Древнекитайская либертарианская традиция
Первым либертарианским интеллектуалом был Лао-цзы, основатель даосизма, живший в конце шестого века нашей эры в китайском государстве Сун. О его жизни известно немного, но, по-видимому, он происходил из аристократического рода династии Инь и был лично знаком с Конфуцием.
Правда, взгляды Лао-Цзы радикально отличались от взглядов апологета правления философов-бюрократов. Лао-цзы разработал радикальное либертарианское вероучение. Для Лао-цзы индивид и его счастье были ключевой единицей и целью общества. Если социальные институты препятствовали расцвету индивида и его счастью, то эти институты должны быть сокращены или вовсе упразднены. Для индивидуалиста Лао-цзы правительство с его “законами и правилами, которых больше, чем шерсти у быка”, было злобным угнетателем индивида, которого “следует бояться больше, чем свирепых тигров”.
Правительство, в целом, должно быть ограничено до возможного минимума; “бездействие” является надлежащей функцией правительства, поскольку только бездействие властей может позволить человеку процветать и достичь счастья. Любое вмешательство правительства, заявил Лао-цзы, будет контрпродуктивным и приведет к путанице и беспорядку. Обратившись к общему опыту человечества в отношении правительства, Лао-цзы пришел к такому проницательному выводу: “Чем больше в мире искусственных табу и ограничений, тем беднее люди. Чем большее значение придается законам и правилам, тем больше воров и грабителей”.
Мудрейший курс, таким образом, состоит в том, чтобы управление было простым и правительство не предпринимало никаких действий, ибо тогда мир “стабилизируется сам собой”. Как сказал Лао-цзы: “Поэтому мудрец говорит: “Я не предпринимаю никаких действий, но люди преображаются, я предпочитаю спокойствие, и люди исправляются, я не предпринимаю никаких действий, и люди обогащаются”.
Лао-цзы пришел к своим сложным и радикальным новым знаниям, живя в мире восточного деспотизма. Какой стратегии придерживаться для социальных изменений? Конечно, для Лао-цзы, который не имел перед собой ни одного исторического или современного ему примера либертарианских социальных изменений, было немыслимо излагать какую-либо оптимистическую стратегию, не говоря уже о том, чтобы задумываться о формировании массового движения для свержения государства. Поэтому Лао-цзы выбрал единственный доступный для него стратегический выход — даосский путь ухода от общества и мира, уединения и внутреннего созерцания.
Для современных даосов уход от мира является религиозным или идеологическим принципом. Вполне возможно, что Лао-цзы считал уход не столько принципом, сколько единственной стратегией, которая казалась ему доступной в его отчаянном положении. Если затея высвободить общество из гнетущих объятий государства выглядела абсолютно безнадежной, возможно, он полагал, что правильным курсом является уход из общества и мира как единственный способ спастись от государственной тирании.
О том, что уход от государства был доминирующей даосской целью, можно судить по взглядам великого даоса Чжуан-цзы (369 г. до н. э. — 286 г. до н. э.), который через два столетия после Лао-цзы довел идеи мастера laissez faire до логического завершения: индивидуалистического анархизма.
Чжуань-цзы, происходивший из старой аристократии, был известным стилистом, писавшим аллегорическими притчами, высокоученым и влиятельным человеком в государстве Мэн. Чжуан-цзы был мелким чиновником, но его слава как писателя распространилась далеко по всему Китаю, настолько, что царь Вэй из царства Чу отправил к Чжуану посланника с большими подарками и настоятельной просьбой стать главным государственным министром Вэя. Презрительный отказ Чжуань-цзы от предложения царя — одно из величайших в истории заявлений о том, что за блестящими атрибутами государственной власти скрывается зло; это было заявление человека, вполне подходящее для того, чтобы назвать его первым в мире анархистом:
Тысяча унций золота — это действительно большая награда, а должность главного министра — поистине возвышенное положение. Но разве вы, господин, не видели жертвенного быка, ожидающего жертвоприношения в царском святилище государства? За ним хорошо ухаживают и кормят в течение нескольких лет, наряжая его в богатые парчовые одежды, чтобы он был готов войти в Великий храм. В этот момент он с радостью поменялся бы местами с любой свиньей, но может ли он это сделать? Поэтому нет и еще раз нет! Не оскорбляйте меня, я лучше буду валяться в грязной канаве, но по собственному желанию, чем буду действовать под властью правителя. Я никогда не пойду ни на какую официальную службу, я буду служить только своим собственным целям.
Чжуань-цзы подтвердил приверженность Лао-цзы свободе действий и неприятию государственного правления: “Была такая вещь, как предоставление человечества самому себе; никогда не было такой вещи, как управление человечеством [с успехом]”. На самом деле, мир просто “не нуждается в управлении; фактически, им не следует управлять”. Чжуан-цзы также первым разработал идею “спонтанного порядка”, которую позже развивали Прудон в XIX веке и Ф. А. Хайек в XX веке: “Хороший порядок возникает спонтанно, когда вещи оставляют в покое”.
Чжуань-цзы, кроме того, был, возможно, первым теоретиком, который рассматривал государство как разбойника: “Мелкого вора сажают в тюрьму. Большой разбойник становится правителем государства”. Таким образом, единственное различие между государственными правителями и вождями разбойников заключается в размерах их грабежей. Эта тема правителя как грабителя была повторена, разумеется, независимо друг от друга, Цицероном, а затем Святым Августином и другими христианскими мыслителями в Средние века.
Эта статья взята из первого раздела “Концепции роли интеллектуалов в социальных изменениях в сторону Laissez Faire”, Journal of Libertarian Studies 9, № 2 (осень 1990). Вы можете скачать PDF-версию оригинальной статьи здесь. Более ранняя версия статьи была прочитана на конференции “Экономика и социальные изменения”, проведенной Лондонским фондом академических и культурных ресурсов и Институтом социологии Варшавского университета в Мрагово, Польша, 14-18 марта 1986 года.
Перевод: Наталия Афончина
Редактор: Владимир Золоторев