В недавнем эссе Ричарда Джордана на сайте Law & Liberty “Романтика созидательного разрушения” есть много интересного. Но оно также содержит ошибку, а именно, утверждение Джордана, на котором он настаивает — “капитализм бездушен”.

При узком прочтении это утверждение лишено полезного смысла. Капитализм не является разумным существом, у него нет ни сознания, ни совести. Капитализм — это название, которое мы даем определенному способу взаимодействия между людьми. Поэтому говорить, что “капитализм бездушен”, не более полезно, чем замечать, что “автомобильное движение бездушно”.

Но “бездуховность” капитализма утверждается так часто, причем людьми всех идеологических направлений, что это утверждение, очевидно, несет в себе какой-то существенный смысл для тех, кто с ним сталкивается.

Что это может быть за смысл? Мне кажется, я знаю. Утверждение, что капитализм бездушен, отражает путаницу между “безличным” и “бездушным”. При капитализме действительно происходит множество безличных обменов, но эта реальность не означает, что капитализм бездушен.

Теплота личного общения

Люди, которые близко знают друг друга, оказывают помощь из чувства любви и искреннего сочувствия. Взаимодействие членов семьи можно назвать “обменом”, и мотивы этих личных взаимодействий, возможно, лучше всего понимаются аналитиками как коренящиеся в психологических диспозициях, которые были “выбраны” естественным отбором, поскольку эти диспозиции способствуют выживанию каждой из взаимодействующих сторон. Однако в сознательном опыте взаимодействия с близкими и друзьями нет чувства взвешивания затрат и выгод — нет чувства корыстного “обмена”. Мы помогаем своим родителям и детям, потому что любим их. Мы получаем помощь от наших друзей, потому что они испытывают к нам нежные чувства. И оказание, и получение такой помощи вызывает эмоции, которые мы, люди, по понятным причинам, называем “теплыми”.

Сладость переживания такой любви и привязанности, а также дарения такой любви и привязанности невозможно адекватно выразить словами, взятыми из учебников по экономике или биологии. Мы дорожим личным прикосновением и наслаждаемся осознанием того, что о нас, людях из плоти и крови, заботятся другие конкретные люди из плоти и крови.

В небольших сообществах, члены которых редко общаются с людьми, которых они не знают лично, все коммерческие взаимодействия включают в себя большие дозы личных знаний и эмоций. Портной Смит знает, что бакалейщик Джонс не обманет его, потому что Смит и Джонс — старые друзья. Хотя каждый из них получает экономическую выгоду от торговли с другим, каждый также получает эмоциональную выгоду. Смит дорожит своей болтовней в магазине с Джонсом, который, в свою очередь, ценит покупку Смитом лишней буханки хлеба — покупку, мотивированную, как молчаливо понимает Джонс, тем, что Смит знает, что Джонс сейчас переживает финансовые трудности.

Эти взаимодействия носят личный характер. И они хороши.

Расширенный капиталистический рыночный порядок

Торговля исключительно между знакомыми друг другу людьми — даже если она полностью не регулируется правительством — не является капитализмом как таковым. Капитализм требует не только того, чтобы правительство не вмешивалось в детали экономических процессов; капитализм также предполагает (1) такую открытость к экономическим изменениям, которая поощряет постоянные инновации, и (2) стремление получать прибыль, обслуживая как можно больше людей — и как можно более разнообразную их группу. При капитализме разделение труда, то есть специализация, ограничивается не личными связями людей или границами, установленными традицией, а (как заметил Адам Смит) “масштабами рынка”.

Чем больше людей экономически взаимодействуют друг с другом, тем больше возможностей для специализации у отдельных производителей. Такая специализация, в свою очередь, увеличивает объем производства на одного человека. Но то же самое условие, которое делает возможной эту повышенную специализацию, также делает невозможным для любого человека в этой экономике лично знать всех других людей, с которыми он экономически взаимодействует. Поскольку в современной глобальной экономике число людей, с которыми мы экономически взаимодействуем, буквально исчисляется миллиардами, процент тех, с кем мы одновременно взаимодействуем лично, близок к нулю.

Поэтому верно, что почти все мотивы, побуждающие и направляющие миллиарды человеческих действий, которые ежедневно делают возможным наше современное процветание, являются исключительно “экономическими”, а не теплыми и личными. Кем бы ни был тот человек, который встал с постели однажды утром несколько недель назад, чтобы отвезти с фермы на бойню свинью, которую я делил на Рождество с семьей и друзьями, он не знает меня, а я не знаю его. Этот человек, конечно, внес свой вклад в мой прекрасный рождественский ужин, но мотивом его поступка не были любовь или добрососедство. И покупка ветчины, которую я съел, не была продиктована привязанностью к этому водителю грузовика — или, более того, к кому-либо еще, кто участвовал в поставке этой ветчины. От начала и до конца мотивация и информация поступали в виде цен, зарплат, прибылей и убытков, зафиксированных в денежном выражении. Все эти обмены были чисто “экономическими”. Главной мотивацией является материальная выгода, а весь процесс регулируется рациональными денежными расчетами. Почти никакой роли не играли личные, теплые дружеские чувства.

Все это верно. Однако описывать капитализм — или, по крайней мере, капиталистическое общество — как бездушное — неверно.

Прежде всего, капитализм не мешает нам проявлять товарищеские чувства. Мы, обитатели глобальной экономики XXI века, имеем столько же возможностей для личного общения с другими людьми, сколько и наши предки в плейстоцене и жители деревень Новой Англии XVIII века. И, конечно, многие из нас так и делают. Мы любим своих родителей, братьев и сестер, детей и внуков. Мы являемся членами церквей. Мы заботимся о своих соседях. Мы утешаем своих друзей, когда им плохо, и утешаемся ими, когда судьба к нам неблагосклонна. Если некоторые из нас сегодня предпочитают жить в изоляции и одиночестве — что, безусловно, облегчается капиталистическим богатством, — это не вина капитализма. Если и следует возлагать вину, то только на тех, кто выбирает такой вариант.

Однако, повторюсь, большинство из нас не выбирает жизнь в качестве изолированных атомов. Я подозреваю, что типичный житель Манхэттена, Майами или Манчестера сегодня имеет столько же личных, теплых связей с другими людьми из плоти и крови, сколько 500 лет назад имел типичный житель любой средневековой деревни.

Но обвинение в том, что капитализм “бездушен”, ошибочно и во втором, еще более глубоком смысле. То, что есть у жителя современности и чего не хватало его средневековому предку, — это вполне реальные связи с бесчисленным множеством других людей. В сегодняшней глобальной системе социального сотрудничества миллиарды людей каждый день побуждаются и следуют на работу на благо друг друга. У нас по-прежнему есть личные связи, из которых мы черпаем тепло. Но у нас также есть обширные рыночные связи с бесчисленными незнакомцами, которые позволяют огромным массам людей помогать друг другу, как если бы каждый из нас любил и был любим миллиардами незнакомцев разного происхождения и вероисповедания.

Капиталистические рынки, движимые не любовью, а корыстью, руководствующиеся не личными знаниями, а безличными сигналами рынка, действительно безличны. И я согласен, что они кажутся холодными и бездушными по сравнению с личными контактами, которые мы имеем с близкими людьми, соседями и торговцами в маленьких городках. Но, конечно, по сравнению со смертельной нищетой, в которой мы оказались бы, если бы имели экономические связи только с людьми, которых мы знаем в лицо и по имени, капиталистические рынки заслуживают похвалы за их человечность. Нельзя назвать “бездушной” систему, которая поощряет бесчисленных незнакомых людей мирно и продуктивно сотрудничать на благо друг друга,

Капитализм безличен. Он не бездушен.

Оригинал статьи

Перевод: Наталия Афончина

Редактор: Владимир Золоторев