Ральф Райко описывает рост, развитие и возможное будущее классического либерализма. Либерализм зародился в Европе в тесной связи с христианством. Почему именно в Европе? Восток не знал идеи свободы от государства и никогда не создавал правовой системы, способной защищать богатство. В Европе существовали многочисленные децентрализованные соперничающие силы, а не единая империя.

Европа как феномен появилась в Средние века. Контрактные отношения между князьями и подданными были схожи с принципами Великой хартии вольностей. Средневековье [с V по XV век] не было тёмными веками. Признаком свободного человека было право владеть оружием и носить его.

Международная Римская церковь была сильным институтом, выступавшим противовесом светской власти. Она являлась крупнейшим землевладельцем в Европе и имело свое мнение по вопросам налогообложения.

Лекция 1 из 10 из книги Ральфа Райко История: Борьба за свободу.

Транскрипт. Эта стенограмма отредактирована для ясности и удобочитаемости. Вопросы и ответы в конце лекции опущены. Примечания добавлены Райаном МакМакеном.

На этой неделе моей темой будет история как борьба за свободу. Это представление об истории, о том, что такое история, восходит к лорду Актону, знаменитому историку XIX века, который всю жизнь собирал материалы для написания великой истории свободы — величайшей книги, которая к сожалению, так и не была написана. Тем не менее, Актон написал множество эссе на эту тему, и он является историком, к которому стоит прислушаться.

На этой неделе я буду говорить о классическом либерализме. Возможно, иногда я буду называть его просто либерализмом, но вы поймете, о чем я говорю. Мы будем обсуждать его рост, развитие и, наконец, я скажу кое-что о возможном будущем либерализма.

Итак, история классического либерализма вплетена в историю Европы и ее форпостов, особенно таких, как Америка. Иногда Европу определяют как территорию от Варшавы до Сан-Франциско — сюда можно добавить Ванкувер и Мельбурн. Некоторые сочтут такой подход европоцентризмом. Ну, так и история современной науки тоже евроцентрична.

История, которую я собираюсь изложить, может быть противоядием тому, с чем по крайней мере некоторые из вас сталкивались в своих школах и колледжах, а именно — демонизации Европы и европейцев как убийц и империалистических эксплуататоров. Если вы сомневаетесь, что сегодня это является нормой в американском образовании, то можете почитать работы Алана Корса, профессора Пенсильванского университета, который изучает эту проблему. Он — великий исследователь Франции и французского Просвещения и он подробно описал, как эта демонизация происходит посредством “тренинга чувствительности” и других аспектов.¹ Можно многое сказать об этом взгляде на европейцев как на убийц, организаторов геноцида и тому подобное. Я не буду вдаваться в подробности. Первое, что приходит на ум, — это то, что европейцы, как и все остальные, подвержены первородному греху и склонны к искушению ставить свои собственные мнимые интересы выше других в степени, которую они считают необходимой. Еще можно сказать, что — согласно известному изречению Актона — власть развращает.

В настоящее время власть принадлежит европейцам. Интересно было бы посмотреть, что произошло бы, если бы ацтеки — ацтеки, известные своими массовыми ритуальными убийствами и каннибализмом, — высадились в Испании, а не наоборот. какие сцены мы бы наблюдали? Наконец, я хочу сказать, что были европейцы, которые выступали против различных преступлений власть имущих в своих странах, и среди них одними из самых выдающихся были классические либералы, о которых мы будем говорить на этой неделе.

В чем отличие Европы

Первое, что следует сказать о либерализме, — это то, что он зародился в Европе, а точнее, в западном христианском мире. Это была та Европа, которая развивалась во взаимодействии с Римской церковью в разные периоды, в общем история Европы и история либерализма тесно переплелись. Вопрос, почему это так, породил огромный пласт литературы. Подход, направленный на поиск причин уникальности Европы, иногда называют институциональным подходом экономических историков. Феномен, который они исследуют, можно назвать «европейским чудом» — по названию книги одного из ведущих авторов этого подхода, австралийского экономического историка Э. Л. Джонса.² Это чудо заключается в простом, но значительном факте: именно в Европе люди впервые достигли устойчивого экономического роста на душу населения в течение длительного периода. Таким образом, европейское общество избежало мальтузианской ловушки, что позволило выжить десяткам, а в действительности сотням миллионов людей и обеспечило возможность всему населению избавиться от безысходной нищеты, которая была уделом большинства людей в прежние времена. Вопрос в том, почему именно Европа? Почему именно Европа оказалась особенной в ряду других великих цивилизаций, таких как Китай, Индия, исламский мир и другие? Несомненно, сыграли свою роль географические факторы, но я думаю, что Мизес попал в самую точку, когда написал следующее:

На Востоке отсутствовала изначальная, основополагающая идея — идея свободы от государства. Восток никогда не поднимал знамя свободы, не стремился утверждать права индивида перед властью правителей. Там никогда не ставился под сомнение произвол деспотов. И, прежде всего, Восток не создал правовую систему, которая бы защищала богатство частных лиц от конфискации со стороны тиранов.³

Мизес не специализировался на истории. Насколько я могу судить, он был величайшим экономистом двадцатого века. Правда, у него была удивительная способность находить решения исторических проблем, которые не видели профессиональные историки. Мы увидим это позже, когда будем обсуждать промышленную революцию. Однако вопрос остается: почему именно Европа оказалась в таком уникальном положении? Один из авторов, пишущих в рамках институционального исторического подхода, объединяющего американцев, британцев, французов и австралийцев, — это Жан Бешлер из Парижа. В своем новаторском труде Бешлер выразил эту идею весьма точно, заявив:

Первым условием для максимизации экономической эффективности является освобождение гражданского общества от государства. Расширение капитализма обязано своим происхождением и raison d’être (смыслом существования) политической анархии.⁴

Рассмотрим, что это означает. Среди других авторов, развивавших эту идею, — Дуглас Норт, лауреат Нобелевской премии по экономике за работы в области экономической истории. Норт писал: «Именно отсутствие крупномасштабного политического порядка создало необходимую среду для экономического роста и в конечном итоге для человеческих свобод» в Европе.⁵ Этот институциональный подход был кратко изложен Джоном Хиксом, лауреатом Нобелевской премии по экономике в конце 1960-х годов. Но основные аспекты этой теории были обозначены выдающимся экономическим историком, почетным профессором Гарварда, Дэвидом Лэндисом, который, кстати, не является приверженцем классического либерализма. Однако он хороший историк, и в своей книге «Освобожденный Прометей» он отметил:

Два фактора отличали Европу от остального мира: размах и эффективность частного предпринимательства, а также высокая ценность рационального управления человеческой и материальной средой. … Роль частного предпринимательства на Западе, пожалуй, уникальна, как никакой другой фактор из сформировавших современный мир⁶

И все же, почему у частного предпринимательства были такие возможности и свобода действий? Лэндис также указывает на радикальную децентрализацию Европы, то, что Бэхлер называл политической анархией, и вот что он пишет:

Благодаря этой решающей роли в контексте множества конкурирующих государств (что контрастирует с империями Востока и Древнего мира) частное предпринимательство на Западе обладало политической и социальной жизнеспособностью, не имеющей прецедентов и аналогов.⁷

Конечно, это не было линейным движением к некой либертарианской утопии. Мы говорим об относительном движении в сравнении с другими цивилизациями. Имейте это в виду. Радикальная децентрализация в данном случае означает множество конкурирующих государств. Бахлер, как и другие авторы, говорит, что это важнейший фактор европейской истории. После падения Рима в Европе не возникало империй, которые могли бы установить гегемонию над континентом. Не было единой империи, хотя такие попытки предпринимались время от времени. Вместо этого Европа превратилась в мозаику королевств, княжеств, городов-государств, церковных владений и других политических образований. В рамках этой системы для любого государя было крайне неосмотрительно пытаться нарушать права собственности так, как это было принято в других странах мира. Авторы, на которых я ссылаюсь — и снова хочу это подчеркнуть — в большинстве своем не являются «доктринерами», если можно так выразиться, либертарианцами или защитниками свободного рынка. Они просто очень хорошие историки, и они говорят о том, что обычное поведение государств — это хищническое налогообложение и постоянная конфискация. Государства на протяжении всей истории действовали так же, как мафия: они выбирали кого-то, кто возвышался над остальными, кто обладал большими активами — успешного врача или бизнесмена, — и затем начинали вымогательство. Конфискации и хищническое налогообложение — это то, чем обычно занимались государства на протяжении всей истории. Государства облагают жертву налогами в той степени, в какой это возможно. Иногда, как в случае поздней Римской империи, налогообложение выходило за рамки естественного, рационального даже для хищнического государства. Жертва умирала от чрезмерного налогообложения или регулирования и инфляции.

Какое отношение к этому имеет децентрализация Европы? Она создала необходимое условие для того, что мы называем европейским чудом, и это условие -возможность выхода — термин, используемый учеными, о которых я говорю. Например, предположим, что вы успешный бизнесмен в Антверпене или Амстердаме, и предположим, что на вас давит государство, конфискуя ваши активы или облагая их высокими налогами. В Западной Европе вы могли бы «выйти». Вы могли выйти, не покидая всего культурного пространства христианской Европы. Вам не нужно было переезжать в совершенно другую цивилизацию. Вы могли отправиться через Северное море в Англию, могли спуститься по реке Рейн в Кельнское архиепископство. Такая возможность выезда существовала и в итальянских городах-государствах. Было очень легко переходить из одного в другое, в зависимости от того, как к тебе относились в государстве. Это происходило не в каждом случае, но это был постоянный фактор, и возможность выхода создавала ограничения на то, что государство могло делать со своими продуктивными гражданами.

Эта история уходит корнями в глубь веков. Она уходит корнями в Средневековье, и, кстати, эта историческая интерпретация, которую я вам даю, легла в основу работ других ученых. Например, великий Питер Бауэр в своей работе об экономическом развитии Европы по сравнению с экономическим развитием третьего мира просто исходит из этой базовой интерпретации того, почему Европа стала богатой.⁸ Пол Кеннеди из Йеля в своей книге «Подъем и упадок великих империй» берет за основу эту интерпретацию.⁹ Уильям Макнилл из Чикаго в своих синтетических работах по европейской истории тоже опирается на эту трактовку.¹⁰ А Питер Бауэр в одном из своих эссе говорит, что европейской экономическое развитие продолжается по крайней мере 7-8 столетий, то есть уходит корнями в самое сердце Средних веков.¹¹ Поэтому мы должны знать что-то о Средних веках, чтобы объяснить, почему Европа была другой. На самом деле именно в Средние века появилось то, что мы называем Европой — не географический континент, а Европа как цивилизация.

Здесь можно выделить несколько важных факторов. Во-первых, сыграл свою роль феодализм, то есть европейский вариант феодализма. В России, например, тоже существовало дворянство, однако его основу составляли назначаемые государством князья, герцоги, графы и т. д. В Европе феодализм был основан на договорных отношениях между влиятельными лордами и королем — то есть с обеих сторон существовали обязательства и обязанности. Уже к этому времени были установлены некоторые ограничения на то, что может делать король. Внутри каждого из этих королевств, которые в любом случае были относительно небольшими, часто происходила борьба между властями, что и привело к появлению характерных европейских институтов. И опять же, это было частью того, что отличало Европу.

Здесь существовали представительные органы, представляющие интересы налогоплательщиков, чего не было в других цивилизациях. Существовали парламенты. Во Франции — Генеральные штаты или провинциальные штаты. В Кастилии — кортесы. Эти органы существовали по всей Европе. Думаю, не было ни одной области Европы, где не было бы такого парламентского представительного органа. Конечно, они были в различных частях Нижних Земель; в Скандинавии тоже. В Кастилии былы кортесы, как я уже упоминал, но кортесы были и в Арагоне, парламент был на Сицилии, в Неаполе, в германских государствах, в Венгрии и в Польше.

Князья часто были вынуждены предоставлять своим подданным хартии прав, которые ограничивали их власть. Наиболее известным из этих документов является Великая хартия вольностей (Magna Carta), но существует также знаменитый аналогичный документ под названием «Радостный въезд Брабанта» (Joyous Entry of Brabant). Каждый правитель на территории, которая сегодня охватывает Бельгию и Нидерланды, должен был согласиться с этим документом при восхождении на престол. Этот документ предписывал, что без согласия собраний (штатов) отдельных регионов, составляющих сегодняшние Бельгию и Нидерланды не могли вводиться никакие новые налоги. Не должны были вводиться новые обычаи, противоречащие традициям этих областей; также запрещалось назначение иностранцев на должности и так далее. Иными словами, в этом важном регионе Нижних Земель существовал аналог Великой хартии вольностей.

Возможно, самым важным элементом в уникальном развитии Европы было существование мощной международной церкви, интересы которой не совпадали, а порой и прямо противоречили интересам государства. Лорд Актон, будучи католиком, подчеркивал это, хотя, разумеется, для согласия с этим мнением совсем не обязательно быть католиком. Это вопрос исторического развития. Можно быть вольнодумцем или протестантом, и сегодня есть ученые, вовсе не являющиеся христианами, которые считают роль Католической Церкви решающей. Однако, когда мы говорим о периодах после Реформации или особенно после Французской революции, там имеет место другая ситуация. В это более позднее время церковь сблизилась с государством, особенно с католическими правителями, и Церковь и государство начали использовать друг друга.

Средневековые истоки европейского чуда

Ключевым моментом является Средневековье, когда церковь и государство находились в антагонистических отношениях, и это действительно имело решающее значение. Эта оппозиция возникла еще до Средневековья, в первые века существования Церкви.

К примеру, на одной из картин фламандского художника Ван Дейка изображен святой Амвросий, преграждающий императору Феодосию вход в миланский собор. Амвросий поступил так, потому что Феодосий был замешан в массовом убийстве невинных жителей в Салониках на востоке Средиземноморья, и святой Амвросий считал это грехом, в котором император не покаялся. Это произошло в конце IV века. Сцена на картине не связана с нынешним знаменитым миланским Дуомо; это был более старый собор, и святой Амвросий был архиепископом Милана и человеком, который обратил будущего святого Августина в христианство. На картине архиепископ стоит на пороге, а император Феодосий, не встречавший прежде такого сопротивления, разгневан и растерян: «Как это может быть — церковь не пускает меня в здание в моей империи?» Но императору не позволено войти. А вот еще один пример конфликта между Амвросием и Феодосием: Феодосий требовал от Амвросия передать ему собор, на что Амвросий ответил:

«Не дозволено нам отдавать его [собор], и не дозволено Вашему Величеству его принять. Никакой закон не позволяет вам вторгнуться в частный дом человека, так неужели вы считаете возможным забрать дом Божий? Утверждают, что Императору все дозволено, что все принадлежит ему, но не обременяйте свою совесть мыслью о том, что как Император вы имеете какое-либо право на священные вещи. Сказано: Божие — Богу, Кесарево — Кесарю. Дворец — Императору. Церкви — Епископу».¹²

Эти слова, кстати, взяты из Нового Завета: «Отдайте Кесарю кесарево, а Богу — Божие». Лорд Актон отметил, что именно в этом он видит истоки идеи свободы. То есть, существует область, не принадлежащая государству. Появилось разделение между тем, что принадлежит государству, и тем, что принадлежит Богу, тогда как древние политические образования, такие как греческие и римские, особенно поздняя Римская империя, не делали такого различия между тем, что принадлежало государству, и тем, что принадлежало богам. В поздней Римской империи сами императоры считались богами.

Стоит еще упомянуть, что Амвросий был ответственен за обращение в христианство святого Августина. У святого Августина есть интересное развитие этой идеи в его труде О граде Божьем. Этот труд считают десакрализацией государства. В Римской империи Рома была божеством, которому полагалось приносить жертвы и соблюдать религиозные обряды, связанные с государством. Эти жертвы включали довольно жестокие ритуалы, такие как те, что проводились в Колизее, где враги Рима приносились в жертву — зрелища, которые даже сейчас не покажут по Фокс ТВ. Однако Августин утверждал, что Рим— град человеческий. В отличие от града человеческого, по-настоящему важен град Божий. Град Божий, как наша конечная и вечная обитель, имеет бесконечно большее значение, чем град человеческий. Таким образом, Августин десакрализовал государство, которое римляне считали божественным.

Конфликт между Церковью и государством

По поводу антагонистических отношений и напряженного взаимодействия между государством и Католической Церковью в Средние века можно сказать многое. Важно помнить, что это не относилось к христианству в целом. В Византийском христианстве, например, доминировало государство, что называлось цезаропапизмом — когда Церковь находилась фактически под контролем императора.

Это было характерно для греческого христианства, и именно такое христианство унаследовали русские. Поэтому русские правители и «цари» (что стало их титулом) фактически возглавляли Церковь. Это была иная ситуация по сравнению с Европой, где существовала идея децентрализации и разделения власти, что было важным фактором благодаря множеству небольших автономных политических образований.

Также важным является крупный раскол между государством и Церковью, в то время, как в других цивилизациях сам правитель считался богом. Можно вспомнить римских императоров, фараонов или императора Японии, который считался прямым потомком богини солнца, или императора Китая. В Западной Европе всё было совершенно иначе. Это проявлялось различными способами, включая роль Церкви.

Эти средневековые ограничения на власть государства, как правило, сегодня игнорируются, и мне практически невозможно убедить своих студентов в том, что Средние века не были «Темными веками». Миф о Темных веках, пожалуй, является одним из самых значительных исторических обманов — наряду с мифом о злостной Индустриальной революции, — созданных гуманистами эпохи Ренессанса и французскими философами.

Особенно важная вещь, о которой я говорю своим студентам состоит вот в чем: в период Высокого Средневековья, когда схоластическая философия уже прочно утвердилась, во всех университетах — от Оксфорда до Саламанки и Ягеллонского университета в Кракове — преподавали, что правитель подчиняется закону. Сам правитель обязан был соблюдать закон. Якоб Вайнер, выдающийся экономический историк и ученый Чикагского университета, упоминает, например, мнение святого Фомы Аквинского по поводу налогообложения. Вайнер отмечает, что Аквинат рассматривает налогообложение как чрезвычайный акт правителя, который является морально сомнительным.¹³ Вайнер также указывает на папскую буллу Средних веков, которую ежегодно переиздавали вплоть до конца XVIII века, и которая угрожала отлучением от церкви любому правителю, «который вводил новые налоги или увеличивал старые, за исключением случаев, предусмотренных законом, или с явного разрешения Папы».¹⁴ Папы не были заинтересованы в противостоянии ради противостояния. Это было противостояние двух властей. Это было полезно, поскольку в Западной Европе существовала сила, уравновешивавшая власть государства, чего не было в других цивилизациях. Фома Аквинский считает допустимость налогов сомнительной.¹⁵ Подобным образом папская булла указывает, что налоги недопустимы и запрещены без контроля Папы.

Великая хартия вольностей и демократия налогоплательщиков

Существует серия книг, выпущенных Стэнфордом под общим руководством Джона Хекстера, и одна из них, например, называется Истоки современной свободы на Западе. У меня есть почти все эти книги, и они в основном очень и очень полезны. Вот цитата одного из авторов книги Истоки современной свободы на Западе, профессора Кёнигсбергера.¹⁶

Почти повсеместно в латинском христианстве правители в то или иное время приняли принцип, согласно которому, помимо обычных доходов государя, никакие налоги не могли быть введены без согласия парламента. … Используя свою власть над кошельком, [парламенты] часто влияли на политику правителей, особенно стараясь удержать их от военных авантюр.¹⁷

Все это очень важно. Парламенты — в Англии, например, Палата общин, а также Палата лордов, в итальянских городах-государствах, в Нижних Землях — представительные собрания — избирались, как правило, налогоплательщиками. Это очень отличается от современной ситуации, когда имеет место массовая электоральная демократия. Сейчас подоходный налог возвращается людям, платящим низкие налоги, поэтому в Соединенных Штатах все меньшая часть населения платит подоходный налог, в то время как остальные заинтересованы в увеличении налогов, поскольку чувствуют, что могут получить от этого выгоду. Но в средние века именно налогоплательщики были представлены в этих различных собраниях. Поэтому, когда говорят, скажем, о демократическом факторе в голландских городах или итальянских городах-государствах, это не следует понимать в терминах современной демократии. Это не массовая демократия, ни в коем случае, это демократия налогоплательщиков. Именно она и была задействована в этих ассамблеях.

Я упомянул представительные собрания. Существовала также общая схоластическая философия естественного права, а также различные хартии, которые правители были вынуждены предоставлять, тем самым ограничивая свою власть. Наиболее известной из них является английская Великая хартия вольностей. Бароны Англии, как светские, так и духовные лорды, заставили короля Иоанна Безземельного подписать эту хартию. Её легко найти, она не очень длинная, и, естественно, учитывая эпоху, в которой она была составлена, в ней много средневекового, как в формулировках, так и в общем духе. Тем не менее, основные принципы, которые она закрепляет, понятны.

Вот один из разделов: «Никакой щитовой налог, ни иная помощь» — по сути, налоги — «не будет наложен на наше королевство иначе как по общему согласию королевства…» Уже здесь зарождается право представительного собрания на одобрение налогов, «кроме как на выкуп нашей персоны, на посвящение нашего старшего сына в рыцари и на первый брак нашей старшей дочери». Иными словами, здесь присутствует средневековый элемент, но, тем не менее, устанавливается ограничение на произвольное налогообложение, которое требует общего совета. Еще одно: «Ни один констебль или иной наш управляющий не будет забирать зерно…» — зерно в британском смысле, то есть хлеб или злаки — «или иные припасы у кого-либо без немедленной выплаты денег за них, если только он не получил отсрочку с разрешения продавца». Следовательно, если мы отправляем солдат к крестьянам и отбираем их урожай, мы не можем вести себя, как большевики в Украине.¹⁸

Вот еще один отрывок:

«Ни один шериф или управитель наших земель, или другое лицо не возьмёт лошадей или повозок у какого-либо свободного человека для транспортировки без его согласия». Лошади и повозки были важнейшими средствами передвижения в сельскохозяйственном обществе, но люди короля не могли просто забрать их, потому что королю это нужно. Власти должны были за это платить. «Ни один свободный человек не может быть арестован, заключён в тюрьму, сослан или иным образом уничтожен, и мы не будем поступать так с ним, или применять силу, кроме как по законному приговору равных ему и согласно закону страны». То есть, верховенство закона и суд присяжных. Ещё один пункт: «Все купцы должны иметь свободный и безопасный выезд из Англии и въезд в Англию с правом оставаться и передвигаться как по суше, так и по воде, за исключением военного времени, если только купцы не из страны, находящейся в состоянии войны с нами, и если такие найдены на нашей земле в начале войны, их задержат без вреда для их тел или имущества». Снова уважение частной собственности, коммерческая свобода, даже для врагов и иностранцев. И, наконец, то, что король был вынужден подписать: «Итак, мы хотим и твердо предписываем, чтобы английская церковь была свободной, чтобы люди нашего королевства имели и держали все вышеперечисленные свободы, права и льготы… полностью и безусловно для себя и своих наследников от нас и наших наследников» — обязуя будущих правителей Англии соблюдать эти права — «дано нашей рукой на лугу, называемом Раннимид, между (реками) Виндзор и Стейнс, пятнадцатого июня в семнадцатый год нашего правления», год Господень 1215.

Была создана комиссия из баронов для обеспечения выполнения этих условий, чтобы плохой король Иоанн выполнял свои обещания, и первым в этом списке был Стефан Лэнгтон, архиепископ Кентерберийский — католический, разумеется, архиепископ. Таким образом, здесь мы видим, как католическая церковь использует свой вес против власти светского правителя.

Я хочу подчеркнуть, что это не означает, что нужно быть католиком, чтобы согласиться с этим. Это определённая интерпретация средневековой истории и восхождения Запада, с которой соглашаются многие люди, не являющиеся католиками — возьмите, к примеру, Питера Бауэра, который был евреем из Будапешта.¹⁹

Противопоставление Востока и Запада

Теперь мы можем прояснить, о чем идет речь, когда мы противопоставляем Европу другим цивилизациям. Противопоставление Востоку или другой христианской цивилизации– то есть России — уже было устоявшимся мнением в Средние века.

В тринадцатом веке германский император Фридрих II Гогенштауфен, которого некоторые называют первым тоталитарным правителем, пытался, как мог, установить тоталитарный контроль. Он был императором Священной Римской империи и правителем Германии, но свой двор он устроил на юге Европы. Он запретил жителям Сицилии и Неаполя учиться в университетах за границей. Для контроля он создал прообраз тайной полиции, а также ввязался в известный конфликт с папством и в итоге потерпел поражение. В одном из своих трудов Фридрих восхвалял счастливую Азию, «Азию Феликс». Под «Азией» он подразумевал любую точку Востока, где, по его словам, «правителям не нужно бояться оружия своих подданных и махинаций священников»²⁰

Фридрих в этой фразе объединяет два очень интересных элемента. Во-первых, право на хранение и ношение оружия, которое было у европейцев и от которого отказались элитистские римляне. Германцы превратили право на ношение оружия в признак свободного человека фактически с времен, когда они еще были варварами по ту сторону Рейна. На советах германцев свободные люди выражали свое согласие с предложениями вождя, потрясая оружием. У англосаксов это стало устоявшимся индивидуальным правом, о чем я, возможно, расскажу в другой лекции. Итак, Фридриху II не нравилось, что у его подданных повсюду есть оружие, а еще его беспокоили махинации священников, постоянно пытавшихся подмять под себя правителя.

Теперь мы можем перенестись в семнадцатый век. В то время жил знаменитый француз по имени Франсуа Бернье, который побывал в самых разных местах. Он получил образование врача в знаменитой медицинской школе в Монпелье на юге Франции. Как врач, он побывал в Эфиопии, Персии и даже в Индии. Вернувшись во Францию, он опубликовал книгу «Путешествия по Могольской империи», то есть империи Индии, которая, кстати, впоследствии легла в основу концепции Карла Маркса об азиатском способе производства. Вот что говорит Бернье:

[из-за] корыстолюбия [соседнего] тирана… когда богатство приобретено… его обладатель… ищет средства, с помощью которых он может показаться неимущим;… Тем временем его золото и серебро остаются зарытыми в земле на большой глубине.²¹

Помните сказки «Арабских ночей» о сокровищах, которые иногда охраняют кобры или что-то в этом роде? Золото, серебро, бриллианты и так далее. Почему люди хранят сокровища в таком виде? Почему они прячут свои богатства? Голландцы, как мы увидим, не прятали свои богатства. Они вкладывали свои богатства в рыболовные суда, которые ходили по всему Северному и Балтийскому морям. Это было чрезвычайно продуктивно, даже для позднего Средневековья. Почему на Востоке у трудолюбивых граждан возник обычай скрывать богатство? Бернье называет причину, подтвержденную историками: там не было закона, защищающего частную собственность. Когда имущество накапливалось до определенного уровня, тиран, у которого были пушки или мечи, просто шел и конфисковывал его. Бернье писал:

[Народы Азии] не имеют никакого представления о принципе meum et tuum (мое и твое) относительно земли или других реальных владений; и, утратив это уважение к праву собственности, которое является основой всего хорошего и полезного в мире, неизбежно похожи друг на друга в существенных пунктах: они впадают в те же пагубные ошибки… вынуждены страдать от тирании, разорения и несчастья.²²

У Бернье есть еще много в этом же духе, основанного на его личном опыте. Интересно, что многие из его наблюдений были написаны для министра Людовика XIV, Жана-Батиста Кольбера. В истории экономического развития Европы Кольбер известен как своего рода идеальный представитель меркантилистской политики. Понимаете, о чем я? Моя мысль заключается в том, что Бернье, обращаясь к министру, который далеко не был сторонником свободной торговли, утверждает, что на Востоке нет даже того, что есть у нас во Франции: базовой защиты частной собственности. Кольбер останется в истории как человек, действительно поддерживавший государственное вмешательство и выступавший за меркантилизм, но, несмотря на это, даже в условиях меркантилизма в Европе существовало уважение к частной собственности, неприкосновенность контрактов и прочее, что позволило ей развиваться в отличие от Востока.

Бешлер отмечает, что, когда речь идет о Китае, «каждый раз, когда в Китае происходило политическое разделение, процветал капитализм».²³ Что касается Японии, то ситуация там была очень интересной. Согласно известным стереотипам, японцы были безнадежно отсталыми и страна считалась «третьим миром», пока не прибыл коммодор Перри и не познакомил их с современностью. Однако, на самом деле, в предыдущие два столетия, в период Токугава, Япония экономически процветала, и это было показано историками экономики, которые пришли к выводу, что в некоторых аспектах ситуация в Японии напоминала Европу. То есть там существовал феодальный класс, был торговый класс с гарантированными правами на собственность в городах. В Японии существовала биржа. Были установлены права, включая права на воду и права индивидов на труд. Иными словами, в Японии существовала своего рода институциональная инфраструктура, схожая с европейской.

Говоря о России, мы сталкиваемся, к сожалению, с иной ситуацией. Это не означает неуважения к великому русскому народу. В каком-то смысле все являются жертвами истории общества, в котором они родились, и русский народ — один из великих народов Европы. Тем не менее, его тяготит история, которая отклонилась от основного течения европейской истории. Ограничения на власть правителя были введены очень поздно: возможно, в восемнадцатом веке, при Екатерине Великой, которая на какое-то время обратилась к идеям свободной торговли.

Другой пример — Петр Великий, в районе 1700 года, когда он стремился к модернизации России. (Периодически там находится правитель, который говорит: «Боже, мы так отстали от Европы, нужно что-то сделать, давайте модернизироваться»). Итак, он построил новую столицу в Санкт-Петербурге — разумеется, с помощью труда крепостных — а затем отправился в знаменитое путешествие по Европе. История Петра Великого весьма интересна, если когда-нибудь захотите изучить ее; он иногда путешествовал под видом простого моряка и был поражен тем, что увидел в Европе. (Кстати, нынешний флаг России имеет те же цвета, что и голландский, по указу Петра Великого.) Он увидел, что в Европе есть предприниматели, капиталисты, современная промышленность и высокий уровень жизни по сравнению с российскими массами. И он решил сделать то же самое в России, начав с призыва — принудительного набора предпринимателей, чтобы поставить их во главе новых заводов и шахт. Чего он не начал, так это определения прав собственности, которые к тому времени в Европе были уже четко установлены. Это проблема, проходящая через всю историю России.

Что произойдет с Россией, предсказать невозможно. Россия — это своего рода пример общества, которое отклонилось от европейского пути, и мы можем это обсудить. Еще одним таким примером могла бы быть Испания.

Голландская модель сецессии, свободы торговли и религиозной терпимости

Мы можем рассмотреть положительный пример и успешную модель европейского развития, и этот пример — голландский эксперимент. Нижние Земли, то есть современные Нидерланды и Бельгия, долгое время пользовались преимуществами правовой системы, унаследованной от герцогов Бургундских, которые правили этой территорией. Это были правители, которые управляли в сотрудничестве с Генеральными штатами. Генеральные штаты — это собрание представителей всех сословий, или, другими словами, правовых статусов: дворян, простолюдинов, а иногда и духовенства. Герцоги Бургундии и акты Генеральных штатов способствовали созданию открытой торгово-промышленной системы, основанной на защите прав собственности. Естественно, что Генеральные штаты состояли из представителей имущих классов.

Возникновение Северных Нидерландов — или, как мы говорим, Соединенных провинций, или Голландии, — представляет собой почти идеальный пример европейского чуда децентрализации в действии. Во-первых, эта территория на протяжении веков была одним из главных участников европейского экономического, политического и культурного развития. К моменту Реформации в XVI веке они были развиты примерно так же, как города-государства Северной Италии, которые были самой развитой частью Европы.

И, как я уже упоминал, селедочный флот был знаменит и известен в Европе. У них были рыболовные суда, на которых они не только ловили сельдь, но и разделывали ее, паковали в соль, упаковывали в ящики, готовые к отправке, как только они возвращались домой в Антверпен или Амстердам. То есть, для конца Средневековья это были огромные капиталовложения. В определенный момент случилось так, что Габсбурги, когда пришла Реформация, решили разобраться со своими непокорными подданными, в основном в нынешних Нидерландах, которые имели наглость стать кальвинистами. Возможно, еще хуже было то, что они имели наглость не платить новые налоги, которые требовала испанская монархия ради своих империалистических планов и амбиций.²⁴ Испанские Нидерланды были самой плодородной частью испанских владений. Поэтому были введены новые налоги без согласования с сословными собраниями разных провинций, а также введена испанская инквизиция для искоренения протестантизма.

Это привело к восстанию голландцев, — первой национально-освободительной войне в современной истории. Восстание голландцев стало важнейшим, поворотным событием в европейской истории. И, наконец, после долгой, ожесточенной, кровавой борьбы голландцам удалось отделиться. Кстати, это была сецессия, как и в случае с американскими Конфедеративными штатами. Голландцы не хотели захватывать Испанскую империю. Они просто хотели выйти из состава Испанской империи, как американские колонисты хотели выйти из состава Британской империи. И после очень долгой борьбы, длившейся десятилетиями, голландцы наконец сделали это. То, что они создали, стало образцом для Европы на десятилетия и стало первым европейским экономическим чудом или «Виршафтсвундером».²⁵

У голландцев не было короля, не было двора. Существовал единый для всех провинций совет, каждая отдельная провинция — Голландия, Гронинген или любая другая из восьми провинций — посылала своих представителей в этот единый совет, который не мог ничего принять, пока главы домов не давали на это согласия. Другими словами, все было крайне децентрализовано. По сути, управляла купеческая элита, буржуа Амстердама и других городов. Вскоре страна стала ещё более процветающей, чем прежде. Конечно, бедные там тоже были — в Голландии, которая была крупнейшей провинцией и дала название всей стране, — однако они жили гораздо лучше, чем бедняки почти в любой другой части Европы.

Я утверждаю, что это — идеальный пример работы децентрализованной европейской модели по ряду причин. Во-первых, одной из причин, по которой голландцам удалось победить испанцев, была поддержка других европейских стран, особенно Елизаветы I в Англии. Другими словами, если бы Европа уже была единым огромным государством, голландцев легко могли бы подавить. Но поскольку Европа была разделена, Голландия могла призывать другие независимые регионы на свою сторону, и это, в конце концов, стало одной из причин, по которой Филипп II отправил Армаду против англичан. Они не только были протестантами, но и помогали голландским повстанцам. Новая Голландская республика стала процветающей. По сравнению с остальной Европой там существовала относительная терпимость, так как две трети населения составляли протестанты — кальвинисты, а около трети всё ещё оставались католиками. Общество контролировалось предпринимателями, которые, как правило, не склонны убивать своих клиентов по религиозным или иным причинам. Так что в стране существовала некоторая терпимость, скорее де-факто, чем по закону.

Голландские издатели были готовы печатать практически что угодно, включая то, что в те времена считалось экстремальным или еретическим с точки зрения одной из церквей. Голландским издателям было важно только одно: чтобы оплачивали счета. Они не обращали внимания на язык. Они могли публиковать на французском, после чего книги могли контрабандой ввозиться во Францию. Таким образом, Голландия стала моделью для подражания, признанной всеми. Вот что написал один американский историк:

Иностранцы и сами голландцы склонны были верить, что Голландская республика уникальна в беспрецедентной степени свободы в областях религии, торговли, политики. В глазах современников, чудо Голландской республики составляло сочетание свободы и экономической мощи.²⁶

Одна из особенностей Голландской республики заключалась в том, что она с радостью принимала религиозных и философских инакомыслящих, таких как Джон Локк или Декарт, которые некоторое время жили здесь. Голландцы также приняли иберийских евреев — португальских и испанских евреев, основавших еврейские общины в Антверпене, а также, наиболее известную, в Амстердаме. И вот что написал еврей из Амстердама по имени Барух Спиноза:

Город Амстердам пожинает плоды этой свободы, своего великого процветания и восхищения всех других народов. В этом наиболее процветающем государстве и прекраснейшем городе люди всех наций и религий живут вместе в полном согласии и перед тем, как доверить друг другу свои товары, не спрашивают друг у друга ничего, кроме как богат ли человек или беден, и поступает ли он честно или наоборот.²⁷

Другими словами, это пример того, как коммерция способствует терпимости, гармонии и готовности к взаимодействию, конечно, для взаимной выгоды. Мы говорим не о нации альтруистов, но о том, что они открыли для себя правило мирного взаимодействия на благо всех, основанное на уважении к частной собственности.²⁸ Думаю, вы знаете, что эта еврейская община Амстердама просуществовала довольно долго и внесла значительный вклад в процветание и славу голландцев. Она просуществовала до времен Анны Франк, когда ей был положен жестокий конец.

Следующий час я собираюсь посвятить тому, как голландская модель была воспринята другими европейцами. Как я упомянул несколько минут назад, Джон Локк был вынужден покинуть Англию из-за возможных политических преследований, жил некоторое время среди голландцев и многому у них научился.

Оригинал статьи

Перевод: Наталия Афончина

Редактор: Владимир Золоторев