в произнесении «полных ненависти слов». Как отмечается в некрологе Чарли Кирка в_New York Times_ Чарли Кирка, подобное насилие в политических конфликтах создаёт ужасающий мир для всех, независимо от их взглядов:

… не существует такого мира, в котором политическое насилие может обостряться и при этом затрагивать только ваших врагов. Даже если бы это было возможно, такой мир всё равно был бы миром ужасов, обществом, рухнувшим в самую необратимую форму несвободы… предполагается, что это спор, а не война; предполагается, что он должен выигрываться словом, а не заканчиваться выстрелами.

Оригинал статьи

Перевод: Наталия Афончина

Редактор: Владимир Золоторев