Это эссе основано на документе, представленном в апреле 1979 года на собрании Филадельфийского общества в Чикаго. Тема встречи — «Консерватизм и либертарианство».

Либертарианство является наиболее быстро распространяющимся политическим видением в сегодняшней Америке. Прежде чем судить либертарианство и оценивать его, очень важно выяснить, что это за учение, и, в частности, выяснить чем же оно не является. Особенно важно прояснить ряд неправильных представлений о либертарианстве, которые свойственны большинству людей, и особенно консерваторам. В этом эссе я перечислю и критически проанализирую наиболее распространенные мифы о либертарианстве. Когда они будут развенчаны, люди смогут обсуждать достоинства и недостатки либертарианства как такового, вне вопиющих мифов и заблуждений и обсуждать его собственные достоинства и недостатки.

Миф № 1: Либертарианцы считают, что каждый индивид является изолированным, герметично закрытым атомом, летающим в вакууме, и эти атомы не влияют друг на друга.

Это общий посыл, и он очень странный. За всю жизнь я никогда не встречал в либертарианской и классической либеральной литературе ни одного теоретика или писателя, который бы занимал подобную позицию.

Единственным возможным исключением является фанатичный Макс Штирнер, немецкий индивидуалист середины 19-го века, который, однако, оказал минимальное влияние на либертарианство. Более того, недвусмысленная философия Штирнера “сила рождает право” и его отказ от всех моральных принципов, включая индивидуальные права как от «брожения ума», едва ли квалифицируют его как либертарианца. Однако, кроме Штирнера, в литературе нет ни одной позиции, которая даже отдаленно напоминала бы это общее обвинение.

Конечно, либертарианцы — методологические и политические индивидуалисты. Они верят, что только индивидуумы думают, оценивают, действуют и выбирают. Они считают, что каждый человек имеет право владеть своим телом, и каждый должен быть свободным от принуждения. Но ни один индивидуалист не отрицает, что люди постоянно влияют друг на друга в своих целях, занятиях и действиях.

Как отметил Ф. А. Хайек в своей замечательной статье «Non sequitur «эффекта зависимости», критика Джоном Кеннетом Гэлбрейтом экономики свободного рынка в его бестселлере «Богатое общество» основывалась на следующем постулате: экономика предполагает, что каждый человек имеет свою собственную, полностью независимую от влияния кого-либо шкалу ценностей. Напротив, отвечает Хайек, все знают, что большинство людей не создают свои собственные ценности, а принимают их под влиянием других людей. ¹

Ни один индивидуалист или либертарианец не отрицает что люди постоянно влияют друг на друга, и, несомненно, в этом неизбежном процессе нет ничего плохого. То, против чего выступают либертарианцы, — это не добровольное убеждение, а принудительное навязывание ценностей с помощью силы и полицейской власти. Либертарианцы ни в коей мере не против добровольного сотрудничества между людьми, а только против обязательного псевдо-«сотрудничества», навязанного государством.

Миф № 2: Либертарианцы — развратники: они гедонисты, которые стремятся к «альтернативному образу жизни».

Этот миф недавно был озвучен Ирвином Кристолом, который отождествляет либертарианскую этику с «гедонистической» и утверждает, что либертарианцы «поклоняются каталогу Сирса и Робака и всем «альтернативным способам жизни», которые капиталистический достаток позволяет выбирать человеку».²

Дело в том, что либертарианство не является (и даже не претендует на то чтобы быть) полной моральной или эстетической теорией; это всего лишь политическая теория, то есть не более чем важная часть моральной теории, которая имеет дело с надлежащей ролью насилия в общественной жизни.

Политическая теория имеет дело с тем, что является правильным или неправильным для правительства, правительство отличается от любой другой группы в обществе тем, что это институт организованного насилия. Либертарианство считает, что единственная надлежащая роль насилия заключается в защите личности и имущества от насилия, что любое применение насилия, выходящее за рамки такой справедливой защиты, само по себе агрессивно, несправедливо и преступно. Следовательно, либертарианство является теорией, которая гласит, что каждый должен быть свободен от насилия, должен быть свободен делать то, что считает нужным, за исключением вторжения в личную жизнь или собственность другого. То, что человек делает со своей собственной жизнью, конечно же важно, но это просто не имеет отношения к либертарианству.

Поэтому неудивительно, что есть либертарианцы, которые действительно являются гедонистами и приверженцами альтернативного образа жизни, и что есть также либертарианцы, которые являются твердыми приверженцами “буржуазной” общепринятой или религиозной морали. Есть либертарианцы, которые твердо придерживаются принципов естественного или религиозного права. Есть и другие либертарианцы, у которых вообще нет моральной теории, кроме необходимости не нарушать права. Это происходит потому, что либертарианство как таковое не имеет общей или личной моральной теории.

Либертарианство не предлагает образ жизни; оно предлагает свободу, так что каждый человек может свободно принимать решения и действовать в соответствии со своими собственными ценностями и моральными принципами. Либертарианцы согласны с лордом Актоном в том, что «свобода является высшей политической целью», — но не обязательно самой высокой целью в личной шкале ценностей каждого.

Однако не вызывает сомнений тот факт, что подгруппа либертарианцев-сторонников свободного рынка, обычно приходит в восторг, когда свободный рынок обеспечивает более широкий диапазон выбора для потребителей и тем самым повышает их уровень жизни. Несомненно, идея о том, что процветание лучше чем прозябание в бедности является моральным суждением, и она рискует войти в сферу общей моральной теории, но это все еще не то утверждение, за которое мне бы захотелось бы извиниться.

Миф № 3: Либертарианцы не верят в моральные принципы; они ограничиваются анализом затрат и выгод, исходя из предположения, что человек всегда рационален.

Этот миф, конечно, связан с предыдущим обвинением в гедонизме, и на него можно ответить таким же образом. Действительно, есть либертарианцы, особенно экономисты Чикагской школы, которые отказываются верить в то, что свобода и личные права являются моральными принципами и вместо этого пытаются прийти к правильной государственной политике, взвешивая предполагаемые социальные издержки и выгоды.

Большинство либертарианцев являются «субъективистами» в экономике, то есть они считают что полезность и ценность разных людей не могут быть оценены или измерены. Следовательно, само понятие социальных затрат и выгод является необоснованным. Но, что более важно, большинство либертарианцев основывают свои аргументы на моральных принципах, на вере в естественные права каждого человека на свою личность или собственность. Поэтому они верят в абсолютную аморальность агрессивного насилия, вторжения в эти права на личность или собственность независимо от того, какое лицо или группа лиц совершает такое насилие.

Будучи далеко не безнравственными, либертарианцы просто применяют универсальную человеческую этику к правительству точно так же, как почти каждый применил бы такую же ​​этику к любому другому человеку или институту в обществе. В частности, как я уже отмечал ранее, либертарианство как политическая философия, занимающаяся надлежащей ролью насилия, берет универсальную этику, которой большинство из нас придерживается в отношении насилия, и бесстрашно применяет ее к правительству.

Либертарианцы не делают никаких исключений из золотого правила и не предоставляют никакой моральной лазейки, никаких двойных стандартов для правительства. То есть либертарианцы считают, что убийство — это убийство, и оно не становится священным, если оно совершено правительством. Мы считаем, что кража является кражей и не становится легитимной, потому что организованные грабители называют свою кражу «налогообложением». Мы считаем, что порабощение — это порабощение, даже если организация, совершающая этот акт, называет это «призывом». Короче говоря, ключ к либертарианской теории заключается в том, что она не делает исключений для правительства в своей универсальной этике.

Следовательно, далеко не будучи равнодушными или враждебными к моральным принципам, либертарианцы следуют им, будучи единственной группой, желающей распространить эти принципы на само правительство.³

Это правда, что либертарианцы позволили бы каждому человеку выбирать свои ценности и действовать в соответствии с ними, и предоставляли бы каждому человеку право быть моральным или аморальным по своему усмотрению. Либертарианство решительно выступает против навязывания какого-либо морального стандарта любому человеку или группе с помощью насилия, за исключением, разумеется, морального запрета на само агрессивное насилие. Но мы должны понимать, что никакое действие не может считаться добровольным, если оно не совершается свободно, по добровольному выбору человека.

Как отметил Фрэнк Мейер,

Люди не могут быть принуждены к свободе и не могут быть принуждены к добродетели. В определенной степени, это правда, их можно заставить действовать так, как если бы они были добродетельными. Но добродетель — это плод ро используемой свободы. И никакое действие по принуждению не может стать частью добродетели или порока.⁴

Если человек принужден (насильственно, или под угрозой применения насилия) совершить определенное действие, то это больше не может быть моральным выбором с его стороны. Мораль действия может проистекать только из его свободного принятия; действие вряд ли можно назвать моральным, если кто-то вынужден совершать его под дулом пистолета.

Поэтому нельзя сказать, что принуждение к моральным действиям или запрещение аморальных действий способствуют распространению морали или добродетели. Напротив, принуждение атрофирует мораль, поскольку отнимает у человека свободу быть моральным или аморальным и, следовательно, насильно лишает людей возможности быть моральным. Как это ни парадоксально, но обязательная мораль лишает нас самой возможности быть моральными.

Кроме того, особенно гротескно передавать попечительство о нравственности в руки государственного аппарата, то есть, организации полицейских, охранников и солдат. Назначение государства ответственным за моральные принципы равносильно назначению лисицы из пословицы ответственной за курятник.

Что бы мы ни говорили о них, хозяева организованного насилия в обществе никогда не отличались высокоморальностью или рвением поддерживать моральные принципы.

Миф № 4: Либертарианство атеистично, материалистично и пренебрегает духовной стороной жизни.

Нет никакой обязательной связи между приверженностью либертариантству и религией. Хотя и верно то, что многие, если не большинство либертарианцев в настоящее время являются атеистами, но это связано с тем фактом, что большинство интеллектуалов любых политических убеждений — атеисты.

Есть много либертарианцев, которые являются теистами, иудеями или христианами. Среди классически-либеральных предшественников современного либертарианства в более религиозную эпоху было множество христиан: от Джона Лилберна, Роджера Уильямса, Анны Хатчинсон и Джона Локка в 17 веке до Кобдена и Брайта, Фредерика Бастиа, французских laissez-faire либералов и великого лорда Актона.

Либертарианцы считают, что свобода является естественным правом, заложенным в естественные законы, которые сформировались в соответствии с природой человека. Откуда взялся этот набор естественных законов, является ли он естественным или созданным Творцом — это важный онтологический вопрос, но это не имеет отношения к социальной или политической философии.

Как говорит отец Томас Давитт,

«Если слово «естественный» вообще что-либо означает, оно относится к природе человека, и при использовании слова «естественный» со словом «закон» оно должно относиться к порядку, который проявляется в склонностях человеческой природы, и ни к чему другому. Следовательно, нет ничего религиозного или богословского в «Естественном законе» Фомы Аквинского.»⁵

Или, как пишет Д’Энтрев о голландском протестантском юристе 17-го века Гуго Гроции:

«В определении естественного права [Гроция] нет ничего революционного. Когда он утверждает, что естественный закон является совокупностью правил, которую человек может открыть с помощью своего разума, он просто повторяет схоластическую точку зрения на рациональные основания этики. Действительно, его цель скорее состоит в том, чтобы восстановить понятие, которое было расшатано крайним августинианством некоторых протестантских течений мысли. Когда он заявляет, что эти правила действительны сами по себе, независимо от того, что Бог их установил, он повторяет утверждение, которое уже было высказано некоторыми схоластами.»⁶

Либертарианство обвиняют в игнорировании духовной природы человека. Но можно легко прийти к либертарианству с религиозной или христианской позиции: подчеркивая важность личности человека, его свободы воли, естественных прав и частной собственности. Тем не менее, можно также достичь этой позиции с помощью светского, естественного подхода, предполагая, что человек может прийти к рациональному пониманию естественного закона.

Более того, исторически не совсем ясно, является ли религия более прочной опорой для либертарианских выводов, чем светский естественный закон. Как напомнил нам Карл Виттфогель в своем «Восточном деспотизме», союз трона и алтаря веками использовался для закрепления господства деспотизма в обществе.⁷

Исторически союз церкви и государства во многих случаях был взаимно усиливающей коалицией за тиранию. Государство использовало церковь, чтобы освящать и проповедовать послушание его предположительно божественно санкционированному правлению; Церковь использовала государство для получения дохода и привилегий.

Анабаптисты коллективизировали и тиранизировали Мюнстер во имя христианской религии. ⁸ (имеется в виду тоталитарная “мюнстерская коммуна”, 1534-1535, прим.ред.)

Ближе к нашему столетию христианский социализм сыграл важную роль в движении в сторону этатизма, апологетическая роль Православной Церкви в Советской России, например, совершенно ясна. Некоторые католические епископы в Латинской Америке даже объявили, что единственный путь в Царство Небесное — через марксизм, и, я бы упомянул, что преподобный Джим Джонс, помимо того, что был ленинцем, также провозгласил себя реинкарнацией Иисуса.

Более того, теперь, когда социализм явно потерпел неудачу политически и экономически, социалисты вернулись к «морали» и «духовности» в качестве окончательного аргумента для своей позиции. Социалист Роберт Хейлбронер, утверждая, что социализм должен быть принудительным и навязывать обществу “коллективную мораль”, полагает, что: “Буржуазная культура ориентирована на материальные достижения личности. Социалистическая культура должна сосредоточиться на его или ее моральных или духовных достижениях.”

Интригующим моментом является то, что эту позицию Хейлбронера приветствует консервативный религиозный автор National Review Дейл Ври. Он пишет:

«Хейлбронер… повторяет то, что многие авторы NR говорили в последнюю четверть века: у вас не может быть свободы и добродетели одновременно. Традиционалисты, обратите внимание: несмотря на свою противоречивую терминологию, Хейлбронер интересуется тем же, что интересно вам: добродетелью.» ⁹

Ври также очарован мнением Хейлбронера о том, что социалистическая культура должна «поощрять первенство коллектива», а не «первенство индивида». Он цитирует Хейлбронера, когда тот говорит о контрасте «моральных или духовных» достижений при социализме в сравнении с буржуазными «материальными» достижениями и правильно добавляет: «В этом утверждении есть традиционализм».

Ври продолжает аплодировать атакам Хейльбронера на капитализм, потому что в капитализме «нет чувства «добра», и он позволяет «взрослым людям» делать все, что им угодно. В отличие от этой картины свободы и разнообразия, Ври привлекает картина социализма. «Хейлбронер говорит заманчиво, потому что в социалистическом обществе должно быть ощущение «добра», не все будет разрешено», — пишет Ври. Для Ври невозможно «иметь экономический коллективизм наряду с культурным индивидуализмом», и поэтому он склонен к новому «социалистически-традиционалистскому слиянию» — к коллективизму во всех сферах.

Здесь мы можем отметить, что социализм становится особенно деспотичным, когда он заменяет «экономические» или «материальные» стимулы якобы «моральными» или «духовными», когда он продвигает неопределяемое «качество жизни», а не экономическое процветание.

Когда оплата соответствует производительности, появляется значительно больше свободы, а также повышается уровень жизни. Поскольку, когда ставка делается исключительно на альтруистическую преданность социалистической родине, такая преданность должна регулярно поощряться кнутом. Усиливающаяся нагрузка на материальные стимулы для отдельных лиц неизбежно означает усиливающийся акцент на частной собственности и сохранении заработка, это приносит с собой значительно большую личную свободу, о чем свидетельствует ситуация в Югославии в последние три десятилетия в отличие от Советской России.

Самым ужасным деспотизмом на земле в последние годы была, несомненно, Камбоджа Пол Пота, в которой «материализм» был уничтожен до такой степени, что режим отменил деньги. С отменой денег и частной собственности каждый человек стал полностью зависим от подачек со стороны государства, и жизнь была просто адом. Мы должны быть осторожны, когда насмехаемся над «чисто материальными» целями или стимулами.

Обвинение в «материализме», направленное против свободного рынка, игнорирует тот факт, что каждое человеческое действие вообще включает в себя преобразование материальных объектов с использованием человеческой энергии и в соответствии с идеями и целями субъектов. Недопустимо отделять «ментальное» или «духовное» от «материального».

Все великие произведения искусства, великие эманации человеческого духа должны были использовать материальные объекты: будь то полотна, кисти и краски, бумага и музыкальные инструменты или строительные блоки и материалы для создания церквей. Нет никакого реального разрыва между «духовным» и «материальным», и, следовательно, любой деспотизм по отношению к материальному и нанесение ему вреда калечит также и духовное.

Миф № 5: Либертарианцы — это утописты, которые считают, что все люди хороши, и, следовательно, государственный контроль не является необходимым.

Консерваторы, как правило, добавляют, что, поскольку человеческая природа является частично или полностью злой, обществу необходимо строгое государственное регулирование.

Это очень распространенное мнение о либертарианцах, но трудно понять источник этого заблуждения. Руссо, locus classicus идеи о том, что человек хорош сам по себе, но развращен, едва ли был либертарианцем. Помимо романтических сочинений нескольких анархо-коммунистов, которых я ни в коем случае не считаю либертарианцами, я не знаю ни либертарианских, ни классически-либеральных авторов, придерживающихся этой точки зрения.

Напротив, большинство либертарианских авторов считают, что человек представляет собой смесь добра и зла, и поэтому для социальных институтов важно поощрять доброе и препятствовать плохому. Государство является единственным социальным институтом, способным извлекать свои доходы и богатство путем принуждения; все остальные должны получать доход, продавая продукт или услугу клиентам или получая добровольные подарки. И государство — единственное учреждение, которое может использовать доходы от этого организованного воровства для того, чтобы контролировать и регулировать жизнь и собственность людей. Следовательно, институт государства создает социально узаконенный способ для плохих людей делать плохие вещи, совершать узаконенные кражи и обладать диктаторской властью.

Таким образом, этатизм поощряет плохие или, по крайней мере, преступные черты человеческой натуры. Как искренне выразился Фрэнк Х. Найт,

«Вероятность того, что люди, находящиеся у власти, будут людьми, которым не понравится обладание властью равняется вероятности того, что чрезвычайно ранимый человек получит работу надсмотрщика на рабской плантации.» ¹⁰

Свободное общество, не создавая такого законного прецедента для воровства и тирании, препятствует преступным тенденциям человеческой природы и поощряет тенданции мирные и добрые. Свобода и свободный рынок препятствуют агрессии и принуждению, а также способствуют гармонии и взаимной выгоде добровольных межличностных обменов, экономических, социальных и культурных.

Поскольку система свободы будет поощрять добропорядочных и препятствовать преступникам, а также устранит единственный законный канал для преступлений и агрессии, мы можем ожидать, что свободное общество действительно меньше будет страдать от насильственных преступлений и агрессии, чем мы сейчас, хотя и нет оснований предполагать, что они исчезнут полностью. Это не утопизм, а основанный на здравом смысле взгляд на то, как изменятся представления о том, что считается социально приемлемым, а также как изменится структура вознаграждений и наказаний в обществе.

Мы можем подойти к нашему тезису под другим углом. Если бы все люди были хорошими и ни у кого не было преступных склонностей, тогда, как признают консерваторы, действительно не было бы необходимости в государстве. Но если, с другой стороны, все люди были бы злыми, то аргумент в пользу государства был бы столь же шаток. Почему те люди, которые формируют правительство и получают все средства и власть для принуждения других должны быть магически оправданы при причинении вреда всем другим людям вне правительства?

Том Пейн, классический либертарианец, которого часто считают наивным оптимистом в отношении человеческой натуры, опроверг консервативный аргумент «злая природа человека свидетельствует в пользу сильного государства» следующим образом: «Если человеческая природа порочна, нет необходимости усиливать её путем создания правопреемства царей и повиновения низменным личностям … " Пейн добавил, что НИКТО с момента падения монархии никогда не был достоин доверия получения власти над всеми “. ¹¹

И, как однажды написал либертарианец Ф. А. Харпер:

«Если следовать принципу, что политическое правление должно применяться в той мере, в которой человек содержит зло, у нас получилось бы общество, в котором требовалось бы полное политическое управление всеми делами всех людей… Один человек будет править всеми. Но кто будет диктатором? Как бы он ни был избран и посажен на политический трон, он, несомненно, будет абсолютно злым человеком, поскольку все люди злые. И этим обществом тогда будет управлять абсолютно злой диктатор, обладающий тотальной политической властью. И как, во имя логики, что-либо, кроме полного зла, может быть следствием такого режима? Как это может быть лучше, чем вариант вообще не иметь политического руководства в этом обществе?» ¹²

Наконец, поскольку, как мы видели, люди на самом деле представляют собой смесь добра и зла, режим свободы служит для поощрения добра и предотвращения зла, по крайней мере в том смысле, что добровольное и взаимовыгодное является добром, а преступное злом. Таким образом, никакая теория человеческой природы, будь то добро, зло или их смесь, не может быть оправданием для этатизма.

Опровергая мнение о том, что он является консерватором, классический либерал Ф. А. Хайек отметил:

«Главная заслуга индивидуализма [который защищал Адам Смит и его современники] в том, что это система, при которой плохие люди могут нанести наименьший вред. Это социальная система, функционирование которой не зависит от того, что мы найдем хороших людей для управления ею, или от того, что все люди станут лучше чем они есть сейчас, но которая принимает людей во всем их многообразии и сложности.»¹³

Важно отметить, что отличает либертарианцев от утопистов в уничижительном смысле этого слова. Либертарианство не ставит целью изменить человеческую природу. Одной из главных целей социализма является создание (на практике — тоталитарными методами) нового социалистического человека, индивида, главной целью которого будет усердная и альтруистическая работа для коллектива.

Либертарианство — это политическая философия, которая гласит: «Какова бы ни была человеческая природа, свобода является единственной моральной и наиболее эффективной политической системой».

Очевидно, что либертарианство — как и любая другая социальная система — будет работать тем лучше, чем больше людей будет вести себя мирно, чем меньше будет преступного или агрессивного поведения. Либертарианцы, как и большинство других людей, хотели бы достичь мира, в котором больше «хороших» людей и меньше преступников, но это не доктрина либертарианства как такового, доктрина же гласит: «какой бы ни была природа человека в любой момент времени, свобода является лучшим выбором.»

Миф № 6: Либертарианцы считают, что каждый человек лучше всех знает свои интересы.

Как и предыдущее обвинение в том, что либертарианцы считают абсолютно всех людей хорошими, этот миф говорит о том, что либертарианцы считают их абсолютно мудрыми. Однако, очевидно, что монгие люди не являются мудрыми и потому государство должно вмешаться.

Но либертарианцы предполагают совершенную мудрость людей не в большей степени чем постулируют их совершенную доброту. Существует определенный здравый смысл в том, что большинство людей лучше осведомлены о своих собственных потребностях и целях, чем кто-либо другой. Но никто и не утверждает того, что каждый человек всегда лучше всех знает свой собственный интерес. Либертарианство скорее утверждает, что каждый должен иметь право преследовать свои собственные интересы тем способом который он сам считает лучшим. Таким образом утверждается право свободно поступать как хочется со своей личностью и собственностью, а не совершенная мудрость таких действий.

Однако верно и то, что свободный рынок (в отличие от правительства) позволяет людям свободно обращаться к экспертам за здравым советом о том, как им наилучшим образом отстоять свои интересы. Как мы писали ранее, свободные люди не изолированы друг от друга. Поскольку на свободном рынке любой человек, если он сомневается в собственных истинных интересах, свободен нанимать экспертов, которые могут дать ему совет, основанный на их предположительно более глубоких знаниях. Человек имеет возвожность нанять таких экспертов, а свободный рынок постоянно проверяет обоснованность и полезность их советов.

Поэтому люди на рынке склонны покровительствовать тем экспертам, чьи советы окажутся наиболее успешными. Хорошие врачи, юристы или архитекторы пожинают плоды на свободном рынке, в то время как плохие, как правило, неважно себя чувствуют. Но в случае вмешательства правительства правительственный эксперт получит свой свой доход путем обязательного сбора с налогоплательщиков вне зависимости от объективного качества такого совета. В этом случае отсутствует рыночный тест его успешности в консультировании людей относительно их собственных истинных интересов. Ему нужно лишь получить политическую поддержку государственного механизма принуждения.

Таким образом, эксперт, работающий на рынке будет процветать пропорционально успешности своих консультаций, тогда как процветание правительственного эксперта пропорционально его успеху в получении политической поддержки. Более того, правительственный эксперт будет не более добросовестным, чем частный; его единственное превосходство будет заключаться в завоевании благосклонности тех, кто обладает политической силой. Но принципиальное различие между ними заключается в том, что у нанятого в частном порядке эксперта есть все материальные стимулы заботиться о своих клиентах или пациентах и ​​делать всё возможное для них. Правительственный же эксперт не имеет такого стимула; он получает свой доход в любом случае.

Заключение

Я надеюсь, что это эссе поспособствовало развенчанию некоторых мифов и формированию правильного представления о либертарианстве. Консерваторам и всем остальным следует обратить внимание на то, что либертарианцы не верят, что все люди являются хорошими, или что каждый является всезнающим экспертом своих собственных интересов, равно как и в то, что каждый человек является изолированным и герметически закрытым атомом. Либертарианцы не обязательно являются распутниками или гедонистами и не обязательно являются атеистами; и да, либертарианцы действительно верят в моральные принципы.

Пусть теперь каждый из нас приступит к изучению либертарианства в его истинном, не обремененном мифами или легендами виде. Давайте посмотрим на свободу без страха и предубеждений. Я уверен, что если это будет сделано, у либертарианства прибавится немало последователей.