Теперь, когда новые левые отказались от своей прежней вольнолюбивой, гибкой, неидеологической позиции, в качестве руководящих теоретических принципов ими были приняты две идеологии — марксизм-сталинизм и анархо-коммунизм. Марксизм-сталинизм, к сожалению, завоевал SDS [Студенты за демократическое общество], но многих левых, ищущих выход из присущей сталинизму бюрократическо-этатистской тирании, привлекли идеи анархо-коммунизма. Также многих либертарианцев, ищущих формы действий и союзников в этих действиях, привлекло анархистское кредо, которое, казалось бы, превозносит добровольность и призывает к упразднению принудительного государства. Однако в поисках союзников в конкретных тактических действиях смертельно опасно отказываться от своих принципов и терять их из виду. Анархо-коммунизм, как в его первоначальной бакунинско-кропоткинской форме, так и в его нынешнем иррационалистическом изводе и в концепциях «постредкости», не имеет ничего общего с подлинным либертарианским принципом.

Если и есть что-то, что анархо-коммунизм ненавидит и поносит больше, чем государство, так это право частной собственности. Собственно говоря, главная причина, по которой анархо-коммунисты выступают против государства, заключается в том, что они ошибочно полагают, будто оно является создателем и защитником частной собственности и, следовательно, единственный путь к отмене собственности — это уничтожение государственного аппарата. Они совершенно не понимают, что государство всегда было главным врагом прав частной собственности, постоянно на них покушающимся. Более того, презирая и ненавидя свободный рынок, экономику прибыли и убытков, частную собственность и материальный достаток — все эти понятия являются следствиями друг друга, — анархо-коммунисты ошибочно отождествляют анархизм с общинной жизнью, племенной дележкой благ и другими аспектами нашей зарождающейся наркоманско-рóковой «молодежной культуры».

Единственное, что можно сказать хорошего об анархо-коммунизме, это то, что в отличие от сталинизма его форма коммунизма предположительно будет добровольной. Предположительно никого не будут заставлять вступать в коммуны, а те, кто будет продолжать жить индивидуально и заниматься рыночной деятельностью, будут оставлены в покое. Так ли это? Относительно очертаний предлагаемого ими анархического общества будущего анархо-коммунисты всегда высказываются крайне расплывчато и туманно. Многие из них проповедуют глубоко антилибертарианскую доктрину, согласно которой анархо-коммунистическая революция должна будет конфисковать и упразднить всю частную собственность, чтобы отучить каждого от психологической привязанности к принадлежащей ему собственности. Кроме того, трудно забыть тот факт, что, когда испанские анархисты (анархо-коммунисты бакунинско-кропоткинского толка) захватили значительную часть Испании во время Гражданской войны 1930-х годов, они конфисковали и уничтожили все деньги в контролируемых ими районах и незамедлительно ввели смертную казнь за использование денег. Все это не вселяет уверенности в благие намерения и добровольность анархо-коммунизма.

По всем остальным параметрам анархо-коммунизм варьируется от озорства до абсурда. В философском плане это кредо — тотальная атака на индивидуальность и разум. Стремление человека к частной собственности, стремление к самосовершенствованию, специализации, накоплению прибыли и дохода отвергаются всеми ветвями коммунизма. Вместо этого все должны жить в коммунах, деля все свое скудное имущество с собратьями и стараясь не обгонять братьев по коммуне. В основе всех форм коммунизма, принудительного или добровольного, лежит глубокая ненависть к индивидуальному мастерству, отрицание природного или интеллектуального превосходства одних людей над другими и желание низвести каждого человека до уровня общинного муравейника. Во имя фальшивого «гуманизма» иррациональный и глубоко антигуманный эгалитаризм означает лишение каждого человека его особой и драгоценной человечности.

Более того, анархо-коммунизм презирает разум и его следствия: долгосрочные цели, продуманность, упорный труд и индивидуальные достижения; вместо этого он превозносит иррациональные чувства, прихоти и капризы — и все это во имя «свободы». «Свобода» анархо-коммуниста не имеет ничего общего с подлинно либертарианским отсутствием межличностных вторжений или посягательств; вместо этого «свобода» означает порабощение неразумием, необдуманной прихотью и детским капризом. В социальном и философском плане анархо-коммунизм — это беда.

С экономической точки зрения анархо-коммунизм — это абсурд. Анархо-коммунист стремится упразднить деньги, цены и занятость и предлагает вести современную экономику исключительно за счет автоматического учета «потребностей» в некоей центральной базе данных. Ни один человек, имеющий хоть малейшее представление об экономической теории, не может ни на секунду останавливаться на этой теории. Пятьдесят лет назад Людвиг фон Мизес показал полную неработоспособность сколь-нибудь сложной плановой безденежной экономики. Он показал, что для рационального размещения всех наших редких ресурсов — труда, земли и капитальных благ — в тех сферах и областях, где они наиболее востребованы потребителями и где они могут работать с наибольшей эффективностью, необходимы денежные цены. Социалисты признали правоту Мизеса и тщетно пытались найти способ создать рациональную систему рыночных цен в контексте социалистической плановой экономики.

Русские, опробовав коммунистическую, безденежную экономику в своем «военном коммунизме» вскоре после большевистской революции, с ужасом увидели, что российская экономика движется к катастрофе. Даже Сталин не пытался ее возродить, а после Второй мировой войны в странах Восточной Европы произошел полный отказ от этого коммунистического идеала и стремительное движение к свободным рынкам, системе свободных цен, проверке через прибыли и убытки и поощрению потребительского изобилия. Не случайно в коммунистических странах именно экономисты возглавили движение от коммунизма, социализма и централизованного планирования к свободным рынкам. Быть невеждой в экономической теории — не преступление; в конце концов, это специализированная дисциплина, которую большинство людей считают «мрачной наукой». Но совершенно безответственно иметь громкое мнение по экономическим вопросам, оставаясь в этом состоянии невежества. Тем не менее подобное агрессивное невежество присуще учениям анархо-коммунизма.

То же самое можно сказать и о широко распространенном убеждении, которого придерживаются многие новые левые и все анархо-коммунисты, что больше нет необходимости беспокоиться об экономике и производстве, потому что мы якобы живем в мире «постредкости», где такие проблемы не возникают. Но хотя наше состояние редкости явно превосходит состояние пещерного человека, мы все еще живем в мире повсеместной экономической редкости. Как узнать, когда мир достигнет «постредкости»? Когда все товары и услуги, которые можно пожелать, станут настолько сверхизбыточными, что цены на них упадут до нуля; короче говоря, когда будет возможно приобретать все товары и услуги, как в Эдемском саду, без усилий, без работы, без использования каких-либо редких ресурсов.

Антирациональный дух анархо-коммунизма выразил один из гуру новой «контркультуры» Норман Браун:

«Великий экономист Людвиг фон Мизес пытался опровергнуть социализм, доказывая, что, отменив обмен, социализм сделал невозможным экономический расчет, а значит, и экономическую рациональность. <…> Но если Мизес прав, то то, что он обнаружил, является не опровержением, а психоаналитическим оправданием социализма. <…> Одна из печальных ироний современной интеллектуальной жизни заключается в том, что ответом социалистических экономистов на аргументы Мизеса была попытка показать, что социализм совместим с „рациональным экономическим расчетом", то есть что он может сохранять бесчеловечный принцип экономии»¹

То, что отказ от рациональности и экономической теории в пользу «свободы» и прихоти приведет к слому современного производства и цивилизации и вернет нас к варварству, не смущает анархо-коммунистов и других представителей новой «контркультуры». Похоже, они не понимают, что результатом такого возвращения к примитивизму станет голод и смерть почти всего человечества и прозябание оставшихся. Если они добьются своего, то обнаружат, что, умирая от голода, очень трудно быть веселым и «нестреноженным».

Все это возвращает нас к мудрости великого испанского философа Ортеги-и-Гассета:

«В дни голодных бунтов народные толпы обычно требуют хлеба, а в поддержку требований, как правило, громят пекарни. Чем не символ того, как современные массы поступают… с той цивилизацией, что их питает. <…> Цивилизация не данность, она не держится сама собой. Она искусственна… Если вам по вкусу ее блага, но лень заботиться о ней… плохи ваши дела. Не успеете моргнуть, как окажетесь без цивилизации. Малейший недосмотр — и все вокруг улетучится в два счета! Словно спадут покровы с нагой Природы и вновь, как изначально, предстанут первобытные дебри. Дебри всегда первобытны, и наоборот. Все первобытное — это дебри»²